Пасите наши души. Зачем людям домашние животные

Катя шла по лесу и собирала землянику. Тут на нее выскочил дикий кабан. Катя испугалась. Кабан тоже. Катя закричала. Кабан тоже закричал. Прибежали охотники. Они успокоили Катю, а кабана хотели застрелить, но он убежал. Охотники погнались за кабаном, а кабан прибежал к большому красивому дому. Охотники собрались стрелять, но тут кабан постучал в дверь и сказал человеческим голосом:

– Хозяин, пусти, тут страшно. Не буду больше. Прости, хозяин.

В этой истории все правда: и Катя, и земляника, и кабан, и охотники, неправда только про человеческий голос. Кабан действительно вывел охотников к большому красивому дому, с крыльца которого навстречу кабану бросился человек с распростертыми объятиями и закричал:

– Васька! Васька вернулся!

Оказалось, что Ваську уже три дня искали, что он ручной и любит бананы. Кроме Васьки у хозяина дома жили еще орангутанг Тимофей, горный козел Варяг и два барана: Петр и Павел.

Охотников очень интересовало, зачем нормальному человеку держать в ограде специально выловленного под Конжаком и доставленного в Подмос­ковье кабана. Васькин хозяин, оказавшийся человеком мрачным и подозрительным (радость от встречи с питомцем не помешала ему взять одного из охотников за воротник и поинтересоваться, «на хера свиненка напугали, на нем же лица нет»), на вопрос ответил кратко и исчерпывающе:

– Есть с кем пива выпить.

***

Я всегда любила животных, но животные не любили меня. Меня кусал еж, меня била ногами белка, на меня пописал хорек, мыши от меня разбегались, один заяц вцепился мне зубами в ключицу. У меня жила кошка, выпивавшая мою водку, если я отворачивалась от рюмки хоть на пять секунд, и игуана, которая скончалась, несмотря на все мои заботы, исключительно мне назло. Но я продолжаю любить животных тихо и невыносимо. Будь я богатым или хотя бы полубогатым человеком, способным создать животному подходящие условия для счастья, я бы непременно завела себе всех зверей, какие согласились бы у меня жить. Однако ответить на вопрос о причинах своей любви к фауне я не могу. Наверное, лучше всего меня понимает знакомая девушка, долго державшая у себя питона. Питон спал. Это было его основное и почти единственное занятие, как у всех питонов. Раз в месяц питон просыпался, и ему надо было скармливать мороженую мышь. Предварительно разморозив. После этого питон засыпал опять. Когда девушку спросили, в чем радость такого общения, она сказала:

– Однажды он чихнул.

Мне бы вполне хватило, если бы питон чихнул. В том, что питон, страшная такая тварь, раз – и придушит, способен просто так чихнуть, безусловно, есть неопровержимая красота и нежность Господнего мира. Я, кстати, несколько раз наблюдала процесс кормления этого питона и должна сказать, что в замороженной мыши тоже есть некая неопровержимая красота и нежность Господнего мира. В размороженной мыши их несколько поменьше – но, возможно, они просто частично утекают с водой. Вероятно, неопровержимая красота и нежность Господнего мира по своим химическим свойствам являются водорастворимыми.

Фразе про неопровержимую красоту и нежность Господнего мира меня научил мой знакомый К., собравшийся в самое ближайшее время стать первым российским зоопастором. Про зоопасторов К. вычитал в каких-то американских интернетах, что это такая нарождающаяся профессия: главная функция зоопастора – давать людям духовные советы в отношении животных, а также молиться за животное здравие или утешать хозяев, если животное вдруг занеможет или, того хуже, усопнет. Фразу про красоту и нежность я впервые услышала от него тем самым вечером, когда блудный кабан Васька вернулся домой, – мы с К. гостили у его хозяина, известного российского рекламщика (хозяева домашних зверинцев изо всех сил противятся упоминанию их имен в прессе – практически все их питомцы или нелегально завезены в страну, или нелегально содержатся в частном владении, или и то и другое). Найти неопровержимую красоту и нежность в кабане Ваське мне, при первом нашем с ним знакомстве, оказалось непросто. Васька был, если верить гордому заявлению его хозяина, «для своего возраста большой мальчик» – то есть представлял собой что-то вроде заросшего косматой шерстью цеппелина с глазами участкового милиционера. Именно он оказался для своего хозяина идеальной компанией, чтоб «пива выпить».

