Евгений Гришковец: Если бы мне пришлось сдавать ЕГЭ, я бы не окончил школу
Начнем с того, что никакого представления о таком явлении, как дислексия, в то время, когда я учился в школе, не было. Даже слова такого не существовало. Сам термин я узнал году, наверное, в 1989-м, уже после службы в армии. Я был фанатом сериала «Твин Пикс», много читал про него и впервые прочитал слово «дислексия» в статье о Ларе Флинн Бойл. В этот момент у меня как камень с сердца свалился: стало понятно, что я не один такой. Я теперь мог рассказать родителям, что их сын в школе был не лодырь, не безответственный мальчишка, он просто не мог быстро читать.
Я действительно читал хуже всех, медленнее всех в классе. Учителя, разумеется, понимали, что я не идиот. Какой из этого вывод? Лентяй, прохвост. Мои бабушка и дедушка — из школы (дед был директором, бабушка вела биологию), родители — из высшей школы: мама преподавала теплотехнику и термодинамику. А я по физике был худшим в классе. Отец в отчаянии тряс учебником физики у меня перед носом и кричал: «Этот учебник написан для среднего идиота!» А я понимал, что я хуже, чем средний идиот, потому что я вообще не мог с предметом справиться, никак. Я сменил несколько школ — везде было плохо. Но особенно трудно было в школе, которую я оканчивал. Это была единственная в Кемерово школа с английским уклоном. В силу того, что я просто не запоминаю, как пишутся слова, учеба там давалась мне труднее, чем остальным. Бывают школы, где нет престижа знаний, высоких оценок, а это как раз была школа, в которой было престижно учиться и быть отличником. Серьезные страдания, полное непонимание того, что со мной происходит, — все это со мной было. Я не имел никакого представления о том, как воспринимают те же буквы и знаки другие дети. Я понял, что другие люди — другие, только когда узнал о Ларе Флинн Бойл и ее дислексии.
Приспособиться к этой моей особенности я так и не смог. Я получал тройки по русскому языку, литературе, физике, химии, алгебре, геометрии. Пять трояков в аттестате — куда уж тут приспособиться? Если бы мне пришлось сдавать ЕГЭ, я бы не выпустился из школы, я бы просто ее не окончил. При этом читать я всегда любил. Читал я очень медленно, зато вдумчиво, и это была самая большая радость в моей жизни. В то время, когда я был учеником, чтение книг было почтенным занятием. Читающие помногу люди, особенно юноши, вызывали уважение. Я ходил в библиотеку, в читальный зал, где было самое концентрированное чтение, и понимал, что тем самым я зарабатываю очки в глазах отца, мамы, деда. Меня за это уважали, и сам я себя уважал. Какие-то другие дела — занятия спортом или хождение в кино — не вызывали такого отношения.
В университете у меня началась новая жизнь. Учиться там было здорово. Школа дает такие знания, про которые ты уже в 13 лет понимаешь, что они тебе никогда не пригодятся. А университет был моим выбором. Все лингвистические дисциплины мне доставляли огромное удовольствие. Я начал понимать, как работает язык, как он устроен и что без знания грамматики невозможно выразить тонкую и глубокую мысль.
Сразу хочу оговориться: ни в коем случае нельзя сказать, что я стал писателем, потому что дислектик. Также я не могу сказать, что постоянное чтение как-то уменьшило эту мою особенность. Дислексия — это не болезнь, а книга — не лекарство. Не стоит думать, что дислексия встречается только у талантливых людей, что если человек — дислектик, то он обладает какими-то удивительными способностями, которые компенсируют его сложности. Это совершенно не обязательно. Самое важное в помощи детям с дислексией — чтобы они чувствовали себя счастливыми людьми, а не ущербными.
