От кутюр

   У моей собеседницы была сломана переносица и когда-то давно повреждена бровь. Если бы не следы от характерных швов, достающих почти до виска, то на бровь я бы не обратил никакого внимания – среди моих знакомых было немало таких, которые имели надбровную метку. Но вот швы и распухшая переносица все же бросались в глаза и существенно портили лицо Светланы (так звали мою собеседницу). Хотя, если немного абстрагироваться, она была все-таки красива. Как же так в свое время не сумела поставить блок, не увернулась и, вообще, не убежала? Ладно там поломанные мужские носы… Явление привычное. Но женщине это никак не идет.

– Ничего. Со временем выправится, – улыбнулась Светлана и потрогала переносицу. – Это недавнее. Просто хрящи срастаются, вот и припухло. Ладно…

Светлана работала бухгалтером в небольшой фирме по продаже видео­техники. А познакомились мы с ней два часа назад в обувном магазине. Мы имели одинаковое желание – найти изящную, но вместе с тем практичную обувь со шнуровкой для летнего сезона, и оба не нашли. За общей проблемой познакомились и решили попить пива под навесом небольшого кафе, пристроенного рядом с обув­ным магазином.

– Плохо нынче с обувью, – Светлана продолжала досадовать на ассортимент. – То размера нужного нет, то цвет неподходящий. Да уж бог с ним с цветом! Лишь бы удобная и практичная была, чтобы до дома спокойно добираться. А то вон позавчера заехала одному ногой в деликатное место, а у него, я так поняла, плавки с металлическими пластинами, как на бронежилете. Шнурки на моем ботинке, как макароны, разлетелись после удара, а у носка подошва оторвалась. Вот вам и обувь.

– Отечественные ботинки? – поинтересовался я.

– Нет. Импортные. Австрийские, – вздохнула Светлана. – Можно подумать, что у них в Австрии ногами не пинаются. Вот до первого удара только и продержались. Хотя кто его знает, может быть, действительно, в Австрии не пинаются. Вы никогда не были в Австрии?

– Нет, не был. В Финляндии был два раза, а больше за рубежом нигде.

– Ну а в Финляндии пинаются?

– Не знаю… Как-то не видел, – попытался вспомнить я. – Наверное, не видел потому, что командировки были короткими или, может, ходил не в тех местах, где большая вероятность огрести… А вот на Урале получил по полной.

– Расскажите, – Светлана отхлебнула пива, закурила сигарету и приготовилась слушать о том, как меня били на Урале.

Я сначала поморщился, потому что эти воспоминания никогда не поднимали мне настроения. Однако, поскольку случилось это давно, где-то полтора года назад, синяки зажили, лучевая кость на правой руке сро­слась, то смотреть на эти события можно было как бы со стороны. Я решился. Почему бы не рассказать? И преспокойно поведал о том, как меня гоняли на Урале. Как избили сначала в Екатеринбурге. Потом в номерном Челябинске. А неделю спустя после этих событий сломали руку в Перми.

– Странный вы какой-то, – задумалась Светлана. – Один. Вечером. В незнакомом городе… Люди по походке узнают кто местный, а кто не местный. По диалекту. По двум-трем наводящим вопросам. Мою подругу на Алтае в Бийске изнасиловали как раз именно потому, что, не зная города, неосторожно ввязалась в разговор. Да еще была на высоких каблуках. Как так можно приезжать в незнакомый город на высоких каблуках и вступать в разговоры, сразу выдавая в себе не местную?

Только сейчас я обратил внимание на кроссовки, в которые была обута моя новая знакомая.

– А вы, я смотрю, кроссовки носите?

– Не всегда. Я же говорила, позавчера ботинок рассобачила, поэтому сегодня в кроссовках. Конечно, хотелось бы ботинки купить, но такие, чтобы удобные были, без каблуков. Чтобы ощущались на ногах как кроссовки, но по виду – все-таки ботинки. И вы, как я поняла, тоже удобные ботинки искали, не тяжелые и со шнуровкой, так?

– Истая правда, Светлана, – кивнул я. – Именно со шнуровкой. Чтобы не соскочили с ноги, если придется бить. И не тяжелые, на тот случай, если придется бежать.

– Ну и что чаще делаете, бьете или убегаете? – прищурилась Светлана.

Я немного покраснел.

– Фифти-фифти. Хотя в последнее время, поскольку много езжу в командировки, естественно, чаще бегаю. Я уже рассказывал вам про Екатеринбург, про Челябинск, про Пермь… Были и другие города. Там-то понятно, я гость, поэтому приходится сматываться, если вообще есть такая возможность. Ну а здесь, в Москве, особенно в своем районе, разумеется, чаще бью. Если силы примерно равные, то родные стены помогают.

Погода стояла солнечная. Уличные часы показывали что-то около полудня. Беседа ладилась. До вечера оставалась уйма времени. Поэтому мы со Светланой позволили себе расслабиться еще – взяли дополнительно по кружечке пива и продолжили разговор, с осторожностью поглядывая на посетителей, которые потихоньку заполняли летнюю кафешку.

