Наталия Генина

«Наталия Генина – поэт истинный. Голос её негромок, но твёрд. Работает она вполне сознательно в классической традиции от Тютчева до Ахматовой. Умение формулировать свои эмоции, умение сохранять достоинство в самых драматических условиях невольно внушают уважение к её лирической героине. Одним словом, она мастер вполне достойный того, чтобы стихи её знали самые широкие круги любителей поэзии».

Фазиль Искандер

***

Мы нашим праздником уже по горло сыты.

Нигде не можем от него найти защиты.

Мы только в стену всаживаем гвоздь.

Мы только время собираем в горсть.

Входя в проём вечерней тишины,

Мы только светом сумрачным сильны.

Мы только ищем всё, да не найдём

Дорогу ту, которой мы идём.

***

Это всё-таки лучше, скажу, чем тюрьма, -

здесь хотя бы прогулки границ не имеют.

Отчего же ряды наши быстро редеют

и российская воля нас сводит с ума?

Не поймёшь, то ли дождь, то ли снег, то ли плач,

монотонный, негромкий... Мы втиснуты, вжаты

в наш бескрайний простор, где в преддверии жатвы

плодоносны идеи. Под горку, да вскачь,

с бубенцами и песнями! - к этой езде

с малолетства приучены - нам ли бояться?

То ли дождь, то ли снег, то ли плач - не дознаться.

Помутнела река, и по черной воде

кто-то тихо ступает... врастают кресты

в купола, оживают кремлёвские своды...

И тревожною горечью близкой свободы

Гефсиманские полнятся наши сады.

***

Живу согнувшись, как в утробе,

и мне темно, темно, темно.

И - меньше пятизначной дроби -

слепое светится окно.

Мне б разогнуться, распрямиться,

но так мала моя тюрьма,

и далеко родные лица,

и сводит тишина с ума.

Ещё не слова здесь, ни звука,

и будущее под замком,

и эта медленная мука

не овладела языком.

И, втиснутая в сонный камень,

как гвоздь под молотком, я жду.

Родившиеся стариками

живучи на свою беду.

Ещё покажется рожденье

надеждой на короткий миг...

И шаг мой первый, и паденье -

всё впереди, как первый крик.

***

Тень фонаря спешит за мной,

и льнёт к плите плита,

и резок этот зимний зной.

Звезда восходит над звездой,

и вниз глядит звезда.

Сегодня утром здесь стоял,

вмерзая в снег, народ.

Безмолвный Выставочный зал

качается-плывет...

Дома бескровны и черны,

и сад огромный пуст.

Какие нынче видят сны

ценители искусств?

Уходит в прошлое уют,

в котором можно жить.

Что - похоронки? - всё идут.

И страшно дверь открыть.

***

В августе, зардевшись от веселья,

нацепив на плащик триколор,

слышу за собой: "Мели, Емеля!

Кто ещё не пойман, тот не вор".

Полыхнула спелая малина,

затаилась в подполе братва.

Киснет человеческая глина,

и дорожка торная крива.

То ли снова кровью нас умоют,

чтобы век свободы не видать,

то ли новой верой успокоят,

чтобы было радостно страдать.

День грядущий, тёмный и сутулый,

баррикадным прошлым не гнушась,

на меня глядит в упор, как дуло.

Соглядатай в тень глухую - шасть...

Вечная отчизна терпеливо

ожидает неразумных, нас.

Августовский тёплый голос ливня

прозвучал однажды - и погас.

***

Везде чужбина. Отрывая

глаза от будничных щедрот,

пойми: ни ада нет, ни рая,

а только медленный исход.

Ступай и ты, куда придётся,

ступай, кочевник и изгой.

Тяжёлый камень инородства

кати легко перед собой.

И ты поймёшь, глотая слёзы

и обращаясь в пыль и прах,

какие грозные колоссы

брели на глиняных ногах,

какая сладкая отрава

поила души и тела,

какая рухнула держава

и нас едва не погребла.

Лети - с чужбины на чужбину, -

ключи от дома передай

тому, кто долго глядя в спину,

тебе сулит дорогу в рай.

***

Ездить на велосипеде,

есть бананы, будто хлеб,

и забыть о нашем бреде

и о том, что мир нелеп.

Сквозь готические храмы

тихо на небо взирать,

и забыть про наши раны,

и забыть про "вашу мать".

Но опять свербит под кожей,

манит родина, как грех.

Не дозрела я, ну что же,

до таких, как здесь, утех.

Слишком радостно и сыто

мне, клеймённой, неживой.

У разбитого корыта

слаще мне голодный вой.

Обменяю я валюту

на родимые рубли

и до дна допью цикуту -

что ж, душа моя, живи!

***

Давайте дрожать и молиться,

молиться и снова дрожать.

Кривое перо очевидца

легко ли в руке удержать?

А наши родные пенаты

со временем станут трухой,

и в бронежилетах солдаты

дадут нам и хлеб, и покой.

Вдова себя высечет снова -

и все облегчённо вздохнут,

ведь пряника нету иного,

чем сладкий карающий кнут.

Милее обители нету,

чем эта разруха и мрак.

Так что же мы рыщем по свету,

как стаи бездомных собак?..

***

Текут по венам поезда,

и землю пьют стальные трубы,

в стаканах - красная вода,

и к ней уже привыкли губы.

