Начало читайте здесь:
часть 3: Сальери за рулем, сколько ножек у рояля и другие курьезы,
часть 4: Паустовский совсем рядом
Продолжение.
Но не совсем, поскольку оно не связано с предыдущим рассказом о съемках «Моцарта и Сальери». Кроме того, на этот раз «забежим» немного назад, памятуя, что без прошлого нет будущего.
Итак, год 1959.
Быть или не быть
Заканчивалась моя учеба на Высших курсах кинорежиссеров. Наступил заключительный этап, определяющий судьбу выпускников: работа над дипломным фильмом. Для любого режиссера огромное значение имеет тема картины, над которой ему предстоит работать. Нетрудно представить, насколько возрастает эта ответственность, когда речь идет о первой самостоятельной работе, да еще не просто о фильме, а о дипломном. Ведь он завершает долгие годы учебы. И его художественный уровень влияет на дальнейшую судьбу выпускника.
Эти ощущения вполне можно было бы охарактеризовать знаменитой цитатой: «Быть или не быть!» Понимая это, его создатели не на шутку нервничали в поисках темы, которая была бы привлекательна во всех отношениях. Естественно, не избежал подобных волнений и я. Рассматривая разные предложения и варианты, я постоянно возвращался к одному эпизоду, будучи не только его наблюдателем, но в какой-то степени его участником.
Дело происходило в Одессе, где я после окончания режиссерского факультета ГИТИСа работал в Театре оперы и балета. Руководство театра сформировало небольшую концертную бригаду и отправило в дальний сельский район. Здесь мы должны были посетить несколько колхозов, дать небольшие концерты, а в районном центре, городке, скорее, даже селе Кодымо дать большой концерт.
Помню обстановку. Огромный сарай с импровизированной сценой. Так как пианино нет, о чем нас заранее предупредили, везем с собой баяниста, который задолго до поездки выучил всю программу: в основном арии и дуэты из классических опер и балетные дивертисменты. Итак, все для начала концерта готово. Нет только зрителя (была уборочная страда, и колхозники до позднего вечера работали в поле). Наконец стали подъезжать грузовики, и с них сползали уставшие люди. В полупромокших телогрейках (была осенняя дождливая пора), продрогшие и уставшие, они стали заполнять сарай, усаживаться на скамейки, и видно было, что им ни до какого концерта, а только бы дома отогреться, поесть и отоспаться.
Но вот начался концерт. Поскольку ни танцевать, ни петь я не умею, мне выпала роль ведущего. Зал внимал вежливо, но совершенно безучастно. Один за другим наши солисты появлялись на сцене и исполняли какое-нибудь «па-де-де» из «Лебединого озера» или арию Виолетты из «Травиаты». Слушали сосредоточенно и даже аплодировали. Но довольно вяло, словно делали это вынужденно. Мы понимали, что люди очень устали, концерт наш нужен для «галочки» и зрителям этим совершенно не ко времени. А артисты, хоть и вкладывали в исполнение душу и мастерство, ощущая состояние зрительного зала, с нетерпение ждали конца мероприятия. И вот концерт окончен. Я объявляю об этом с неподдельной радостью. Однако в зале никто не встает. Возник шум, зрители стали что-то обсуждать. И тут поднялся старик, сидевший на скамейке в первом ряду. «Громодяне, — обратился он к залу. — Хiба так можно?! Чекали-чекали (ждали-ждали) артiстiв — i от тобi на! Концерт закiнчен! Як це закiнчен? Ми так не согласнi!» В зале одобрительно зашумели. «Ось бачите? — обратился он к ведущему, то есть ко мне. — Просимо ще спiвати та танцювати». Я спросил: «А что бы вы хотели, чтобы мы повторили? (Кроме исполненных номеров, ничего другого мы предложить не могли, ведь аккомпанемент осуществлялся на баяне и только тех произведений, которые баянист выучил.) Старик, не смутившись, сказал: «А ви... покажiть все, що ми бачили. Все, що тiльки що показували!»