– Извините, Светлана, – доверие друг к другу возрастало, поэтому пошли вопросы более откровенного свойства. – Извините, а нос вам позавчера разбили? Не тот ли самый с металлическими плавками?

– Да ну что вы, – улыбнулась Светлана. – Это случилось раньше. Две недели назад. Свежесломанный нос совсем по-другому смотрится. Тогда меня грохнули возле женского туалета в театре Маяковского.

– Возле женского?

– Да. Не в самом туалете, что было бы более или менее объяснимо, а на людях, возле… Пошла в театр, ну и, как дура, расслабилась. Нет, до самого театра не расслаблялась. Взяла газовый баллончик. Надела джинсы. Я еще не сошла с ума, чтобы по теат­рам в платье ходить… Но случилось это не при входе в театр и не на выходе. Если б на улице после спектакля кто-нибудь набросился, то такое вполне можно было предвидеть. Стемнело, зрители выходят тепленькие под впечатлением от увиденного… Бери голыми руками! А тут, представляете, в антракте, в фойе, при полном освещении, у всех на глазах… Выхожу из женского туалета, и какой-то элегантный псих… Шарах по носу!

– А причина?

– Да не было никакой причины. В первый раз его видела. Просто ударил, и все. Но спектакль все же был хорошим. Вспоминаю с удоволь­ствием.

Я закивал и стал перебирать случаи из жизненной практики.

– Просто так, значит… Вообще-то бывает. К такому тоже готовым надо быть. Как-то, помню, в Нижнем Тагиле на майские праздники меня отметелили безо всякой причины. Видно было, что ребята не могут придумать даже повода. Просто взяли и отметелили. Шли цепочкой навстречу. Затем остановились и молчат. «Что, господа? – спрашиваю. – Хотите стрельнуть закурить?» Тут главный из них как-то задумался, погрустнел… Не исключаю, что я его просто обезоружил, угадав заготовку. Постоял. Покачался. «Да нет, – говорит. – У нас у самих сигарет полно». И заехал правой в челюсть. Весь пиджак порвал, пока от них отмахивался. Кстати, это был мой последний в жизни пиджак.

– Как так?

– А вот так. Теперь куртки. Только куртки. У нас на работе не только я, но и все сотрудники носят просторные куртки из плотного материала, с тем, чтобы руки ходили свободно. И никаких галстуков. Галстуки – это смерть.

На минуту я замолчал, вспоминая памятную драку в банкетном зале во время презентации. Тогда еще мы носили галстуки, и это было требованием гендиректора, поскольку нашим партнером была весьма щепетильная швейцарская фирма. Я тогда еще не ездил по командировкам. И мой жизненный опыт, который я считал немалым, оказался неполным, ибо в тот торжественный затянувшийся вечер поучиться было чему. На презентации сцепились заведующий отделом маркетинга и главный референт шефа. На обоих были галстуки. Причем такие, которые и в спокойной-то обстановке непросто отцепить. До сих пор помню залитые кровью глаза. Хриплое дыхание. Начинающиеся конвульсии. Но до приезда «скорой» ни один из противников так и не сдался, намотав галстук противоборствующего на посиневший кулак. Поломка в кислородном оборудовании явилась причиной еще одной схватки, на этот раз между санитарами и врачами скорой помощи. Фонендоскопы, мензурки и рваные белые халаты, разбросанные по банкетному залу, возбудили уже всеобщую потасовку, которая перевернула наше представление о том, что носить, где носить и когда носить. «Если еще раз увижу кого-нибудь в галстуке, то сразу уволю!» – заявил шеф на следующий день. С тех пор в конторе произошло еще немало стычек, но исходы были всегда терпимыми. Женщины перешли на джинсы и водолазки, а мужчины – на куртки и широкие брюки, которые не рвались при ножном замахе. Стриглись коротко, брились идеально, проводя профилактику против захвата за волосяной покров. Ну а тем, кто раньше носил очки, пришлось переходить на контактные линзы.

Мои воспоминания прервались, когда я обратил внимание на кофточку, которая была на моей собеседнице.

– А мне кажется, Светлана, что ваша кофточка с большими пуговицами весьма опрометчива.

– Почему?

– Да потому, что достаточно схватить вот тут повыше и рвануть сверху вниз, то пуговицы сразу посыплются.

– Вы так думаете? Ну попробуйте…

Я взялся за край кофточки возле шеи и слегка рванул. Странно… Кофточка шерстяная, с виду нежная… Но не только не рвалась, но даже не растягивалась.

– Можете рвануть посильнее, – позволила Светлана.

Я рванул посильнее… Опять то же самое. Кофточка не поддавалась. Но тут я почувствовал, что материал с внут­рен­ней стороны был совсем другим. Стало понятно, что наружная шерсть являлась всего лишь камуфляжем.

Светлана рассмеялась.

– И пуговицы тоже камуфляжные. Функции пуговиц они на самом деле не несут. Так что не посыплются. Хотите рвануть еще?

– Да нет, хватит, – сдался я. – Как-нибудь в другой раз.

