Смерть его воплотила в реальность известную идиому, распространенную в театрально-музыкальных некрологах: «Целиком отдавший себя сцене». После кончины Майкла писать о ком-то «сгорел на сцене» уместно будет лишь в случае реального сгорания певца при нарушении пожарной безопасности.

Вот уж кто действительно сгорел, сжег себя на этой самой сцене, дергаясь и вскрикивая, словно сцена и впрямь подогревалась снизу адским пламенем. Опыт его сценического бытия уникален: начал свой путь с того, что реально, физиологически вырос на сцене, кочуя мальчиком с папашиной труппой по городам и весям. Любопытно, как росли размеры его костюмчиков, из которых он перманентно, от концерта к концерту, вырастал. Домом были спальные автобусы, отели, гримерки, рестораны. И сцена. Та самая, на которую он, как на алтарь Шивы, положил себя всего, действительно «без остатка». В принципе, история его жизни — стопроцентный комикс, история отождествления человека с мифом, с персонажем и полная победа мифологического над человеческим. Персонаж раздавил человека, овладел им. Такое случается в психиатрии, но все-таки как бы не совсем по воле индивидуума. Шизофреники отождествляются с великими людьми. Но Майкл Джексон отождествился не с Наполеоном или Христом, а с фантомом сцены. Это история падшего на Землю ангела, рассказывающего свою трагическую историю людям при помощи странного танца и истерического пения со всхлипами и вскриками. С последовательным фанатизмом избавлялся он от человеческого, выдавливая из себя человека по капле, срезая по куску, стараясь любыми средствами вернуть себе ангельскую сущность. В этой попытке много мучительно-героического. Собственно, рок-сцена и требовала определенного героизма: вспомним Моррисона, Джоплин, Хендрикса, Кобейна. Но их саморазрушительность оставалась в рамках человеческого: захлебнуться собственной блевотиной — вполне по-человечески! У Майкла же масштаб жертвенности превысил человеческие размеры: это уже что-то из мира голодных духов. Или глубоких шизофреников. В конце жизни он, как Гоголь, практически перестал есть, реально истончался, бледнел, стараясь обрести эфирность при помощи совсем уж простого средства…

Помнится, кто-то из наших джазменов-шестидесятников сетовал, что Джексон выжег из себя все самобытно-негритянское, живое, в угоду холодному, механистичному фантому. Но Майкл выжигал не только негритянское, он боролся со всем, что мешало образу танцующего внеземного существа. Хотя крылья так и не выросли.

О его музыке отзывы музыкантов весьма противоречивые. Композитор Десятников, например, считает, что в этой музыке не за что зацепиться. А рокер Сергей Мазаев, напротив, уверен, что она переживет Майкла, прекрасно существуя и в других аранжировках. У меня, признаться, никогда не возникало желания сесть и послушать запись Майкла Джексона. Наверно, потому, что продукт сей музыкально уж слишком рассчитан на подростков, на их наивность и непосредственность.

Но фанатизм Майкла потрясает.

«С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой…»

Так вот, поразительная сказка жизни его заставляет снова вспомнить слова мудрого Ортега-и-Гассета, назвавшего человека бесконечно пластичным существом, из которого можно вылепить что угодно — подстилку, машину, обезьяну, статую бессловесную. Или выпавшего из непонятных миров золотого мальчика с кукольным лицом, поющего и ходящего лунной походкой.

После этой грустной и чудовищной истории смотришь на своих собак и радуешься, что они никогда не станут чем-то, а останутся просто собаками. В этом они совершеннее нас.