Мой метод борьбы со злом
Я люблю возвращать убитым вещам жизнь — табуреткам, картинам, одежде, квартирам — всему тому, до чего можно дотянуться рукой. Это малые, подвластные мне процессы. Именно так я справляюсь с невозможностью контролировать нечто большое, до которого рукой не дотянуться.
В бурных водах нынешних реалий я чувствую беспомощность. Происходит то, что от меня не зависит, и я могу лишь извергать проклятия в адрес того, кто не услышит, грозить кулаком тому, кто не увидит, и потихоньку опускаться на дно своей личной депрессии. С тремя детьми — это непозволительная роскошь. Поэтому гнев против сильных мира сего я перерабатываю и направляю на старую табуретку, которая давным-давно требует покраски.
За две недели моего визита в Москву и Петербург, помимо множества неизбежных бумажных дел, я ураганом обновила две табуретки, посадила три цветка, очистила от хлама кухню подруги с младенцем и покрасила четыре стены. Если б вы видели, как остервенело я работала валиком, в чепце из газеты, забрызганная краской, без перерыва на отдых и еду, то поняли бы, что напряжения у меня внутри очень много, несмотря на внешнее спокойствие. В итоге вместо четырех облезлых засаленных стен получились четыре светлые и радостные. Про кухню подруги и табуретки я вообще молчу — чудо, как оно есть.
Результаты, конечно, ничтожные в борьбе со злом, но мне стало немножко легче. Ощущения сравнимы с тем, что чувствуешь после долгих опустошающих слез или курса психотерапии. Однако покрашенные стены и разобранные кухни, на мой взгляд, человечеству нужнее.
Упаси господь подумать, что малярно-штукатурные работы и прочие трудовые подвиги — это рекомендация для всех. Ни в коем случае. У каждого своя роль в истории. Я лишь многодетный обыватель и ни на что великое не претендую. Делаю, что могу — оживляю табуретки, совершаю благотворительность по мере возможности, помогаю точечно тем, кто случайно оказался рядом, пишу рассказы для поддержки духа и беспрерывно мою попу засранцу, который никак не приучится к горшку и на гневный вопрос, почему же опять в штаны, принимает скорбную позу и, повесив нос, печально бормочет: «Я — Платон. Простите, мама!».
Конечно, в моей энергичной деятельности присутствует весомая доля прагматизма. Личные интересы, замешанные на тревоге, чем кормить детей, вдохновляют меня на труд. Красила я стены ни абы где, а в бывшей конюшне, которая случайно оказалась в моих руках и, видимо, в них задержится. Для малярных работ можно было бы нанять профессионалов, но, во-первых, это отличная трудотерапия, а во-вторых, те, кто будет там жить, не смогут устоять против моей энергии и напора, впечатанных в свеженькие стены.
У нас с мужем разные тактики выживания. Он сидит на месте, полагая, что в состоянии неизвестности лучше не суетиться. Если не знаешь, что делать, говорит он, лучше ничего не делать. А я мечусь, как безголовая курица с цыплятами. Пытаюсь угадать, когда все окончательно рухнет и, главное, в каком месте оно рухнет, и куда прятать цыплят. Так как все равно непонятно, в какую сторону бежать, то я просто бегаю в истерике по кругу. Но по ходу бега успеваю переделать множество полезных дел.
Про конюшню, незапланированно случившуюся в моей жизни, я расскажу чуть позже. А пока пересекаю русско-финскую границу, чтобы улететь в Черногорию, и чувствую, что от таскания тиража книг, беготни по инстанциям и всех этих ремонтных дел адски болит поясница и отстегивается правая нога. Но при этом ушла никому ненужная истерика и появилась осмысленность. Ничего сверхъестественного — просто обычные смыслы обычных людей, жизнь которых продолжается.