На самом деле во мне созрела уверенность, что, рванув изо всех сил, я все же сумею расчехлить Светлану, если другой рукой упрусь, скажем, о ее ключицу. Однако я не стал ничего по этому поводу говорить, потому как не стоит выдавать всех своих возможностей человеку, которого видишь впервые. Я сделал комплимент ее кофточке и опять занял свое место, сделав замечание парнишке с соседнего столика, который намеревался убрать из-под меня стул.

Тем временем публика в летнем кафе все прибывала, достигая необходимого количества для напряженностей и конфликтов.

– Чтобы я тебя здесь больше не видел, козел! – наконец донеслось до моих ушей.

Я обернулся. Нет, это не ко мне. Это бармен, стоявший за стойкой, начал препираться с каким-то пожилым, седовласым господином.

– А за козла ответишь, – спокойно парировал седовласый. И, немного подумав, выплеснул содержимое своего бокала в лицо бармену. Завязалась драка, что было вполне предсказуемо. Но не такая уж длительная и ожесточенная, чтобы сдвинуть с места двоих милиционеров, которые стояли в десяти метрах от событий и с безучастными лицами смотрели на то, что происходит в летнем кафе. Бармен был моложе и сильнее. Он легко вышвырнул седовласого, который, слетев с деревянного настила, потерял равновесие и растянулся в луже.

– Милиция! Куда вы смотрите? – крикнула пожилая дама, проходящая мимо.

– Заткнись, старая карга! – рявкнул на нее тот, что был званием старше. – И без тебя знаем, что делать.

Тем не менее замечание старушки не прошло бесследно. Милиционеры не спеша подошли к лежавшему и несколько раз ударили его ботинками по ребрам.

«Вот у кого нормальная обувь», – мысленно констатировал я.

– Пойдем отсюда, – зевнула Светлана. – Скучно здесь как-то…

Я кивнул и допил пиво. Расплатившись с барменом, мы покинули заведение.

Погода была солнечной, но не жаркой. Сочная зелень набрала полную силу, как это всегда бывает в июне. А прошедший утром дождик, прибивший московскую пыль, к тому же добавил свежести, которая к обеду еще не успела сойти, несмотря на выхлопные газы от проезжавших автомобилей. Нет, все-таки как бы там Пушкин ни восхвалял свою любимую золотую осень, а Некрасов – сугробистую русскую зиму, я уверен, что в глубине души все они отдавали предпочтение лету. Более того, именно месяцу июню, который сейчас стоит у нас на дворе. Еще я люблю июль и август, но радостнее и увереннее чувствую себя в июне. Ровно по той причине, почему суббота считается лучшим из двух выходных дней. В субботний день живет перспектива завтрашнего воскресенья. И в случае возникновения неприятностей или драки в запасе остаются целые сутки для того, чтобы как следует отлежаться. Прийти в себя и сделать необходимые выводы перед трудовым суматошным понедельником.

Мы договорились со Светланой, что сегодня я пойду ее провожать. Хотя, узнав, что она живет в Алтуфьеве, немного напрягся, ибо этот район был мне абсолютно незнаком. Кажется, как раз в Алтуфьеве нашему коммивояжеру недавно проломили голову… Было, конечно, желание грохнуть в отместку какого-нибудь алтуфьевского, чтобы сравнять счет… Но для такой акции надо выезжать не в одиночку, да еще с довеском в виде представительницы прекрасного пола, а по-серьезному, продуманно и с поддержкой проверенных конторских ребят.

За остаток дня мы вместе с моей спутницей посетили еще пару обув­ных магазинов, но так ничего и не купили. Покормили уток, сидя на берегу пруда. Затем Светлана предложила посетить соревнования по кикбоксингу, но я честно признался, что такое удовольствие мне сейчас не по карману. Да и само мероприятие заканчивалось слишком поздно, а надо еще возвращаться из Алтуфьева через всю Москву.

В общем, весь день проистекал спокойно и в дружеских разговорах, во время которых мы понемногу раскрывались, стараясь понять друг друга. Лишь только один инцидент внес флуктуацию в убаюкивающее поступательное продвижение нашего знакомства. Это случилось уже вечером, когда, прогуливаясь по Александровскому саду, мы проходили мимо одной из лавочек, на которой сидел мужчина средних лет и приканчивал какую-то слабоалкогольную жестяную банку.

– Ребята, сколько сейчас времени? – спросил он.

– Двадцать один ноль-ноль.

– А вы сами местные?

– Чего значит «местные»? – я, наверное, сделал глупость, что остановился и стал отвечать на вопросы. – В Александровском саду для обычных людей не существует понятия «местный» или «не местный». Здесь местные только вон те ребята.

И указал в сторону Кремлевской стены.

– Я спрашиваю вообще, москвичи вы или не москвичи? – по-другому сформулировал вопрос незнакомец.

– Москвичи.

– А я волгоградец!

С этими словами незнакомец запус­тил мне в лоб пустую банку из-под джина-тоника.

