Сергей Николаевич: Яд для Ромео
Давно заметил: французы обожают выставки. В Париже, куда ни пойдешь, обязательно наткнешься на длинный хвост очереди. Как в брежневские времена «развитого социализма». Люди тянутся к прекрасному. Вот и сейчас к облупленному зданию Palais de Tokyo народ все прибывал и прибывал, как волны в шторм. В черно-смокинговой толпе то и дело мелькали знакомые персонажи. Идеальный пробор Гаспара Ульеля, прямая загорелая спина Кароль Буке, белое кружевное жабо и черная челка Одри Тоту... Сегодня весь Париж собрался на вернисаж самой концептуальной выставки сезона № 5 Culture Chanel. Она развернулась в двух небольших залах, стены которых как будто специально подновлены и выкрашены в цвет белоснежных камелий, украшавших волосы, платья и сумки дам. Едва переступив порог, сразу понимаешь: это царство Шанель.
Как известно, у Мадемуазель было много разных свершений, но главное – это, конечно, ее первые и самые великие духи Chanel № 5. Тут пахнуло настоящей революцией: от самого аромата, придуманного для нее главным парфюмером российского императорского двора Эрнестом Бо, до оформления – лаконичного флакона с черной цифрой «5» в стиле ар-деко. Потом были еще духи, разные, прекрасные, редкие, которые она выпускала с упорством старателя, надеющегося отыскать новую золотую жилу. Но сенсацией стал только этот пятый номер, принеся своей хозяйке баснословные деньги, на которые она могла бы преспокойно жить-поживать, не мучаясь с новыми коллекциями и капризными клиентками. Хотя об этом речь никогда не шла. Как известно, Шанель продолжала трудиться до последнего вздоха, а свою вынужденную послевоенную эмиграцию в Швейцарию и бездействие в течение нескольких лет воспринимала как величайшую несправедливость судьбы.
В чем сегодня секрет и очарование Chanel № 5? По-моему, тут срабатывает сочетание двух факторов: provenance и ностальгия. Что касается первого, тут вопросов быть не должно. Это такой дурманящий состав имен, легенд, историй, судеб, что по одной только капле Chanel № 5 можно легко установить ДНК всего ХХ века.
А вот насчет ностальгии... Это как у кого. Запах бабушкиного сундука, старинные кружева былых балов, свиданий и романов, трофейный флакон с застывшей янтарной каплей на дне как память о давней Победе – все это тоже Chanel № 5.
Но выставка в Palais de Tokyo, конечно, не об этом. Тут сошлись три темы: интимно-любовная, эстетически-художественная и даже немного садово-парковая. Специально под Culture Chanel знаменитый ландшафтный дизайнер Пит Удольф разбил изысканный компактный сад вроде того, который был у Шанель на ее вилле «Ла Пауза», а потом в Швейцарии, стараясь следовать инструкциям Мадемуазель.
«Я велела выкопать здесь все деревья. Перед домом посажу две японские магнолии, у которых цвет без запаха, и невысокие кусты. Буду ими любоваться. Вокруг дома будет газон и живая изгородь: если смотреть в щель между створками ширм, этот крохотный садик кажется огромным… Какой смысл окружать себя дорогими вещами? Мы же не владетельные князья. Настоящая роскошь – это свобода».
Похоже, это и есть девиз выставки: «Настоящая роскошь – это свобода + Chanel № 5». Но с точки зрения куратора выставки и знатока истории Шанель господина Жан-Луи Фромана, духи эти имеют отчетливо трагический привкус. Никто никогда не задумывался, что аромат создавался через полтора года после гибели Артура Кейпела, который в ближнем кругу был больше известен под именем Бой.
Бой – главная любовь Шанель. Мужчин в ее жизни было много, но Бой – особый случай. Ее Пигмалион и содержатель, возлюбленный и покровитель. Он научил ее прямо сидеть в седле, не бояться препятствий и никогда не сворачивать с намеченного пути. Это он поддержал ее план стать модисткой, ссудил необходимую сумму на первую мастерскую по улице Камбон в Париже, а потом и на первый салон в Довиле.
