Невыбранные дороги

Азат

Мы познакомились с Азатом в августе 1996 года в спортивном лагере Нагаево, что под Уфой. Я в том месяце был зачислен на юридический Башкирского госуниверситета, успел отработать на стройке факультетской столовой и приехал в лагерь отдохнуть перед волнительной и неизвестной студенческой жизнью.

Лагерь числится за университетом, поэтому я, как сын преподавателя ездил в Нагаево с самого детства. Есть фотография 1984 года меня с сестрой, мне четыре, ей год, мы сидим во ржи будто герои Сэлинджера, сестра в белом платке, в руке у нее цветок на который она смотрит, а я, старший брат и защитник, обнимаю ее за плечо и смело смотрю в объектив. Родители говорят в то лето в Нагаево заезжал Юрий Шевчук и выступал в клубе, но я не помню.

Лагерь не менялся десятилетиями. В 1996-м в его середке также висела железная балка, по которой били железным обрубком, приглашая в столовую. На обрыве перед рекой также стоял заброшенный сруб, почерневший от времени – мы мелкими лазали на него, карабкаясь по внешнему углу сруба. А с реки Белой до лагеря все также поднималась почти вертикальная железная лестница, крепленная на железных столбах в скалу.

Я встретил Азата в самый первый день. Я шел заселяться в дальний домик, был теплый солнечный день, пахло степной сухой травой. Только что пробили в гонг и колокольный звон его еще витал в воздухе.

В столовую, навстречу мне, шли двое светловолосых. Первый был невысокий, с хулиганистым лицом – Анвар. Второй был повыше, с перевязанной рукой и взглядом исподлобья – Азат. Они громко говорили и громко хохотали. Мы мельком взглянули друг на друга и разошлись в свои стороны.

Мы подружились и назвались АМА, по нашим инициалам. Мы окликали друг друга странным словом "чичи". Мы гуляли на Черное озеро. Мы играли в шахматы и в теннис. Мы пробовали пить и курить со старшими. На дискотеке перед столовой мы танцевали под Coco Jambo.

Они всем говорили, что братья, но братьями не были. Сын сотрудника университета был только Анвар, а легенда о родстве была придумана, чтобы Азат, одноклассник и друг Анвара, смог получить путевку. Потом я узнал, что Азат кандидат в мастера спорта по самбо, что они оба живут на Телецентре – недалеко от меня, что у нас есть общие знакомые.

После возвращения из Нагаево в Уфу началась жизнь веселая и бесшабашная. Мы постоянно гуляли и пили. Мы пили в подъездах, в квартирах, в общежитиях. Мы пили со студентами всех институтов, факультетов и курсов, пили с неформалами и пацанами, с музыкантами и спортсменами. Мы были едины со всей той гуляющей и пьющей молодежью всех классов и происхождений, будто море наводнявшей вечерами улицу Ленина. Я даже не мог пройти десяток метров, не поздоровавшись со знакомым.

Когда у меня поселились немцы из Галле по обмену, мы дружно показывали им "русскую романтику". Была холодная башкирская зима, мы водили их в минус двадцать пять в подъезд и пили водку, запивая разводимым напитком Юпи.

Еще мы ходили в театр оперы и балета к знакомым балеринам из хореографического училища Нуреева. Чтобы пройти через служебный вход (тратить деньги на билет мы категорически отказывались) борец Азат расправлял грудь, выворачивал в разные стороны ступни и чаплинской походкой проплывал мимо строгой старушки на проходной. "Мы из балетного училища" – бормотал он с полуприкрытыми глазами раба Терпсихоры. Выглядело комично. Дальше под копирку проплывала вся наша стройная компания. Мы старались смотреть надменно-свысока, как должно быть смотрят артисты балета и выворачивать как можно шире ступни. И всегда получалось.

У Азата не было отца, он жил с мамой в однокомнатной квартире на Телецентре. После школы он никуда не поступил и устроился работать в турецкую фирму курьером. А с годами он стал отходить от нашей компании.

Мы с Анваром доходили до его пятиэтажки и кричали с улицы. Открывалось окно, появлялся скучающий Азат в белой майке.

- Пойдешь с нами?

- Не, не хочу.

Мы знали, он сидит на кухне, перед ним сковорода с яичницей и колоннада из бутылок башкирского пива Шихан. Он будто искал забвения, хотя мы не понимали причин.

