— Екатерина Вадимовна, вы с ума сошли?! — приветствовали нас с медведем в регистратуре моей родной поликлиники. — Эдакую грязь с помойки в медицинское учреждение тащить…

— А откуда вы знаете, что он с помойки? — агрессивно поинтересовалась я. — Может, я из дома…

— Ой, да не смешите! Мы все его с утра на бачке видели. Да и вечером он там сидел. Его, видать, еще вчера выбросили, да душа не позволила прямо в мусор-то кинуть… Несите обратно!

— Ну уж нет! — сказала я. — Я его вычищу, продезинфицирую и лапу пришью! Пусть сидит в кабинете или в рекреации. И не спорьте!

— Очень надо! — фыркнули в окошечке регистратуры. — Жалостливые все, да вот что старшая медсестра скажет…

Любимая старая кукла с вылезшими волосами и облупившимся носом, плюшевая собачка в пятнах от каши, без которой нельзя лечь в постель и спокойно заснуть, — у кого их не было?

Для меня самым пронзительным впечатлением навсегда осталась прочитанная в детстве «Голубая стрела» Джанни Родари — о том, как игрушки под Рождество отправились на игрушечном поезде к детям, которые остались без подарка. Сцену из повести, где самая красивая, дорогая и вздорная кукла решает остаться с замерзшей до смерти девочкой-нищенкой, я и сейчас не могу вспомнить без слез.

Но время вносит свои коррективы. Мой сын и его подруга, когда были детьми, любили больших мягких зверей. Про это знали все наши знакомые, которые, конечно же, дарили им все эти игрушки. Сейчас их комнаты (ему — 19, ей — 20) представляют собой весьма специфическое зрелище, чем-то напоминающее сцену из «Осенней сонаты» Бергмана. Длина самой большой игрушки моего сына (дракона) — 2,8 метра!

— Послушай, может быть, надо уже что-то с этим сделать, — сказала я недавно, глядя, как сын бреется перед зеркалом. Я автоматически отодвинула драконий хвост и убрала из кресла огромную голубую собаку, чтобы присесть.

— Да, мама, ты, конечно, права, но что же я могу сделать?! — воскликнул сын. — Они никому, кроме меня, не нужны — у всех младших братьев и сестер моих друзей новых игрушек навалом! Да, они старые. Но не могу же я их просто так выбросить…

Я видела, как сын, вынося мусор на помойку, отворачивается от кукол, мишек, собак и обезьян, которые все чаще встречаются на скамейках, у мусорных баков, в песочницах нашего района. Бывшие хозяева усаживают их на виду с вполне понятной целью — может быть, кто-нибудь возьмет. Но их никто не забирает, они никому не нужны. Их мочит дождь, пинают подростки, им отрывают головы и лапы… Прохожие стараются этого не замечать, а вот что чувствуют бывшие хозяева, не могу даже представить…

Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что это — проблема. Китайские игрушки относительно дешевы, на детях у нас экономить не принято, и никто больше не передает по наследству семью плюшевых медведей или целлулоидного пупса… В каком-то смысле это, конечно, хорошо. Но, с другой стороны, «игрушечная» избыточность готовит нам очередную ловушку...

— Я очень люблю их причесывать и подстригать им волосы, — говорит моя юная пациентка, у которой в коллекции штук тридцать Барби, две полки их одежды и два кукольных домика, полных мебели и аксессуаров.

— Я тоже любила, — вспоминаю я. — Но потом у моей Зинки все волосы вылезли, и ей бабушка шапочку связала.

— Да, бывает, — соглашается девочка. — Но я таких, лысых, выкидываю. Мне мама с папой новых покупают. Я люблю, чтобы красиво было.

— У тебя есть любимая игрушка? — спрашиваю я у мальчика, на жестокость и агрессивность которого жалуются в детском саду.

— Да, — кивает ребенок. — Конструктор «Лего». И еще пистолеты.

— Я не об этом. Собачка там плюшевая, с которой ты спишь, или хотя бы трансформер какой-нибудь. Ну, чтобы у них было имя, чтобы ты с ними разговаривал… Ты понимаешь?

Мальчик задумывается над моим вопросом. Но за него отвечает мать — раздраженно и с непонятной обидой.

— Да какие там собачки с именем?! О чем вы? У него этих игрушек целый шкаф, с полок падают, а трансформеры он ломает раз в неделю, а то и чаще.

Продезинфицированный медведь с пришитой лапой сидит на подоконнике в поликлинике (в моем маленьком кабинете, и так забитом игрушками, он просто не поместился). Дракон свешивается со шкафа… А у меня по-прежнему больше вопросов, чем ответов.

Если в старую игрушку вложена часть души ребенка, куда эта частичка потом девается? Если игрушек слишком много и «вложиться» в отдельную игрушку нельзя, как ребенок распоряжается «заточенными» под это дело эмоциями? Кого или что он любит так, как я любила свою единственную куклу Зинку? Игровую приставку? Компьютер? Айпод? Кто выносит на помойку и в песочницы этих огромных зверей? Родители или сами выросшие хозяева? Что они при этом чувствуют? Как вообще должны развиваться отношения детей с антропоморфными игрушками? Купить одну куклу, одного медведя и хватит — пусть их и любит? Или покупать, сколько захочется, но учить детей не привязываться к игрушкам, чтобы потом не было трагедий расставания?

И наконец, что вы делаете со старыми игрушками, которые уже неловко отдать знакомым или в детский дом?