Фото: Игорь Клепнев
Фото: Игорь Клепнев

На выступлениях Хаски, в миру Дмитрий Кузнецов, направляет микрофон в зал, и публика может исполнить за него хоть всю песню. Его можно назвать инфлюенсером, но от звука этого слова Дима закрывает ладонью глаза.

Прошлый год принес нам не только надоедливое слово «хайп», но и понятие «инфлюенсер», смысл которого раздражает не меньше, чем звучание. Некоторое время назад инфлюенсеры назывались лидерами мнений в соцсетях, но сегодня им необязательно иметь мнение: чтобы оказывать влияние, достаточно выглядеть круто и убедительно в любых предложенных обстоятельствах — например, круто носить спортивные штаны, круто играть со своим ребенком под объективом фотокамеры, записывать видео с оскорблениями оппонентов или до смешного искренне сообщать о том, что в похмелье ты мечтаешь только об одном — съесть доширак.

Мы сидим на кухне съемной одну­шки в центре. Дима говорит, что так и не понял, хочет он быть известным или нет. Он писал свой рэп, половину в стол, и не помнит, в какой момент его стали знать все. Он говорит, что популярность на него никак не повлияла, «Разве что раньше, когда я кого-то посылал, я был просто Дима, и мне говорили: “Сам иди”. А сейчас говорят: “Ну да, ты же Хаски, ты такой вот, да?”» Все принялись копаться в его голове, в его прошлом. Левый он или правый? Оппозиционер или лоялист? Что значат его дружба с Прилепиным и поездки в Донбасс? Истории, рассказанные в его песнях, не дают прямых ответов на эти вопросы — скорее рисуют карту бессознательного. Если прослушать все песни разом, можно заметить, как из одного альбома в другой перемещается образ собаки. Собаки на фоне архетипического русского пейзажа.

Кузнецов объясняет: «Собака — способ уйти от своей личности. Я мог бы быть и человеком-кошкой в конце концов — смысл в том, чтобы выразить себя через нечеловеческий образ. Впрочем, я сам не до конца осознаю, откуда что берется в песнях». Ему нравится песня «Крот»: в ней речь идет о кроте, который живет в животе лирического героя. Что это значит и почему именно крот, Хаски уже не помнит.

Зачем ко мне повернулась проплешиной
Луна — эта сука помешанная?
Внутри меня живет крот,
Он изнутри меня жрет, помешивая,
И он шепчет, мне шепчет: «Хозяин!
Все эти … тебе врут, Хозяин!
Хочешь, я через пупок высуну
Пистолет — в каждого выстрелю?
Пиф-паф, пиф-паф, тыщ-тыщ, пиу-пиу,
Пиф-паф, пиф-паф, тыщ-тыщ, пиу-пиу,
Пиф-паф, пиф-паф, тыщ-тыщ, пиу-пиу,
Пиф-паф, пиф-паф, тыщ-тыщ, пиу-пиу...»

«Давай только не будем обсуждать Гнойного. Пей чай. Он хороший — не знаю, шу это или шен — у меня смешались пакетики». Гнойного и правда стало слишком много: он, в отличие от Хаски, решил использовать свой инфлюенсерский потенциал по максимуму и согласился посидеть в жюри телепрограммы «Успех». Дима говорит, что телевизионщики и к нему приходили. «Если пойти на шоу “Успех”, то можно и ипотечку раскидать. Частично», — он курит и задается вопросом о том, как многие к сорока годам естественным образом вселяются в свои квартиры. Он отверг предложение телеканала и решил, что обойдется пока без собственного жилья. Рэпер для рынка — золотая жила: любой маркетолог мечтает о том, чтобы музыкант, словно гамельнский крысолов, привел молодежь за своей дудочкой в нужный магазин. Что уж говорить о Хаски, который хорош тем, что его могут слушать даже люди, рэп не выносящие.

Слово «инфлюенсер» бесцеремонно вошло в русский язык, когда разные пласты культуры стали смешиваться друг с другом. Каждый школьник знает, что такое медиевистика, благодаря паблику «Страдающее Средневековье», молодая российская интеллигенция фетиширует приметы постсоветского периода, Иван Ургант пародирует героев интернета, один из лидеров телекома привлекает к рекламе своих продуктов YouTube-фрика Big Russian Boss и певицу Манижу, «выросшую» в инстаграме. Все смешалось: онлайн и офлайн, попса и андеграунд, треш и люкс. Появление Хаски тоже в некотором роде результат этого смешения. Его встречали в прямом смысле по одежке — тот самый, воспетый группой «Кровосток» «адидасовский тренкостюм» отлично работал, культурные обозреватели пищали от восторга: смотрите, внешность шпаны, а речь интеллигентного мальчика!