– Да не в пиве дело, на самом деле ты просто прозреваешь в них неопровержимую красоту и нежность Господнего мира, – снисходительно произнес К. – Но не знаешь, как это выразить. Ты первого приобрел Тимофея, верно? – спросил К., указывая на орангутанга. Орангутанг, не обращая на нас внимания, занимался двумя важными делами одновременно: чесал пузо и ковырял в носу.

– Я не приобрел, – осторожно сказал хозяин дома, – мне подарили (позже выяснилось, что о каком бы сравнительно редком животном ни шла речь, будь то бегемот, манул, енот или палочник, его хозяева лаконично говорят «подарили». Иностранец мог бы подумать, что в России принято дарить бегемотов, осликов и тарантулов по самому ничтожному поводу – ну как в прежние времена короли и султаны чуть что так сразу отправляли друг другу слонов, барсов и павлинов).

– Ну хорошо, – сказал К., – ты его принял в подарок зачем?

– Ну он нормальный мужик, – сказал хозяин дома. – Без понтов, без закидонов. Жрать дал – доволен. Палкой почесал – доволен. Близко, правда, не подхожу, может оказаться недоволен. Но в основном – доволен.

– Отлично, – сказал К. – Теперь про Василия.

– О, это я давно хотел, кабанчика-то, – оживился хозяин дома. – Он нормальный такой мужик. С характером, но нормальный. Почти всегда доволен. Болото ему вон сделал – валяется, доволен. Жратву любую дал – доволен. Банан ему протянул – доволен. И вообще, послушай! – вдруг раздраженно добавил он. – Я три раза женился, и никогда такого не было, чтобы дал банан – и довольны. А с этими я знаю, понимаешь, что они нормальные мужики, и если бы их спросили, как им со мной живется, они бы не назвали меня «эмоциональным инвалидом» или, скажем, «мудаком с вареными яйцами», как некоторые. Они бы сказали, что они мною довольны, понимаешь? Для них я – хороший человек. И с каждым бананом становлюсь все лучше и лучше. Знаешь, как офигенно чувствовать, что ты для кого-то хороший человек?

– Вот, – назидательно сказал К. – Вот. Вот так ты и познаешь через них неопровержимую красоту и нежность Господнего мира.

Чувствовалось, что из К. получится прекрасный зоосвященник. Мало кто может свести беседу о ковыряющем в носу орангутанге к теме красоты и нежности Господнего мира.

***

Позже К. вез меня домой и с наслаждением разглагольствовал о том, что любители животных, какие бы мотивы они ни озвучивали, на самом деле хотят лишь одного: чувствовать, что в мире есть некто, кого они способны сделать целиком и полностью счастливым.

– Они пронизаны чувством вины и тревоги, как и все современные люди, – говорил К. – Женщину в наше время нельзя осчастливить, взяв ее замуж. Ребенка по определению счастливым не сделаешь, все равно он вырастет и будет жаловаться на тебя психоаналитику. Благотворительность – это не из области осчастливливания, а из области обес­пе­че­ния кого-нибудь чем-нибудь совершенно необходимым. Хочешь видеть кого-нибудь счастливым и знать, что это дело исключительно твоих рук? Заводи зверей.

Из разглагольствований К. следовало, что когда султаны отправляли рабов за редкими животными, то они хотели продемонстрировать миру, что они богаты и у них есть самые редкие редкости. Когда Петр I отправлял послов за редкими животными, он хотел продемонстрировать подданным, что мир огромен и в нем есть самые редкие редкости. Когда немец Хагенбек держал в своем зоопарке наравне с крокодилами и бегемотами азиатов и африканцев, он хотел продемонстрировать миру, что он экстравагантен и способен оценить самые редкие редкости.