Я быстро оценил ситуацию как не позволяющую усомниться в нашей конечной победе. Во-первых, волгоградец был уже пьян. Трезвый иногородний никогда не позволил бы себе такого удовольствия, тем более в ста пятидесяти метрах от Красной площади. Во-вторых, на его ногах были не ботинки, не кроссовки, а всего-навсего какие-то летние шлепанцы, в которых невозможно было драться. Ну и, в-третьих, легкая пустая банка не смогла мне причинить никакого вреда, кроме царапины. Если уж ты собрался по-серьезному чего-нибудь да в кого-нибудь метнуть, то уж будь добр, подготовь булыжник, рельсовый болт или, скажем, полную стеклянную бутылку с пивом…

Я сделал шаг вперед, слегка нагнулся и залепил ему правым кулаком в челюсть. После чего волгоградец растянулся во всю длину на лавке и, как мне показалось, то ли потерял сознание, то ли уснул. Но, когда мы со Светланой развернулись и двинулись в сторону станции метрополитена, он опять вскочил и с криком «Волгоградцы не сдаются!» попытался вцепиться мне в волосы. Это было его ошибкой. Волосы, как я упомянул раньше, были у меня короткие, как и у всех сотрудников нашей российско-швейцарской фирмы. Так что захвата у него не получилось. Я мотнул головой, освободился от его рук и продемонстрировал прием а-ля Зидан. Волгоградец схватился за солнечное сплетение, скрючился и подался назад, чтобы выиграть несколько секунд на восстановление дыхания. Но тут Светлана, разбежавшись, изо всех сил нанесла ему удар кроссовкой пониже пупка. «Ну, приедете вы в Волгоград…» – еле слышно прохрипел наш недолгий противник и медленно повалился на плиточную мостовую.

Величественные красные звезды кремлевских сторожевых башен освещались прожекторами. Вечный огонь Могилы Неизвестного Солдата слегка бликовал на елочных ветках и отражался от шлифованного кирпича Кремлевской стены. Ветер колыхал триколорное полотнище огромного российского флага. А на переднем плане этой картины, достойной поздравительных ветеранских открыток, лежал поверженный волгоградец. Мы, случайно ухватившие удачный фотографический ракурс, невольно залюбовались. Постояли немного. После чего Светлана перевязала кроссовки, потуже затянув шнурки.

 Я прописан в Юго-Восточном округе города Москвы, в районе Люблино. По жизни меня редко заносит на север столицы, а в Алтуфьеве волей обстоятельств оказался вообще впервые. И вот сейчас, в обстановке пока неизвестной местности, меня посетила мысль… Если бы алтуфьевские пошли стенка на стенку на люблинских, то непременно потерпели бы поражение. И знаете почему? Из-за особенности застроечной архитектуры. В Алтуфьеве преобладали блочные современные многоэтажки, которые, как известно, сильно разобщают людей. В таких домах соседи мало знают друг о друге, молодежь меньше кучкуется в подъездах, в то время как у нас в Люблине, в наших старых пятиэтажках времен хрущевских застроек кипит бурная, сплачивающая жизнь, которой, кстати, славятся небольшие провинциальные города. Тем не менее позднее время и незнание местности призывали быть осторожным, призывали вспомнить незыблемые правила, которые хоть нигде и не прописаны, но должны быть известны любому здравому человеку с юных лет. Никогда, находясь в чужом районе, не пытайтесь выдать себя за местного жителя. Опытные люди сразу определят, местный вы или залетный. Так что если будете врать и ренегатствовать, то можете остаться в этом районе навсегда. Я хорошо знаю правила и в случае возникновения опасности говорю, что приехал сюда к родственникам. Такая отмазка смягчает обстановку. В худшем случае можно лишиться всего лишь кошелька. Но упаси вас господи сказать, что вы, будучи жителем другого района, приехали сюда к своей подруге. В этом смысле провожать алтуфьевку Светлану мне как люблинцу было опасно. До дома Светланы меня вряд ли тронут, поскольку она местная и на какой-то отрезок времени является ангелом-хранителем. Но вот на обратном пути может случиться все что угодно, тем более что заинтересованные ребята всегда готовы подтянуть дополнительные силы.

– Иди, пожалуйста, с левой стороны от меня, – потребовала Светлана.

– Почему?

– Странный вопрос.

Я подумал, кивнул и пошел с левой стороны. Действительно, вопрос был нелепым. За целый день я имел возможность хорошо изучить мою собеседницу и десять раз обратить внимание на то, что она правша. А значит, в случае моей неожиданной атаки ее положение будет более выгодным, если она пойдет справа. Она это хорошо понимала. Теперь вспомнил об этом и я. Ведь и правда, будучи правшой, разговаривая на ходу, я всегда старался держаться правой стороны, даже если имел дело с нашими швейцарскими партнерами.

– Светка, ты, что ли? – послышался выкрик откуда-то из-за кустов.

– Не узнаешь, придурок? – отреагировала Светлана.

– А кто с тобой?

– Не твое собачье дело. Закрой свою поганую пасть!

