Сегодня, которое никогда не наступит
Когда мне было 18 лет, я мечтала, что когда-нибудь наступит такое время, в котором я буду еще молодая, у меня уже будут деньги, дети, красивый, умный муж, и много остроумных клевых друзей. И вот тогда-то мы соберемся все вместе и поедем в какую-нибудь прекрасную страну. На море.
Вот прошло 12 лет. В этом октябре мы вышеописанным составом поехали на море, в Испанию.
Там, в Испании, однако, я все время была немножко грустная — вспоминала то одно, то другое, раздражалась по мелочам, уставала от младшей дочери, сердилась на старшую, что-то еще, что-то еще.
Моя близкая подруга — мы сидели вечером на пляже, огромное красное солнце, все дела, дети строят замки из песка, мужчины играют в волейбол — красивые, молодые — сказала мне тогда, что едва ли мы когда-нибудь будем счастливее, чем сейчас.
И я действительно очень хорошо себе представила, как пройдет, допустим, 40 лет, дети вырастут, у меня будет болеть то здесь, то там, и я вот буду сидеть и вспоминать этот пляж, и это солнце, и все это время, в котором мы молодые и полные сил, дети — маленькие и смешные, и еще очень нуждаются в нас — как самое счастливое время в своей жизни.
То есть вся эта история с морем была счастьем, когда я пыталась разглядеть ее в будущем, и будет счастьем, когда я буду оглядываться на нее в прошлое. Но в тот конкретный момент, когда она действительно случалась, а я была в ней — она была просто временем, в котором я грустила и ссорилась.
Мы живем какой-то странной фантастической жизнью в этом смысле. Жизнью, в которой есть вчера и завтра, а сегодня никогда не наступает. Умение жить здесь и сейчас стало самым сокровенным общественным желанием. Именно ему — когда за большие деньги, когда за крошечное пожертвование, берутся учить многочисленные гуру, наставники и духовники. И спрос огромен.
Я видела, как мой лучший друг, человек, который умеет видеть счастье вот в этих простых вещах — играть со своей дочерью, смотреть на свою жену, читать толстую хорошую книгу — собирал грибы. Впервые с тех пор, как он был ребенком. Он улыбался, светился, как-то интуитивно понимал, куда идти, как будто прислушивался к лесу, говорил — я счастлив, как ребенок, как ребенок!
И единственный из нас всех собрал огромное ведро красивых крепких белых, кстати.
Мы так долго учились бежать, быстро бежать, что, научившись, совсем разучились останавливаться. От тех, кто это все еще умеет, невозможно оторвать глаз, рядом с ними спокойно и хорошо, и, кажется, что так всегда и будет.
Тут, конечно, сложно представить более банальный ход, чем вспомнить в этой связи о детях, но не сделать этого, право слово, невозможно. Я всегда думаю, глядя на своих маленьких дочерей, которые умирают от восторга по любому поводу и даже без него — вот как мне нужно стараться, сколько всего должно сойтись в одной точке, сколько, наконец, нужно выпить и выкурить, чтобы достигнуть такой же концентрации гормонов счастья.
Если сказать моей старшей дочери, что завтра мы пойдем в цирк, то наутро она проснется и обязательно спросит: «Мам, а сегодня — завтра?». Я обычно говорю: «Да, сегодня завтра». Тогда она кричит «ура», и мы обе совершенно счастливы.