Наша жизнь – совокупность каждодневных выборов, но был ли выбор у Азата? Может и был. Он мог пойти учиться. Он мог стать тренером по самбо. Мог завести семью, родить детей. Вот только не побывав на его месте бессмысленно рассуждать.

Прошло двадцать лет. Азат сходил в армию, пожил в Казани и умер от проблем со здоровьем. Осталась только память в наших сердцах, десятки фотографий и видеозапись, где мы жарим шашлыки на недостроенной даче, еще со впалыми юношескими лицами, смеющиеся и совершенно беззаботные. 

Димон 

Димон жил за железнодорожными путями, в Нижегородке. Это частный сектор с трех сторон окруженный рекой Белой, район вечно топимый и криминальный. Родившимся в этом мистическом месте судьба будто сразу расставляла на пути черные ледяные полыньи и не оставляла опции "не вляпаться". Нельзя было прожить в Нижегородке и не вляпаться.

Дима – двоюродный брат Азата. Он маленький, широкоплечий, с обаятельной улыбкой на все лицо и грустными голубыми глазами. Мы познакомились сразу после Нагаево в 1996 году, подружились и всю юность прогуляли в одних компаниях.

У Димы были огромные кисти, как у крота. Он после школы никуда не поступил, но своими руками он мастерски умел строгать, строить, выпиливать. Однажды вся наша банда собралась на даче моих родителей, и Дима прочистил трубу в бане. Он засунул руку в печь вначале по локоть, потом до самого плеча. Приткнувшись подбородком к краю печи он долго ворошил там рукой, сосредоточенно глядя куда-то вверх. Когда баня уже затопилась и дым устремился вверх, он улыбался до самых ушей от радости.

А как он умел украсить собой место. Помню он сел у старых бетонных блоков, подложил одну ногу под себя, другую сладостно вытянул, руку убрал под голову, натянул до носа шляпу и с упоением застыл. Он сидел так уютно, будто блоки были мягкие кресла.

Дима был очень обаятельным. Он шутил и иронизировал. Он был душой компании. Он умел играть на гитаре песню про колокола. За все это его любили девушки.

Но Нижегородка не дремала, и Дима все-таки вляпался. Он выпил с нижегородскими, и решил прокатиться на чужом Москвиче. Квартал с ветерком стоил ему двух лет условно.

"Никогда не попадай в СИЗО, – говорил он мне, выйдя наголо бритый через пару месяцев. – Это невыносимо тяжелое место".

Когда я и еще один друг из нашей компании уже учились в Москве, Димон вдруг приехал в Москву работать на стройку. Их поселили в бараки под колючей проволокой недалеко от Павелецкого вокзала, отняли паспорта, деньги не платили. Но Дима был доволен и не жаловался.

- Ребят, я же приехал сюда, чтоб с вами встретиться! – говорил он, расширив рот до ушей в обаятельной улыбке.

Мы забирали Диму и катались по Москве.

В последний раз мы встретились в Макдональдсе на Ленина в один из моих приездов в Уфу. Дима был серым и казался усталым. Привычный блеск в глазах померк. Но он улыбнулся, и я понял, что прежний Димон жив и здравствует.

- Ты чем занимаешься? – спросил я.

- У меня мастерская, делаю винтовые лестницы из дерева. Вот возьми.

Он мне подарил деревянную рамку из дуба, сделанную очень искусно.

Я знал, что у него есть жена, что он строит дом в Нижегородке. Казалось, что жизнь идет дальше и все будет хорошо вечно. Но так не случилось.

Димон отмечал праздник и сел пьяным за руль. На туманном шоссе машина улетела в кювет, он единственный погиб.

- Нижегородка забрала его, - сказал кто-то на похоронах.

Пятиэтажка Азата все еще стоит у стоек Телецентра, а недостроенный дом Димы стоит в Нижегородке. Еще сохранились дворы, где мы гуляли и говорили по душам в молодости. Также зазвучит, если захотеть, песня Coco Jambo, ставшая для нас символом того времени. Но тех людей больше нет и оттого пространство кажется пустым и одиноким.

Можно ли выбрать в жизни правильную дорогу? Даже не знаю. Такое чувство, что на каждом шагу нас стерегут ловушки, и каждый день ты должен быть настороже, должен быть бдителен. Убежден только в том, что из двух-трех дорог всегда можно выбрать более лучшую. Это как в шахматах - в любой ситуации есть лучший ход. Если бы это было еще так просто - найти этот ход.