Разрыта память и в глазах

стоят могилы и могилы...

О вечный стыд, о вечный страх -

мы тоже, тоже так могли бы!..

Угарным газом насыщён,

усталый мозг ослабевает,

его всё больше клонит в сон,

что делать с жизнью, он не знает.

И, на краю оврага встав,

как перед выстрелом, однажды

за вдох один, за скрежет трав,

за боль - беспамятство отдашь ты.

***

Живите - я вам не помеха,

живите - я вам не чета.

Свобода - какая потеха,

когда у дверей нищета.

С натугой слова выдувая,

как мыльные пузыри,

я плачу, ещё живая,

при первых лучах зари.

Не скоро ещё, не скоро

привидятся пять хлебов

и тяжкую ношу позора

возьмётся нести любовь.

Мы думали, наши предки

за нас расплатились сполна.

Они повернули реки,

их вычерпали до дна.

Они города и веси

окутали вечным сном...

Стоящий у края бездны,

и весел, и невесом.

Стоящий у края бездны

уже не боится вдохнуть:

он - птица, он - свет небесный,

и долог небесный путь.

***

За порог - и нету страха.

Горло прочищает птаха,

звонко будет петь.

А на небе - поволока.

Кто-нибудь увидит Бога

и раскинет сеть.

Продолжайся, ад кромешный, -

жизни свет, горячий, грешный,

пляшет на лице.

Всё идём сквозь мрак и морок.

Господи - уже под сорок!

Праздник ждёт в конце.

***

Ещё не время умирать,

а жизнь уже ушла.

И не исписана тетрадь,

лежит - белым-бела.

И дремлют чёрная вода

и белизна берёз.

Слова спешат, как поезда,

чтоб рухнуть под откос.

Везде дороги да пути,

живи - не надоест.

Куда мне, Господи, идти?

Отечество окрест...

***

Ещё растёт сознание вины

и от дорог непройденных усталость...

Мне родиною стало полстраны,

мне полстраны чужбиною осталось.

Любимых лиц замкнувшаяся цепь

легка своею тяжестью привычной.

Леса густеют. Золотится степь.

Живёт земля в тоске многоязычной.

Как хочет всё вокруг заговорить -

быть понятым... Но мир во мне расколот.

И невозможно словом примирить

пустыни жар и океана холод.

****

В крови сгущаются леса,

и лепет лета всё яснее.

Земля живёт - что будет с нею?

Какие крепнут голоса!

Щедрее щедрого судьба -

костыль калеке даровала:

он - царь, он вышел из подвала,

чтобы найти себе раба.

***

Где-то счастья вечная подкова

всё стучит по пыльным мостовым,

где-то лебединый кроткий дым

в небе дышит и не знает крова.

Где-то с гор срывается река,

где-то мысль живёт еще пока,

горяча и ко всему готова.

Впереди ещё - века, века...

Будто кол, стоит в земле строка

в этот год, до рождества Христова.

***

Глухие углы безутешны,

и горек родительский кров.

Спасительной болью надежды

мы живы во веки веков.

Равнинная память окрепла,

лицом повернулась вперёд туда,

где сквозь марево пепла

к вершине вершина растёт.

Там быстрее реки горбаты,

до солнца - рукою подать.

И радостно просит растраты

души каменеющей стать.

И всё-таки - что же мне делать

со словом, что стынет в краю,

где песне, морозной и белой,

доверили юность мою?

***

Боль - безысходная - свободы...

Здесь камень сделался душой

и времени отвесны своды.

Здесь храм как глаз сторожевой

следит за плавным и протяжным

движеньем крыльев на востоктуда, где сном многоэтажным

прозрачен город и высок.

Стою на горном перекрёстке

двух судеб, спевшихся в одну,

стою под ветром этим хлёстким,

пересекающим страну...

В Г О Р А Х

Два вдоха, два глотка -

надежды не растрать -

травы усталой прядь

растёт сквозь облака.

Снег, словно соль земли,

на склонах...Погляди,

вот - небо. Мы пришли.

Две бездны впереди.

***

Когда заснёшь до полусмерти,

нахлынет утро и спасёт.

Дороги горной милосердье

ведёт к последней из высот.

Ни шагом не солгать, ни жестом.

Пружинит - на ветру - туман.

В движении прямом и резком

не может прятаться обман.

Всё выше, выше...Тесный воздух

уже подвижен, разряжён.

И ветка высохшая - посох,

и небо с четырёх сторон.

Обрыв раскатистый и зычный -

как продолжение пути.

И чувств простых косноязычье

живёт и требует: лети!

Поток пространства - боли свежесть -

нагнуться, зачерпнуть, испить...

Произнесённой стала нежность,

а слово надо искупить.

***

Ни слуху больше - и ни духу...

Где этот дом? Где этот дым?

Земля похожа на старуху

с тяжёлым локоном витым.

Лоза кренится...Камни шепчут,

речную жизнь боготворя...

И неба раскалённый жемчуг

глаза мне застит... Здесь заря

всегда брала меня за горло

и диктовала зло: "Живи!"

И - вновь скалистый профиль гордый

замешан на речной крови...

Но только где тот дом далёкий?

Но где высокий, тёплый дым?

Тяжёлый взгляд, да сумрак блёклый,

да плач над именем твоим...