– Разберемся, – буркнул тот, кто сидел за кустами, и, приподнявшись, внимательно на меня посмотрел, словно пытался запомнить лицо.

Лицо ему, конечно, трудно было разглядеть в такой темноте. Но моя куртка с оранжевыми полосами хорошо запоминалась. Опрометчиво. К следующему разу надо будет раздобыть неброскую, болотного цвета…

– Что, на обратном пути ждать проблем? – спросил я Светлану как можно более весело.

– От этого вряд ли. У него шесть ребер сломано. И еще не срослись.

– Но, наверное, позовет кого-нибудь к моему возвращению…

– А кого он позовет? – пожала плечами Светлана. – Один друган у него в тюряге, второго позавчера увезли в реанимацию. А больше у него верных корешков-то и нет. Так, блефует…

«Да-а, необщительные вы, алтуфьевские многоэтажки, – улыбнулся я. – Всего два верных корешка. Никуда не годится…»

Мы прошли еще полквартала, проследовали через территорию детского садика, где нас облаяли собаки, и, обогнув вереницу мусорных баков, которые выстроились прямо на пути, подошли к серой панельной двенадцатиэтажке.

– Вот я и дома, – вздохнула Светлана. – Спасибо, что проводил. Я живу на третьем этаже. Дойду одна.

– Ты еще не дома. Три этажа. Три лестничные площадки. Три базы для нападения. Давай все-таки до квартиры доведу.

– Ну давай, так и быть…

На нижних этажах ни одна лампочка не горела. В подъезде пахло мочой. А где-то выше орали и шипели кошки. Щелкая зажигалкой, Светлана поднималась первой, а я шел следом, все еще надеясь, что она позовет меня в гости и оставит ночевать. С каждым пролетом, с каждой ступенькой мне все больше нравились ее фигура и голос. А повреждений на ее лице уже не замечал, потому что замечать не хотел. Тем более в такой темноте… Руки мои дрожали от общего ощущения не то радости, не то тревоги. В висках стучало. Глаза, не моргая, смотрели на ладную женскую фигуру и, кажется, начали привыкать к темноте. Я подтянул брюки, помассировал пальцы, потер пульсирующие виски. Вот и третья лестничная площадка… Светлана остановилась, повернулась ко мне и перестала щелкать зажигалкой.

– Ну все… И тебе, и мне пора…

Слово «пора» она произнесла как-то по-особенному горячо, с низкими тональностями, которые вырвались из глубины тела, а не из гортани. Это слово отразилось от исписанных подъездных стен, от облупленного потолка и от пола, испачканного мочой. Это слово застыло в воздухе, а затем по буквам врезалось в мой воспаленный мозг, который опять собрал буквы в единое слово. А затем отправил в виде химических соединений в кончики пальцев, в ноги, в живот, которые тут же прислали свои положительные ответы.

– Действительно пора, – проговорил я, не двигая губами. – Пора.

Я обхватил Светлану и попытался прижать к стенке, чтобы сковать ее в движениях. Она не поддавалась. Сразу же вспомнилась одна уловка: чтобы ослабить сопротивление женщины, ее надо слегка подушить или ударить по голове. Резко двинулся всем телом вперед… Она стукнулась затылком о стену и немного обмякла. Я уперся левой рукой в ее ключицу, а правой схватил за верхний край кофточки и рванул изо всех сил. Кофточка затрещала и порвалась, как я и предполагал во время нашей утренней посиделки в кафе возле обувного магазина. Тут же подумал, а нафига мне эта кофточка? Куда важнее ремень, подпоясывающий джинсы. Нащупал замок… Никак не могу понять устройство замка… В этот момент, потеряв бдительность, я получил удар коленом ниже пояса. Согнулся. Невыносимо… Следующий удар был нанесен ребром ладони по шее. Но, падая, я все-таки сумел увлечь ее за собой. Мы покатились по полу и боролись до тех пор, пока я снова не зафиксировал преимущество, оказавшись сверху. Немного подушил ее и, опять нащупав ремень, занялся замком… Но тут меня осенило! Нафига мне этот ремень?! Нафига мне этот замок?! Есть же молния! Вот она, молния! Я схватился за молнию, но тут же вскрикнул от боли, порезав ладонь о непонятно откуда взявшиеся шипы.

– Эй вы, собаки! Вы чего тут возню затеяли на ночь глядя?! – закричала старушка, приоткрывшая дверь на втором этаже.

И запустила в нас куском плинтуса, который попал мне прямо в голову.

Очнулся. Я там же, на лестничной площадке между вторым и третьим этажом. Я сидел, прислонившись к стене, с уже перевязанной рукой. В это время Светлана пыталась ваткой остановить кровь, которая стекала из моей пробитой головы, согревая щеку.

– Надо же, чуть было в висок не попала, старая дрянь, – с участием произнесла она.

– Жаль, что ты живешь на третьем этаже, а не на двенадцатом. Если бы на двенадцатом, то ехали бы в лифте. В лифте тесно, и у меня бы все получилось…

– Да ладно тебе, «получилось»… Вон как руку о шипы рассадил.