– В наше же время, – объяснял К., – покупать животное как символ статуса пошло, просвещением занимаются зоопарки, а спасением редких редкостей – скажем, уссурийского тигра – активисты с листовками. Нет, если ты уж заводишь себе орангутанга в дом, цели у тебя другие. Просто животное не мешает себя любить. Ты стараешься – оно довольно. А ты можешь за это чувствовать себя ужасно хорошим.

Я поинтересовалась, почему нельзя делать счастливым одного отдельно взятого кота или, скажем, одну отдельно взятую таксу и познавать неопровержимую красоту и нежность Господнего мира через них, а не через бегемотов, валлаби, попугаев ара или крокодилов (мне известно о трех людях, держащих дома крокодилов, и все они живут в Питере; не хочу сказать об этом прекрасном городе ничего дурного, но почему-то этот факт вовсе не кажется мне странным). В ответ К. рассказал мне историю о человеке, женившемся на очень болезненной, очень капризной, очень сложной женщине с чрезвычайно дурным характером. Она орала на своего мужа, что ни вечер обвиняла его в постоянных обострениях ее многочисленных заболеваний, требовала от него нечеловеческих доказательств любви и привязанности и вообще всячески затрудняла ему жизнь. Муж же этот, несмотря ни на что, браком своим вполне дорожил и к жене относился прекрасно. Недоумевающим знакомым он говорил просто:

– Понимаете, после каждого скандала я лежу и думаю: «Ну если даже эта женщина меня не бросает и более или менее довольна нашим браком, то я уж точно не совсем конченое говно».

***

Я потом вспомнила эту историю, когда в ответ на мои расспросы о том, зачем держать при себе странных и экзотических животных, друзья познакомили меня с хозяином трех скунсов, живущих в довольно небольшой московской квартире. Хозяин оказался приятным человеком, несколько сентиментальным и явно высокодуховным. Вопрос о прозревании красоты и нежности Господнего мира явно не оставил бы его равнодушным. Он очень, очень упорно звал меня в гости, желая познакомить со зверюшками. Я очень, очень старательно увиливала. Но мне нужно было понять, почему он решил держать у себя скунсов, и не просто скунсов, а скунсов с некупированными мускусными железами. Он говорил что-то об их нежности, игривости и прочем. Вопрос о запахе висел в воздухе почти зримым желтоватым облачком. Наконец я задала его в лоб.

– Понимаете, – сказал одухотворенный молодой человек, – скунс же на самом деле выбрасывает струю, только если рассердится.

– А что может его рассердить? – спросила я.

– Ну, – сказал молодой человек, – например, громкие звуки. Неожиданные шаги. Невкусная еда тоже. Еще – если вы не сразу его погладили, когда он потребовал. Или если вы сидите там, где он хочет сесть. Или если вы его случайно разбудили, или гости, или если он отобрал вашу футболку и сделал из нее гнездо, а вы хотите эту футболку обратно. Или если ему не нравится запах вашего стирального порошка... А еще ему надо мыть попу! – вдруг добавил он. – Иначе все равно пахнет. Можно раз в день, но лучше два.

В этот момент я поняла, что теория К. если и не полностью верна, то явно имеет под собой некоторые основания. Человек, способный жить так, чтобы им были довольны три скунса, наверняка чувствует себя очень, очень, очень хорошим.

***

А тем временем К., опираясь на ту же свою теорию, начал делать первые шаги в направлении зоопасторства. В частности, он убедился, что полугода, проведенного в семинарии (его выгнали с волшебной формулировкой «Нежелание участвовать в богоугодных делах, внушенных Господом нашим администрации учебного заведения»), с лихвой хватает для того, чтобы молиться за здравие животных и утешать их хозяев в трудные времена. «Франциск Ассизский – и тот меньше учился», – говорил К. Денег за свои сервисы К. пока не брал: по его словам, он планировал потратить месяц-другой на работу pro bono, чтобы заодно составить точный и всеохватный прейскурант. Пока что в черновике прейскуранта фигурировало только «Духовное наставление при выборе животного».