Я просто жил с дислексией и уже во взрослом возрасте выяснил, что другие люди воспринимают печатный текст иначе. Когда я вижу зубную щетку, я знаю, что это зубная щетка, мне не нужно для этого производить какие-то мыслительные процедуры. А когда я вижу многозначную цифру, мне каждый раз надо пересчитать количество символов, чтобы понять, большое это число или маленькое. Когда я смотрю на экран мобильного телефона, не бывает так, чтобы я глянул на время — и сразу понял. Вот циферблат часов со стрелками мне понятен сразу, а тут не так, мне каждый раз нужно вспоминать, как пишется цифра. Этот процесс беспрерывно идет в моей голове.
К счастью, я могу пользоваться памятью текста, которая у меня устроена не так, как у большинства людей. У меня практически вся память в активе, и я запоминаю огромные куски текста очень быстро, после двух прочтений.
Когда я окончил филологический факультет, я знал анатомию книги, у меня уже были определенные навыки писателя, инструментарий для того, чтобы создать книгу. Бахтин сказал: всякий писатель является первым читателем своей книги. И чем лучше ты читаешь, тем лучшим ты можешь стать писателем. Книгу нужно писать по законам читательского восприятия. Чтение — незаменимый процесс. Со многими людьми, особенно в наше время, не случается эта особенная радость чтения, поэтому они просто не читают.
Моих детей дислексия не обошла стороной. У моей старшей дочери она умеренная, а у младшей совсем все плохо — она может начать писать с середины страницы. Левую часть листа она просто не видит или ей нужно для этого приложить серьезные усилия. Мы отдали ее на балет, там она чувствует себя счастливой и успешной. А школа для нее — место, где она страдает и мучается. Если бы в ее жизни была только школа, она бы чувствовала себя неудачницей. Мы множество раз объясняли новым педагогам, что у наших детей есть дислексия, вот такая особенность. А они смотрят: рассказывайте, дескать, рассказывайте… Они думают, что мы просто хотим отмазаться. Ребенок непростой, родители не хотят с ним заниматься, вот и просят для него поблажек. Это общее место.
Поэтому нужно просвещать в первую очередь не самих дислектиков, а людей вокруг них. Государство должно финансировать специальные программы, серьезно отнестись к этой проблеме. Наши усилия — не блажь, не какая-то выдуманная интеллигенцией и аристократией модная фигня. Мы не требуем специального к себе отношения, и уж точно детям не нужно отдельного обучения. Просто нас, дислектиков, очень много.
Дислексия — это не проблема, дислексия — это задача, причем невероятно интересная. Мое восприятие порой подкидывает мне удивительные вещи! Я могу прочитать вывеску на улицах совершенно неожиданным образом, а потом присматриваюсь — нет, обычное слово. Я не вожу машину и никогда не смогу ее водить, потому что мне безумно сложно сконцентрироваться только на одной части картинки перед глазами. А бывает, что человек всю жизнь живет и не может понять инструкции. Причем если инструкцию ему вслух прочитают — все нормально, а когда он пытается прочесть ее сам, смысл ускользает. Поэтому дислектикам и их близким так важно знать, что какие-то вещи в себе или в детях не надо преодолевать — все равно не получится. Нам самим нужно научиться с этим жить, а потом уже звать на помощь государство.
С наступлением холодов в России, как и во всем мире, проходят Недели осведомленности о дислексии. Мероприятия организовывает и проводит Ассоциация родителей детей с дислексией. Нам повезло, что сегодня для того, чтобы узнать о дислексии, необязательно быть фанатом сериала «Твин Пикс». Неравнодушные родители, пытаясь понять, что же не так с их умными, но такими рассеянными детьми, рано или поздно натыкаются на этот термин. Кому-то везет встретить знающего логопеда. Кто-то находит сайт ассоциации, где собрано много информации о том, как помочь детям и взрослым. При ассоциации работает Центр помощи детям с трудностями в обучении, где ребята и их родители со всех концов России — был бы интернет — получают консультации логопедов и психологов и личные планы коррекции этой особенности. Основатель центра Мария Пиотровская второй год подряд проводит Неделю осведомленности о дислексии. Постепенно, не сразу, но учителя и школьные психологи начинают понимать, что к ученикам с дислексией нельзя подходить с общими мерками.
Больше текстов о психологии, отношениях, детях и образовании — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Личное». Присоединяйтесь