– Откуда шипы?

– Молния с проступающими шипами. Последнее слово моды.

– А как же ты сама эту молнию расстегиваешь?

– А она и не расстегивается. Все дело в ремне.

Перевязав мне голову, Светлана дала визитку с номером мобильного телефона и электронным адресом. Я, в свою очередь, также оставил ей свои координаты.

В понедельник, в самом начале рабочего дня меня вызвал шеф. Как-то непривычно было его видеть в темных очках. Но я очень скоро понял, зачем ему очки, разглядев огромный бланш под его правым глазом.

– Как провел выходные? – улыбнулся он, глядя на мою перевязанную голову и заклеенную пластырем руку.

– В общем, нормально, Михалыч, – я пожал плечами. – Могло быть и хуже.

– Ладно, – вздохнул шеф. – Давай не думать о худшем, а сосредоточимся на возможных перспективах нашей компании. На том, что радует и позволяет жить. В городе Волгограде, кажется, появился очень выгодный для нас партнер. Надо будет слетать к ним и, если все подтвердится, составить проект договора о долгосрочном сотрудничестве. Я понимаю, что ты устал от командировок, но сам знаешь, нам надо двигаться. Надо драться за рынок. В буквальном смысле драться. Пермь, Челябинск и Нижний Тагил начали давать сбои, и, если мы будем стоять на месте и, опустив руки, смотреть, как нас мордуют, наш бизнес завянет, а перед швейцарцами я уже устал блефовать. Как бы абсурдно это ни выглядело, наше спасение в том, что они просто-напросто летать сюда боятся.

– Может, Никифорова пошлем в Волгоград, Михалыч? – задумался я. – Он молодой, энергичный, юридически подкован. Хороший финансист. Запросто составит проект договора.

– Я думал о Никифорове, – скривился шеф. – Но он, к сожалению, не всегда умеет за себя постоять. К тому же вчера умудрился попасть в автомобильную аварию и теперь лежит со сломанной ключицей. Так что придется ехать тебе. Ты опытный, осмотрительный. Но даже тебя должен предупредить, Волгоград – это город боевой славы, и народ там себе цену знает.

– Наверное, – произнес я, подумав о волгоградце, оставленном в субботу в Александровском саду неподалеку от Вечного огня.

– Далее, – продолжал шеф. – Одевайся скромнее, не франтись. В кафешках и других заведениях делай паузы и наблюдай, как они себя ведут и что заказывают. Постарайся не отличаться от местных. Помни, у жителей города-героя Волгограда обостренное отношение к москвичам. Да еще такое, что Нижний Тагил отдыхает.

– Догадываюсь…

По первому впечатлению Волгоград мне показался довольно приветливым и бесхитростным городом. Он вытянулся вдоль реки Волги на несколько десятков километров. Единственной серьезной улицей здесь был Ленинский проспект, на который, как на хребет, были нанизаны короткие переулки. Заблудиться в этом городе было невозможно, что снижало вероятность пропасть без вести, как это легко сделать в Челябинске или в Ростове-на-Дону. Не было здесь людской толчеи, от которой устаешь в Москве, особенно в часы пик. И за первый день моего командировочного пребывания в Волгограде я увидел всего две драки. Утром и днем я легко растворялся в общей массе волгоградцев на вокзале, на проспекте и даже в кафе. Единственное, что могло меня выдать, так это моя московская бледность. Солнце здесь печет гораздо сильнее, и к концу июня все местные уже успели загореть.

Наши новые партнеры по бизнесу встретили меня вполне учтиво, без оскорблений, без приколов, а по окончании деловой части, которая прошла очень успешно, гендиректор пригласил меня к себе в кабинет и ненавязчиво рассказал о том, как правильно прожить следующий день.

– Упаси вас господи пойти на городской пляж! Не продержитесь и пяти минут. Ваша кожа бледная, как сметана. И после двух-трех вопросов вас, скорее всего, утопят.

– Да я как будто и сам догадался.

– Отлично. Что еще… Если будете ехать на троллейбусе, который следует по проспекту через весь город, никогда не покидайте транспорта в районе Балаковки. Не выходите на остановках.

– Почему?

– Видите ли, балаковские находятся в конфликте со всеми жителями других районов Волгограда. Это явление историческое и тянется с давних времен. Однажды городскому главе удалось объединить все районы и прессануть балаковских. А причина была сугубо личная, то ли невеста убежала к балаковскому префекту, то ли жена. И все это продолжается, поскольку балаковские обладают хорошей исторической и зрительной памятью и легко вычисляют не своих.

– Город в городе?

– Да.

– Бывает.

– Теперь насчет досуга… Во всем Волгограде существуют только два места, где можно спокойно и безопасно гулять. Это городское кладбище и Мамаев курган. Оба места почитаются как святые, вследствие чего там никогда и никого не трогают, будь ты из Санкт-Петербурга, будь ты из Москвы, будь ты из Камышина, с которым у нас особые проблемы. В этом смысле я горжусь терпением моих земляков, учитывая то, что желание противостоять пришельцам у них воспитывается еще с детства, с младых ногтей, с первых факультативных занятий «Уроки мужества». Тем не менее существуют святые места, где никого не трогают. Могут ли этим же похвастать другие города?