– Чтоб, значит, по грехам, – назидательно сказал К., пока мы ехали с ним в сторону Зеленограда (К. почему-то решил, что мое присутствие будет хорошо действовать на потенциальных клиентов, – видимо, я играла роль хорошо воспитанного и дружелюбного животного, пример его зоопасторского успеха.)

– Если грехи тяжкие – делай счастливой, например, панду. Панда животное нежное, беззащитное, чувствительное, это как жениться на девочке из музыкальной семьи. А если ты, значит, приличный человек и просто хочешь немножко подстраховать свою душу в преддверии того света, то я тебя буду духовно наставлять завести себе гиену. Гиена уже оттого счастлива, что ее не пиздят. Она может хоть газетами питаться, ты в курсе? Или на белок охотиться и сама себя кормить. Это как жениться на бывшей хиппушке: никаких хлопот, плюс она в дом всякое полезное из мусорников несет.

Я посоветовала К. воздерживаться в разговорах со своими будущими духовными чадами от брачных аналогий. К. посмотрел на меня с упреком и направился к дому. Нас встретила хозяйка, очень яркая женщина с осанкой заядлой лошадницы. Собственно, она и была заядлой лошадницей – в конюшне при доме жили лошадка для нее самой и пони для ее дочки. Но нас – вернее, К. – приглашала в дом не она, а ее муж: он не любил копытных и ревновал к ним домочадиц, поэтому решил тоже завести какого-нибудь зверя лично для себя. К. был рекомендован ему добросердечными друзьями в качестве консультанта.

Для начала К. спросил этого человека, чего бы ему хотелось от новоприобретаемого животного. Человек задумался, а потом начал перечислять, загибая пальцы и мечтательно глядя в небо:

– Красоты, неприхотливости, внимания, послушания, доброты, ласки, веселья и чтобы оно любило только меня. Вот, да, чтобы оно любило только меня. Только меня чтобы любило, и больше никого. Никаких водопроводчиков, бывших однокурсников и тренеров по гимнастике пилатес. Меня, меня одного.

К. раскрыл было рот, но я быстро пнула его ногой под столом: любая брачная аналогия могла бы привести либо к душевной травме у клиента, либо к разбитой морде у К.

– Кошачие отпадают, – серьезно сказал К. – Тигры там, львы, пантеры. Манулы. Они, в сущности, не привязываются.

– Вот-вот, – мрачно сказал хозяин дома. – Тебе, значит, только покажется, что они привязались, а тут – бац – тренер по пилатесу.

– А почему ж не собаку? – робко сказала я, понимая всю банальность своего предложения.

– Нет, – сказал хозяин дома, – она сильно умная. Она тебя, может, и любит, но все с каким-то подвывертом. Ты себе стоишь, скажем, бреешься, а она на тебя смотрит-смотрит и вдруг говорит: «Дима, у тебя не бывает чувства, что каждый из нас совершенно одинок во Вселенной?»

Крокодил был отринут за то, что у него «очень уж глаза внимательные», египетский таракан был способен «взять и улететь», козочка оказалась «какой-то легкомысленной», дракон с острова Комодо, предложенный К. от полного уже отчаяния, оказался «сильно красивым – не надо, чтобы на мое животное все заглядывались». И тогда К. осенило.

– Улитка, – сказал он. – Гигантская улитка, есть такие, с ладонь. Ест еду, купается в мисочке. Пол­зает.

– Быстро? – настороженно спросил хозяин дома.

– Далеко не уползет, – сказал понятливый К.

– И что, – с недоверием спросил хозяин дома, – она будет меня любить?

– И улитки любить умеют, – сказал К. несколько напыщенно, но хозяина дома явно одолевали сомнения. За окном прогарцевала на лошадке его красавица-жена, приветливо помахав кому-то рукой. Раздались мужские голоса.