Такого «поворота» наши артисты еще никогда не встречали. Больше того, некоторые уже стали переодеваться... Посоветовавшись с коллегами, решили концерт повторить. И начали сначала, словно и не было до этого никаких выступлений. И вдруг произошло удивительное: когда я объявлял очередной номер и исполнителя, в зале поднимался шквал аплодисментов. Что уж говорить о том, что творилось после каждого исполнения. Зал просто ходил ходуном. Артистов не отпускали и требовали повторения, многократного исполнения на бис.
Так прошел этот необычный концерт, собственно, два, продолжавшийся далеко за полночь в далеком Кодымо. Конечно же, он остался в памяти, как что-то необычное и, в общем, совершенно замечательное. И конечно же, когда я подступал к выбору темы для диплома, у меня сразу же всплыла в памяти эта удивительная история. Однако я все больше и больше понимал, что не смогу к ней обратиться. Ведь одно из важных, даже непременных условий было состояние зрителя вначале, до концерта. А как же можно было показать колхозников, падающих с ног после изнурительного трудового дня? Ведь совсем недавно на экранах шел фильм И. Пырьева «Кубанские казаки», и вся страна видела, что такое труд колхозника. Не работа, а сплошное веселье под нескончаемые песни, шутки, прибаутки... И неважно, уборка ли это хлеба или работа на огородах. Опрятная, модная, словно из магазина, одежда. Красивые, аккуратненькие прически и расписные косынки у женщин, а у мужчин новенькие косоворотки, залихватские чубы из-под форменных фуражек. Уж какая тут усталость да мокрые телогрейки! Сплошной праздник да нескончаемое веселье!
Становилось ясно, что эта история не только не пройдет, но и вызовет у комиссии, утверждающей тему диплома, по меньшей мере удивление. Пришлось искать что-то другое. И конечно же, не «аполитичное». И тут однажды я услышал по радио рассказ. Хотя это была другая история, но на ту же тему. Тему воздействия на людей искусства. И, к счастью, автор рассказа отобразил время и ситуацию совершенно «проходимую» у любой комиссии, поскольку события в рассказе происходили в дни Гражданской войны и на концерт пришли красноармейцы. Итак, наконец, тема диплома выбрана. За работу!
Вызывайте Ван Клиберна
Хотя материал моего дипломного проекта был достаточно камерным, хотелось оснастить его как можно большим количеством достоверных деталей. На «Мосфильме», курсы которого мы заканчивали (это был 1959 год), условия для наших дипломных работ были созданы такие же, как для обычных фильмов, снимавшихся там. Поэтому и наши «аппетиты» были далеко не скромными. Особенно, разумеется, делался упор на исполнителей ролей. По сюжету моего сценария, написанного по мотивам рассказа Л. Серебрянского, на передовую к красноармейцам приезжает концертная бригада. Среди артистов разных жанров, в основном эстрадных,оказался молодой пианист. Но в его репертуаре — произведения классиков, в частности, «Лунная соната» Бетховена. А аудитория настроена совершенно на другой лад. Естественно, музыкант растерян, понимая, что его ждет провал. Я дал указания ассистентам: «Ищите очень обаятельного... С добрыми, ласковыми, хорошо бы светло-голубыми глазами... Такого, например, как Ван Клиберн!» (Незадолго до этого на конкурсе Чайковского всех буквально покорил этот удивительный пианист и обаятельнейший юноша.) Кинулись в консерваторию. «Клиберна» найти не удавалось: кандидаты на роль оказывались либо толстыми, либо маленького роста, с глазами невыразительными, темными, колючими... Вскоре список претендентов был исчерпан. Делу не помог и «набег» на гнесинское учебное заведение.