Я вспомнил волгоградца, которого мы со Светланой оставили лежать неподалеку от Вечного огня у Кремлевской стены, и мне стало немного стыдно. Я впервые задумался, действительно, а есть ли у москвичей такие же святые места, как у волгоградцев, где любой человек неприкасаем? Разве что здание Государственной думы… Да нет, и там во время дебатов могут замочить…

– Итак, кладбище и Мамаев курган, – продолжал гендиректор. – Но теперь возникает другой вопрос. Как благополучно добраться до кладбища или Мамаева кургана и вернуться обратно? Как доказать четверым ребятам, перекрывающим вам дорогу с велосипедными цепями в руках, что вы направляетесь к святому месту, чтобы отдать дань павшим? Как объяснить это гопнику-одиночке, который, вооружившись кастетом, поджидает вас за углом? Да вы и сказать-то ничего не успеете. А он и спрашивать не станет. Так как же быть? Можно, конечно, забравшись в такси, метаться по городу из одной точки в другую. Можно пользоваться общественным транспортом, где у пассажиров устанавливается временное перемирие, поскольку они объединены одной-единственной целью – добраться и успеть. Но это, опять же, не разрешает, например, такой проблемы: а как благополучно дойти от остановки до гостиницы, особенно в позднее время? Как целым и невредимым вернуться в собственную квартиру, поднявшись по подъездной лестнице, особенно когда не работает лифт? Вы без эксцессов провели в нашем городе половину дня и думаете, что все нормально. Расслабились. А я считаю наоборот – вам не повезло. Лучше бы вы получили от кого-нибудь по зубам или по уху. Так, несильно, конечно. Но это было бы данью с вашей стороны героическому городу. И, возможно, в дальнейшем этой малостью все бы и обошлось. Я иногда читаю мемуары военных и во всех работах встречаюсь с одним и тем же утверждением. Если боец получает легкое ранение, то оно снижает вероятность другого ранения, более тяжелого. А тот, кто ранен несколько раз, не будет убит никогда. В этом смысле природа устроила все гармонично и справедливо. Снаряд дважды не попадает в одну и ту же воронку. Директор ограбленного магазина может долго не беспокоиться – второй раз ограбят нескоро или никогда. Всевидящее небесное око равномерно распределяет эксцессы по родным просторам. В этом смысле у меня есть особое умозаключение касательно Мамаева кургана, где со времен войны не случалось ни одного мордобоя. Ни одного! Во время Сталинградской битвы на этом холме, где наши дрались с немцами, полегло более двухсот тысяч! Перебор! Так что если случится другая война, даже с теми же немцами, то решающая битва произойдет где-нибудь в другом месте. Девственном, нетронутом месте, где не подвернул лапку ни один суслик! Теперь от общего к частному... Какой можно сделать вывод? Самая большая опасность угрожает небольшой горстке людей, с которыми до сих пор ничего не случилось. И, к моему глубокому сожалению, к этим людям относитесь и вы.

– Но меня били! И неоднократно! – горячо возразил я. – Это было и в Москве, и в Челябинске, и в Нижнем Тагиле. И еще кое-где…

– Мы говорим о Волгограде, – твердо возразил гендиректор. – Это особый город. Здесь ваши сторонние заслуги не в счет.

Я тяжело вздохнул.

– Так что же теперь делать? Выйти на улицу? Разбить магазинную витрину и сцепиться с милицией?

– Можно и так. Некоторые устраивают подобную профилактику, дабы уберечь себя от худших жизненных передряг… Но, видите ли, после сегодняшних переговоров я сделал вывод, что нам бесспорно выгодно сотрудничество с вами. Поэтому я не желаю, чтобы вы угодили на тридцать суток в волгоградский СИЗО или провели вашу командировочную неделю в больнице. Поэтому я готов поделиться с вами личным изобретением, чего я не делал с представителями иногородних фирм никогда. Итак, вопрос. Во что вы завтра будете одеты?

– По сезону, – пожал плечами я. – Как и большинство волгоградцев. Светлая рубашка с короткими рукавами. Брюки из тонкого хлопчатобумажного материала. Серые летние полуботинки со шнуровкой.

– Это ошибка, – поморщился гендиректор. – Вас все равно раскусят. Если не утром, то к обеду. Если не к обеду, то к вечеру. А теперь обратите внимание, во что я одет. На мне черные брюки и черная рубашка с длинными рукавами. Верхняя пуговица пуритански застегнута. Вы думаете, что я так вырядился для переговоров? Для представительности, в такую-то жару? Но в таком случае обратите внимание, галстука на мне нет, необходимого атрибута деловых встреч. А почему нет?

Я пожал плечами. Хотя и подмывало сказать, почему и в нашей фирме не носят галстуков.

– Да потому, что на кладбище или к памятникам погибших в боях в галстуках не ходят! – торжественно произнес мой собеседник. – Вот почему!