Он не понимает, от чьего лица говорит: «Когда человек затрагивает в своих песнях социальные проблемы, он может сказать, какую группу представляет. А я не могу. И вообще, попытка взять ответственность за того, кто на тебя ее не возлагал, довольно высокомерна». Он посмеивается над исповедальностью, в которую ударились мировые звезды, а за ними каждый второй слушатель. «Человек вытаскивает наружу свои травмы и несет их перед собой как знамя. Рэперы поют о том, какие они трагические персонажи, — выгодно быть романтическим героем. Хочется думать, что я это перерос, поскольку перестал чувствовать разницу между собой и кем-то еще».

Больше всего Кузнецов не любит быть неточным, поэтому разговоры с журналистами — процедура, заставляющая нервничать. Он привык неделями шлифовать строчки до тех пор, пока они не превратятся в монолит совершенной формы. «Рэп — музыка живая, она меняется с космической скоростью, — говорит он. — И все герои в этой музыке тоже постоянно сменяют друг друга. Каждый месяц появляется новый рэпер, который приковывает к себе внимание, и я не думаю, что обустроил свое будущее, став одним из них».

Хаски видит взаимосвязь между стилем исполнителей и тем, как развиваются каналы передачи информации: «Оксимирон — персонаж из соцсети “ВКонтакте”, рэпер Фараон — из Tumblr напополам с инстаграмом. Вот сейчас эпоха телеграма, но я пока не понимаю, как он влияет на музыку. Сначала я подписался на кучу каналов, а потом читал и представлял, как люди всю эту туфту пишут, узнавал по стилю письма своих однокурсников, схематичных квадратноголовых людей. А за двухсотлетним противостоянием славянофильства и западничества тоже уже невыносимо наблюдать, оно поперек горла стоит».

Дима в третий раз заваривает чай и говорит, что ему неинтересно обсуждать новости. «Медиа — паразит, важнейшее из искусств сегодня — умение абстрагироваться от информационного потока, лучшая новость — отсутствие новостей. Потому что помимо них есть много информации, которую мы с тобой не знаем, а надо бы. Я про концептуальные знания о мире. Сначала надо их освоить, а потом уже в информационном потоке разбираться». Изоляция от внешних раздражителей — не его метод: он предпочитает переключать внимание на свой мыслительный процесс. «Для меня важнее не чувство почвы под ногами, а убежденность в том, что я способен разобраться в хаосе вокруг». Кипяток опять льется на заварку.

Фото: Игорь Клепнев
Фото: Игорь Клепнев

Время переваливает за полночь, внутренний редактор в голове Кузнецова засыпает. «Раньше ощущение почвы человеку давала религия — нам важно иметь концептуальное знание о своей роли в системе жизни. Религия дискредитировала сама себя, вместо нее ничего не предлагают, и люди мечутся. В наши дни по-настоящему религиозным человеком невозможно быть, но есть альтернатива — например, взять и воспринять за чистую монету какое-нибудь политическое учение. Мои предки были старообрядцами, но я как человек культуры не могу, как они, верить до конца. В некотором смысле религия закрепощала человека гораздо меньше, чем ее отсутствие». Он говорит, настало время пострелигии: можно перенять обряды, оценить культурную значимость веры и религиозный символизм, но невозможно просто поверить.

«Заметь такую штуку, — вдруг говорит Дима. — Есть личности, имидж которых интересен всем, но тем, что они собственно делают, интересуется гораздо меньше людей. Такая Ольга Бузова, например. Я тут как-то сходил на ее концерт, чисто из антропологического интереса. Думаю, тех, кто пришел ее послушать, занимает медийный образ Бузовой, а ее музыка им не особо нужна. Зато есть примеры музыкантов, которые не нуждаются в том, чтобы их новые фотографии мелькали каждый день».

Законы музыкальной индустрии ужесточаются. Некоторые рэперы раз в полгода выпускают альбомы из пяти треков, чтобы поддерживать к себе интерес. По Кузнецову, это «полная хрень» — невозможно за год прожить новую жизнь, набрать столько впечатлений и знаний, чтобы этого хватило для сочинительства: «Главный способ избежать повторов — жить, делать разные вещи и глупости. Когда мысли закончатся, я замолчу. Писатели Сорокин, Пелевин сейчас неактуальны, потому что Россия изменилась, а их писательские методы и интонации не изменились. Хотя это важнейшие авторы девяностых. Они выразили все, что можно было выразить. Я считаю, что уходить со сцены — правильно. Кроме рэпа есть еще чем заняться».Ɔ.