И тут я вспомнил о великом Кулешове, о его знаменитой теории монтажа (ведь недаром нас учили на курсах!). Теперь мое задание выглядело по-другому: «Обаятельный, как Клиберн, но пианистом может и не быть. Руки пианиста снимем отдельно, а потом смонтируем...» Уже на другой день замечательный парнишка, обаятельный, с лучистыми светло-голубыми глазами, необыкновенно трогательный, а главное, совершенно неординарный, стоял в гриме и костюме за кулисами импровизированного красноармейского клуба и с неподдельным ужасом ждал своего выступления... Естественно, тот незабываемый концерт в Кодымо «подсказал» мне, как сценарно и режиссерски решить эпизод выступления пианиста. Наблюдения не прошли даром и были использованы полностью. «Лунная соната» Бетховена, хотя и была неведома для аудитории, глубоко запала в душу слушателей...
Нужны всего две лошади
Еще в начале нашего обучения Михаил Ромм нас предупреждал: «Запомните, в кино режиссер занимается творчеством только на процентов тридцать. Семьдесят — уходят на вопросы организационные». Это говорил нам многоопытный великий мастер, непререкаемый авторитет. И все-таки мы относились к его словам с некоторым недоверием. Как же он оказался прав! Конечно, для моего дипломного фильма лошадей нужно было бы побольше: все-таки на врага устремляется целый кавалерийский полк. Но мы же кино! Причем, как говорят ныне, «малобюджетное». А потому должны снять так, чтобы и доли сомнения не возникло: в атаку ринулось большое кавалерийское соединение. Уж чему-чему, а на курсах этому нас старательно учили.
Михаил Ильич, например, рассказывал, как в «Пышке», отступая, месит грязь вокруг застрявшего орудия масса солдат. Сотни. А снимали всего-то полтора десятка... Итак, для наших съемок мы вынуждены были обойтись всего двумя всадниками. В дирекции «Мосфильма» сказали, что нам поможет милиция: у них имеется специальное кавалерийское подразделение. Едем к ним. Там разъясняют, как все надо оформить. Готовим соответствующее письмо. Подписывает сам директор «Мосфильма». Везем, чтобы вручить лично. Но нужный начальник — в командировке... Ждем... Наконец он возвращается. Письмо подписывается и переправляется более высокому начальству. Там тоже не возражают, но, оказывается, нужно разрешение замминистра. Обещают доложить, но надо проявить терпение: вопрос непростой, раз его решают такие руководители! Наконец (ура!) все решено! Письмо с несколькими резолюциями возвращается на исходную. Главное — лошадей нам предоставляют.
Однако... для этого мы должны: 1) позаботиться о транспорте (лошадей могут перевозить на специальных грузовиках с высокими бортами), 2) грузовики должны быть оборудованы пандусами, по которым их загонят в кузов. Третье... Впрочем, все это уже не имело значения. Времени, выделенного на съемки, фактически не оставалось. Я с огорчением понимал, что и в кино все не так просто из-за трудностей чисто организационных. Ведь именно об этом нас предупреждал Михаил Ильич Ромм. А мы еще недоверчиво посмеивались...
Вместо министра — рыжая Лиля
Неожиданно, как это бывает только в сказке (и в кино), в группе появился новый администратор: молодая красивая Лиля. Из-за копны ярко-рыжих волос она резко выделялась, когда стремительно, почти бегом, покрывала коридорные расстояния «Мосфильма». Походка соответствовала делам! Узнав, в чем проблема, поинтересовалась, предусмотрены ли расходы на эти съемки. Все оказалось в порядке: в смете были заложены «аж» по пять рублей на каждого всадника (вместо трех рублей участнику массовки). «Ну и в чем же дело? — воскликнула хвастливая Лиля. — Зачем нам грузовики и какие-то там пандусы? Лошади, что ли, без ног, что их надо перевозить? Зачем нам разрешение замминистра? Мы сами себе министры! Или мы уже не кино?!» Я злорадно ухмылялся, заподозрив в рыжей Лиле мастера популизма... Однако уже на другой день два крепких парня из конно-спортивного общества верхом на красивейших скакунах прибыли на съемку. Еще через несколько часов «полк» ушел в атаку, а раненые и не занятые в военной операции дослушивали прерванную «Лунную сонату» Бетховена.
(Продолжение следует)