После этих слов он открыл сейф, достал оттуда четыре красные гвоздики и приложил цветы к груди.

– Я к этому пришел не сразу. Имею переломы обеих рук. Три поврежденных ребра, шрамы на бровях и ножевое ранение в районе печени. Многих бил и сам, но чаще все-таки был бит. Все это мешало бизнесу, потому как в бизнесе необходимо хорошо выглядеть. И вот перед вами одежда-изо­бре­те­ние. Одежда идущего на кладбище или на Мамаев курган. Облик человека, идущего отдать дань павшим. Вам известно, что Волгоград – город боевой славы. Здесь ценят павших, а значит, и тех, кто идет к ним на поклон. В таком виде, разумеется, имея четное число гвоздик, вы можете безопасно передвигаться по улицам, в парках, сидеть в кафе или даже играть в казино. В таком облачении ваша московская бледность скорее только на руку. А если вы будете двигаться чинно, торжественно, да еще со скорбным лицом… и медленно поворачивать голову, если вам будут задавать вопросы (хотя какие тут могут быть вопросы?), то проблема будет окончательно решена. В таком виде я однажды нагрубил шестерым бандитам, сидя в ресторане. И что вы думаете? Они ретировались. А общественность заведения заставила их расплатиться и выйти. Что они и сделали. И больше, полагаю, там не появлялись никогда.

– Но почему вы считаете это изобретение своим? Ведь многие, идущие на кладбище или к памятникам боевой славы, одеваются именно таким же образом?

– Они облачаются в черное и покупают гвоздики раз в год, – улыбнулся гендиректор. – А я это делаю каждый день, чтобы добраться до своего офиса и вернуться обратно. Ну все. До завтра. Одевайтесь правильно. Вы нам нужны.

В каждом российском городе можно обнаружить уникальные штрихи или традиции, которые делают его неповторимым. Не будем говорить о Питере или Москве, городах-царях, где со стародавних времен сосредоточивается все золото и самые нужные люди. Зачастую видно, что якобы красота этих столиц создавалась без души, а по приказу или капризу прошлых и современных патрициев. Оттого, живя в Москве, я ощущаю архитектурную и художественную фальшь, а также отсутствие искренности, которую встречаю в других городах. Московские ценности в совокупности мне напоминают зоопарк, куда насильно согнали пингвинов, ягуаров, слонов, белых медведей и так далее. Мне чуждо это неестественное скопление. Пусть лучше я увижу одного-един­ствен­но­го кабана, но лишь бы это был вольный кабан. Кабан, который бегает где хочет и кушает то, что найдет, а не картофельные чипсы с витаминами и все, что ему подсовывают в престижном московском зоопарке.

В Волгограде, например, нет зоопарков. Не обнаружил я там и художественных выставок, потому что единственный талантливый волгоградский художник обязательно уедет в Москву. Зато, облаченный в скорбную траурную одежду, с четырьмя красными гвоздиками в руках, я увидел искренность и естество, которое недоступно другому москвичу, ибо он лишний раз просто побоится выйти из гостиницы. Я наслаждался запахом акаций, собирал тутовник, затаривался на рынке, где мне все отдавали за полцены. Даже рискнул покинуть троллейбус в Балаковке, и меня никто не тронул. Я безопасно подходил к браконьерам, которые вытаскивали огромного осетра. Дефилировал по пляжу, где при моем появлении все замолкали и прекращали играть в волейбол. Посетил биль­ярд­ную и победил во всех партиях. Я увидел Волгоград, город-герой. Город–хранитель боевых традиций и вечной памяти. Я распознал его почерк. Я запечатлел его основной штрих, который, подобно Ленинскому проспекту, проходит вдоль всего речного побережья и равен по длине городу.

Я сожалел, что со мной нет Светланы, по которой начал скучать. Ах, как было бы хорошо, если б она, выбросив свои дурацкие джинсы с шипами, надела черное платье, подвязала голову черным платком, взяла в руки четыре гвоздики и пошла гулять со мной по Мамаеву кургану, а затем по тихому скверику, примыкающему к площади Победы.

Именно о Светлане я думал сегодня, в последний командировочный день. Именно о ее шрамах вспоминал, посещая местный краеведческий музей и Дом Павлова. Именно ее голос слышал, возвращаясь темными переулками в свой отель.

На узкой асфальтовой дорожке, по которой я торжественно вышагивал, стояли четверо. Завидев меня, они немедленно расступились. «Тихо, ребята. Не материтесь», – донеслось до моих ушей. В наступившей тишине были слышны только мои шаги... Но вдруг один из них вышел на середину дороги и встал у меня на пути. Я сделал легкое движение головой, дескать, отойди в сторону. Но он не сдвинулся... И тут я узнал его. Это был тот самый волгоградец, которого мы били вместе со Светланой в Александровском саду, возле Кремлевской стены. Он, по всей видимости, тоже меня узнал.

– Ребята, – прохрипел волгоградец. – Я его помню. Это москвич... В нашем городе... Закамуфлировался, падла...С