– Послушайте, – сказал К., проявив какую-то подлинно пастырскую проницательность, – про улитку я вам могу сказать одно: любит она вас или не любит, ничто в ней не помешает вам думать, что любит.

Некоторое время хозяин дома переваривал эту мысль.

– Не улетит. Не уползет. Не укусит, – сказал К. – А водопроводчика так даже не увидит – они, улитки, видят плохо. Так что вы можете совершенно спокойно думать, что она любит вас, только вас и вас одного. Она совсем не будет вам в этом мешать.

Внезапно лицо хозяина дома, явно слушавшего не так К., как голоса за окном, озарилось.

– А если будет, я ее сварю и съем, – тихо сказал он.

Несмотря на то что момент получился жутковатый, трудно было не признать, что в нем тоже по-своему проявляется безусловная гармония и неопровержимая красота Господнего мира. На обратном пути К. внес в блокнотик два новых пункта для своего зоопастырского прейскуранта: «Интерпретация проявлений любви со стороны питомца» и «Утешение по съедении питомца».

– Озолотимся, – жадно сказал К.

***

Мне, правда, упорно казалось, что все эти люди отлично прозревают неопровержимую красоту и нежность Господнего мира безо всякой зоопастырской помощи.

Они могли как угодно объяснять, зачем они содержат зверинец, зачем укрывают своих питомцев от закона, зачем нужны им все эти кормления, мытье поп и бессонные ночи, когда у крокодила болят зубы, а у осла – уши. Но что бы они там ни говорили, было вполне очевидно, что животные просто делают хозяина полезным, а его мир наполняют смыслом и гармонией. Правда, меня немного смущала предстоящая встреча со страусами (на этот раз К. вез меня с собой на страусиное ранчо – в качестве, очевидно, хорошо воспитанного страуса). Прозреть неопро­вер­жи­мую красоту и нежность Господнего мира в страусе, лично на мой взгляд, еще труднее, чем в кабане Ваське. При всей моей нежной любви к фауне птицы не вызывают у меня ни малейшей симпатии. Возможно, дело в их двуногости. Возможно, я просто не люблю все двуногое в равной мере. А вот хозяин страусов и его жена сошлись когда-то друг с другом именно на почве любви к птицам. Он был известный в Москве голубятник, держал голубятню на Преображенке и в свободное от управления частной охранной компанией время гонял турманов, несмотря на брюзжание соседей, недовольных падающим на головы пометом. Она же во время перестройки поднялась на курах. Куры и охранная компания принесли своим хозяевам много золотых яиц, и теперь бывший голубятник и бывшая птичница жили в хорошеньком трех­этаж­ном домике с огороженными пампасами. Страусов в пампасах водилось пять – большеглазых, настороженных, толстожопых.

– Подарили? – понимающе сказал К.

Хозяин страусов оценил жест и довольно хмыкнул:

– Ну не сам же высидел, – сказал он.

К. поинтересовался, есть ли у страуса проявления личности.

– Нет, – сказал хозяин страусов.

Я спросила, зачем они тогда нужны хозяевам. Хозяева задумались.

– Ну хорошо, просто характеры у них есть? – спросила я.

– Нет, – сказал хозяин страусов.

– А чем они весь день занимаются? – спросила я. – Играют с другими страусами?

– Нет, – сказал хозяин страусов. Это явно была правда: страусы вели себя друг с другом коррект­но и равнодушно. Было видно, что хозяева и сами как-то озадачились вопросом, зачем им эти странные птицы.

– Ищут корм? – спросил К.

– Нет, – сказал хозяин страусов. Искать корм страусам действительно было незачем – они по нему ходили.

– Спариваются? – с надеждой спросил К.

– Нет, – сказал хозяин страусов.

– А что? – спросил К.

– Тупят, – сказал хозяин страусов.