Но главное – он любил ее. Она знала это точно. Всегда. Хотя, как известно, Бой женился на другой. При этом свои отношения с Шанель сохранял и после брака со знатной англичанкой. И даже как будто собирался к ней вернуться.
Спортсмен, наездник, интеллектуал, красавец с книжкой в руках – таким он остался в воспоминаниях и на фотографиях начала века. Погиб он через год после своей свадьбы в автокатастрофе на полпути из Парижа в Канны. Остались страшные описания, как Шанель добралась до этого места, как валялась под дождем на земле и выла, обнимая груду искореженного металла, оставшуюся от его авто. На похороны она не пошла. После этого плачущей ее не видел никто никогда.
Уже в старости она мстительно бросит кому-то из своих манекенщиц: «Я желаю тебе хотя бы раз пережить в жизни настоящее несчастье, чтобы ты наконец поняла, что такое счастье». Со времен смерти Боя вкус несчастья никогда не будет покидать Мадемуазель. Она знала, что это такое. По мысли Фромана, в своем главном аромате она закодировала свою тоску по главному мужчине жизни.
Не случайно Chanel № 5 не имеет ничего общего с дамской цветочной гаммой, привычной в те годы. В нем мускус, амбра, вивера – очевидно мужские ноты. Запах самца в период спаривания, укрощенный и подслащенный ароматом махровой розы и жасмина.
И эта черная цифра «5», порядковый номер, под которым Бой всегда участвовал в заездах. Здесь все не случайно!
Помню, как во время подготовки к выставке, посвященной Chanel, в ГМИИ имени Пушкина я удивился, что среди тем, заявленных там, нет ни травки, ни песка Лонгшампа или какого-то другого ипподрома. Я сказал тогда об этом Фроману, и он согласился.
Ведь скачки – молодость Шанель, ее страсть, Бой… И все эти бесконечные дефиле, хождения по кругу, где манекенщицы по старой традиции держали в руках палочки со своими номерами. «У, мои лошадки», – говорила она, глядя на них в редкие минуты нежности со своей зеркальной верхотуры на рю Камбон. Или, наоборот, когда была раздражена или дело не ладилось, сердито бросала: «Кобылы».
И наконец, в свой последний день на земле Мадемуазель попросит отвезти ее именно в Лонгшамп, на пустой ипподром, где, не боясь испачкать туфли, будет ходить одна по мокрой траве и дышать запахом конского навоза. А потом вернется к себе в «Ритц». И не успев сделать себе привычный укол морфия на ночь, рухнет на одинокую стародевическую кровать с сердитым стоном: «Вот так и подыхают». Последние слова.
Жаль, что тогда в Пушкинском музее не нашлось места для скачек. Зато на этот раз про лошадок не забыли – тут и бронзовая скульптура Марино Марини «Кавалер», и фотографии самой Мадемуазель на лошади начала десятых годов, и, конечно, фотографии самого Боя. И тоже верхом.
Фактически вся выставка, придуманная Фроманом, – это не просто очередной мемориал, но попытка расшифровать легендарный запах и рассказать историю одной великой жизни. Многое тут построено на отвлеченных и смелых ассоциациях, но есть и неоспоримые улики, выставленные напоказ, как на дознании в полицейском участке. Просто надо знать, что они значат, и тогда не возникнет вопроса: что, например, здесь делает клавир «Парада» Эрика Сати? Или зачем рисунки Пикассо или Кокто? Или что означают золотые оклады с венецианских икон XV века? Какое все это имеет отношение к Chanel № 5? Оказывается, имеет: Венеция – любимый маршрут путешествий, а византийское золото Святого Марка и Торчелло – постоянный мотив в ее коллекциях. Балет «Парад» – это один из главных манифестов нового искусства, который Шанель не только приняла, но и, как известно, поддержала материально. Ну а Пикассо и Кокто – просто приятели, сподвижники, работавшие рядом, дышавшие с ней одним наэлектризованным воздухом Парижа двадцатых годов. Без них не было бы «новой женщины» Шанель, точнее, она была бы другой. Может быть, не такой резкой, не такой смелой, не такой свободной.
