Таким образом, своей лекцией в переполненном зале ММСИ Борис Гройс продолжал тему перемещения искусства из сферы эстетики в сферу этики, поднятую им во время вручения премии Кандинского накануне, — там он прежде, чем объявить Беляева победителем, сказал, что выбор этот в первую очередь политический. Гройс — мягко и велеречиво, с интонациями человека, сообщающего непреложные истины, трогательно говоря «музэй» по старой привычке, — задал систему координат, на отсутствие которой принято пенять современному искусству. Поэтому, когда пришло время задавать вопросы, слушатели замешкались, смятенным видом давая понять, что какие тут, мол, могут быть вопросы.   

Система, если вкратце, вырисовывалась следующая. В эпоху веб 2.0 Интернет вместо средства информации и коммуникации становится средством тотальной репрезентации — и художником является всякий, кто заводит себе MySpace или MyFace, даже маньяк, последовательно описывающий истязания своих жертв в блоге. Настоящий же художник в этом случае — еще один веб-сайт. Поэтому единственное отличие искусства от не- искусства в том, что оно вращается в коммерческом круговороте: галереи, аукционы и прочее. И бороться с этим можно только, рассматривая искусство с точки зрения этики: оно как бы становится добрым делом. Другой выход — делать, наоборот, что-то нехорошее, что тоже позиция глубоко этическая.  В качестве иллюстрации этого тезиса Гройс рассказывал, что Дэмьен Херст недавно подарил лондонскому музею Tate одну из своих работ, которую те сунули в подвал, так как то, что делает Херст в эстетическом смысле, их не интересует.

Главная же мысль Гройса состояла в том, что наиболее интересный вектор развития современного искусства — это time based art, то есть искусство, оперирующее не предметным миром, но временем. Говоря об этом, Гройс приводил в пример группу художников, которые двадцать четыре часа в сутки читали в музее «В поисках утраченного времени» Пруста, тем самым приглашая посетителей бессмысленно и абсолютно сознательно это время тратить.

На «Красном Октябре», где на следующий день, в пятницу, открылась выставка «Вторжение: Отторжение», времени никто не жалел. Гигантское фабричное помещение, из которого вскорости планируют сделать лофты на продажу, было забито достижениями «молодых российских художников», хотя кое-кому пошел уже пятый десяток — и в отдельных случаях возле именной таблички рядом с работой и правда не хватало таймера, отсчитывающего время, необходимое для понимания замысла художника. В одной части новоиспеченной Baibakov Art Projects по стене периодически проезжал проецируемый вагон метро, в другой сосредоточился гигантский слепок доисторических компьютеров и конструкция из красно-черных лестниц, отделанная битыми и не очень бокалами. Последняя невольно стала достоянием общественности, неустанно плодившей копии к оригиналу: то в одном, то в другом месте билась посуда, а на полу оставались кляксы от красного вина.

Петербургский художник Ростан Тавасиев мужественно отстаивал свои работы.

— Почему вы рисуете бегемотов? — спрашивали у него журналисты, застигнув возле картины «Чуть выше, чем Бог».

— Это лоси, —  отвечал художник.

Непосредственно у входа висела инсталляция арт-группы «ПГ»: по сути комикс, выдержанный в эстетике веймарской Германии, в заключительной картинке которого художники расстреливают весь цвет столичного бомонда, от Юрия Лужкова до Даши Жуковой. Цвет, впрочем, особо не возражал, мило беседуя с участником «ПГ» Каталкиным в непосредственной близости от работы.

— Ой, в меня стреляют, — смущенно говорил владелец Mercury Леонид Фридлянд.

Когда бить стало нечего и пить тоже, часть присутствующих переместилась в ресторан и по совместительству галерею «Луч» отмечать доставшуюся «ПГ» премию Кандинского за лучший медиапроект года — инсталляцию «Установка мобильной агитации», где китайцы едят лабрадора Кони и ебут Ксению Собчак.  Барную стойку «Луча», которую, по слухам, могут включить в Книгу рекордов Гиннесса ввиду беспрецедентной длины в двадцать четыре метра, заполняли батареи шотов со странной взвесью, по виду напоминающей огуречный рассол. Лауреаты у стойки говорили о том, что к своей речи на церемонии они никакого отношения не имеют.

— Ну, глупо было бы выходить и говорить: большое спасибо, мы очень рады, — рассказывали участники «ПГ». — Вот мы и подослали настоящих «красных» скинхедов в масках, поскольку людям было что сказать. В зале из нас вообще сидел только Каталкин, так как больше приглашений ни у кого не было.

Над барной стойкой висела другая инсталляция «ПГ». «Плохо, что телевизоры видно. Лампочки слишком мощные, — сетовал художник Сергей Погосян, в чьей мастерской монтировалась работа. — С другой стороны, так скоро можно будет искусство и судить: «У тебя сколько ватт? Сто? А у меня двести! Значит, и картина ярче получается».