Это слово он произнес с такой нежностью, а хозяйка сопроводила его ответ таким умиленным вздохом, что многое сразу встало на свои места: перед нами были два человека, привыкшие когтями и зубами вырывать у жизни корм, кров, минимальное чувство безопасности, и детей они учили тому же: старательно принюхиваться, умело красться, быстро атаковать и никогда не рас­слаб­лять­ся. Сам факт того, что кто-то мог благодаря им просто тупить и есть, тупить и есть с утра до вечера, умилял и восхищал их. Этим людям не нужен был лев или крокодил – они сами умели быть львом и крокодилом. Им нужен был тот, кто может просто счастливо рыться в навозе или клевать собственную ногу день-деньской. Глядя на лица этих суровых людей, нежными голосами подзывавших страусов, которые в ответ совершенно эти призывы игнорировали, мы с К. и сами прозревали неопровержимую красоту и нежность Господнего мира.

***

Я не слышала о К. около месяца, когда в моем почтовом ящике обнаружился рекламный буклет, раскрашенный в какие-то черепаховые тона. Отправителем числилось ОАО «Красота и нежность». В прейскуранте значились и уже знакомые мне «Духовное наставление при выборе животного», «Интерпретация проявлений любви со стороны питомца» и «Утешение в поедании питомца», и совсем новые «Медитативные зоопрактики» (видимо, имелось в виду некоторое продвинутое тупление в тупящего страуса), и «Десять шагов к эффективной зооисповеди». На строчке «Уход за питомцем как практика духовного смирения» я поняла, что и владелец скунсов стал, по всей видимости, клиентом первого в России зоопастора. Моя версия подтвердилась: по телефону К. звучал бодро, в голосе его появились успокаивающие пасторские нотки, и он первым делом поинтересовался, не хочу ли я приехать в гости к хозяину кабана Васьки для сеанса групповой зоотерапии. Я не была уверена, что хочу уточнять, в чем именно заключается суть групповой зоотерапии, но не сомневалась, что в ней участвуют пиво, бананы и неопровержимая красота и нежность Господнего мира.

– Ты уже озолотился? – спросила я.

– Очень цинично с твоей стороны, – обиженно сказал К. – Тебе кажется, что они какие-то денежные мешки. Хищные, зубастые. А я, между прочим, испытываю к ним нежность.

– Ну хоть прославился? – спросила я.

– Я, между прочим, своими подопечными не понтуюсь, – сказал К. гордо. – Хотя мог бы. Не у каждого в клиентах есть, скажем, редчайший экземпляр молекулярного ресторатора, изобретателя молекулярной селедки под шубой.

Я, кажется, начала понимать.

– Хлопот-то с ними много? – поинтересовалась я.

К. вздохнул.

– Они так духовно выросли благодаря мне, что звонят по два раза в час, – сказал он смиренно. – Консультируются: то баран на них косо посмотрел, то улитка недовольно срыгнула. Но пастырь, знаешь, покоя не ищет.

– А чего ищет-то? – спросила я. – Чтобы всегда было с кем пива выпить?

– Примитивно ты мыслишь, – сказал К. назидательно. – Смотри: во-первых, эти люди всегда мною довольны. Конфету дал – довольны. Грехи отпустил – довольны. О грехах я, правда, осторожно спрашиваю, могут оказаться недовольны. Но в основном – довольны.

Мы помолчали.

– Во-вторых, – продолжил К., – я иногда слушаю, как они по телефону разговаривают, скажем, с провинившимся бухгалтером или там с нашкодившей прислугой, и думаю: «Ну если даже эти люди хорошо ко мне относятся, то я уж точно не совсем конченое говно». А в-третьих, когда они не плачут, не ссорятся и не орут, в них проглядывает эта самая, ну... Красота и нежность.

Я понимала.

– Ну и в-четвертых тоже есть, – сказал К. – Они меня любят. Понимаешь? Я их, значит, кормлю конфетами, отпускаю грехи, холю и лелею, а они за это любят меня, меня, меня и только меня. А не, скажем, тренера по пилатесу.

Мы помолчали.

– Бросил бы ты это дело и завел собаку, милый, – осторожно сказала я. – Или хотя бы улитку. Или кабана.

– Даже не знаю, – сказал К. – Что это всё? Так, животные.С