Анна Гаврилова
Анна Гаврилова

 

*

Этой весной Москву так поели комары, что склонные во всем угадывать знамения обитатели столицы начали выдвигать конспирологические версии. Одни предполагали, что «это Лужков чем-то таким улицы моет» (подразумевалось, наверное, кровушкой, кровушкой нашей). Другие – что это снос старых домов что-то такое в подвалах разворошил (до сноса, видимо, комары друг друга жрали, а теперь наконец обрели внешнего врага и скоро, возможно, дорастут до однопартийной системы). У третьих была версия, что внезапно размножившиеся комары заняли в городской экосистеме место давно удалившихся тараканов: мол, тараканы не вынесли наших ГМО-насы­щен­ных продуктов, а комару эти продукты, плавающие в нашей крови, очень подходят. Победила, однако, в массовом сознании версия о том, что все дело в антидепрессантах: комары получают их через нашу кровь, крепнут телом и духом, борзеют и начинают нападать на порядочных московских людей прямо среди бела дня. Порядочным московским людям от этого, конечно, приходилось очень тяжко. Зато всякие посторонние, вроде вон тех двоих экспатов-управленцев, мающихся в сорокаминутной майской очереди на пас­порт­ном контроле и ведущих между собой печальные беседы о местных нравах, норовят сделать из своих наблюдений за отношениями москвича и комара далеко идущие выводы.

– Шон, ты должен один раз присмотреться к этому процессу! Понимаешь, вот на тебя сядет комар, и ты его прихлопнешь. Ну, попытаешься. А если спугнешь – попробуешь в воздухе поймать. Или хотя бы будешь отмахиваться. А москвич, увидев у себя на руке комара, присматривается к нему, Шон. Комар пьет его кровь – а он присматривается. Комар летает вокруг – а он взглядом следит. Комар опять пьет – а он ерзает, но терпит! Так вот, Шон, когда у тебя в гостиной вьется комар, ты через пять минут уже приходишь в бешенство, трижды хлопнув сам себя по морде и не зная, где раньше почесать, а комар по-прежнему все там же. А москвич через пять минут спокоен и доволен: комар наелся и отвял, а сам москвич не бит и укушен всего в одно место, причем точно известно, в какое. Я говорил с одним психологом, он объяснял, что человек не может выносить присутствие комара. Биологический вид человека не может. А москвич – может.

**

Шон и Шелдон переглядываются и кивают друг другу: понятное дело, москвич – мутант. Может, это Лужков чем-то таким асфальт моет, может, это ГМО у нас в организмах так с антидепрессантами срослись, может, это уход тараканов что-то необратимо нарушил в нашей экосистеме, но только москвич, например, в кино на показе третьего «Шрека» не смеется. Москвичу не смешно, ему грустно и до сердечной боли жалко большого зеленого огра: «Боже, боже, зачем меня заставляют жить с людьми, почто мучают?». Почто заставляют вести себя в ресторане Tatler, открывшемся только что посреди гостиницы «Украина», так, будто именно подобным образом и должен выглядеть ресторан, когда на самом деле это какое-то воплощение домашней гостиной советского номенклатурщика, плотно сидящего на амфетаминах? Почто требуют, чтобы я изображал из себя культурного homo sapiens, способного оценить элегантную идею всемирной «Ночи музеев», если этой самой ночью метро закрывают ровно в час и дальше я должен, видимо, птеродактилем лететь из Третьяковки в свое Бирюлево? Зачем открывают для меня одну за другой летние веранды, работающие и в +32, и в +13, как это принято в Москве, если потом приходит ко мне толстошеий человек в черном костюме с шеврончиком, сильно пахнущий потом, и хрипит, что он «охрана» и явился меня предупредить: «В этой зоне ресторана, извините, охрана не действует»? Какой вывод я, бедный, должен сделать из этого предупреждения? Чего ждать? Под какой стол прятаться? Дайте мне быть собою, злые ослы, коты вы разжиревшие! Я живу себе своей жизнью, жена у меня зеленая, но любимая, детки страшные, но веселые. Перестаньте же делать вид, что мы, обитатели этой столицы, живем как люди, обитатели прочих столиц. За что вы меня мучаете?

 

Анна Гаврилова
Анна Гаврилова

***

Мутант ли москвич, или огр, или вообще бог весть какое страшилище – вроде изображавших Образованную Молодежь на столичном празднике отечественной письменности дебелых наемных юношей средних лет с повязанными псевдославянской тесьмой сальными волосами, – но только лучше всего он себя чувствует, когда ему разрешают делать что-нибудь немножко не по-чело­ве­чес­ки. Поздней весной, когда все живое вообще несколько расслабляется, это становится особенно заметно. Человек бы, например, не стал разводить огород – настоящий, икс соток на игрек, – прямо посреди территории завода АРМА и сажать на этом самом огороде доисторическую синюю картошку (кто мутанты? мы мутанты?!), а москвичу это занятие под ледяным весенним ливнем очень даже по душе. Или наобо­рот – человек не стал бы прекрасным, погожим субботним утром уезжать со своей тенистой дачи, чтобы озеленять в ходе «дизайн-субботника» территорию завода «Флакон», а москвич легко отправится за двести километров от рощ и кущ, чтобы «провести денек на воздухе, пообщаться с природой», выковыривая блеклые ростки из горшочков и заковыривая их в сухую заводскую клумбу.

Да и кто тут, собственно, такой уж прямо человек? Москвичи мы. Видные московские банкиры, специально собранные модным рестораном для того, чтобы сыграть в мафию, – и рестораторы, затеявшие эту игру. Старушки, с большим успехом продающие яблоки прямо под дверью супермаркета в два раза дороже, чем эти же яблоки продает сам супермаркет, – и их покупатели. Те, кто заранее записался на экскурсию, прошедшую в день открытых дверей в посольстве Таджикистана, – и те, кто придумал день открытых дверей в посольстве Таджикистана. Унылые молодые люди, под обложным ливнем шагающие по Тверской и поющие «А нам все равно...», – и подпевающие им городские сумасшедшие. Пожилой интеллигентный человек, говорящий толстой таксе «А теперь, Глаша, мы отправимся на Чистые пруды, где много кто топился», – и его такса, немедленно закрывающая глаза и ложащаяся мордой в глубочайшую лужу. Восемь тощих эльфов в плащах и при оружии, ломкими голосами спорящих о президентской поправке к закону об «экономических заключенных» под бронзовой скульптурой, изображающей «Ночной дозор» Рембрандта, которую выставили в сквере перед зданием ГМИИ им. Пушкина. Нимфы, огры, пикси, гномы, феи, хоббиты, орки, таксы и прочие москвичи живут себе и живут, как люди. Пока не увидишь рядом с ними комара, ничего и не заподозришь.