У нас мальчик в пруду утонул. Парнишка. Лет 17.   

Пруд за домом. Красивый невероятно. Кувшинки, уточки. Маленький совсем, но старожилы говорят — коварный.  

Старожилы говорят и про трясину, и про подводные ледяные ключи, и про какие-то пни на дне, за которые можно зацепиться, про то, что здесь когда-то было лесное озеро, цепочка болот, мистику обязательно приплетают: старое кладбище, неуважение к костям, да много чего говорят. Но я знаю, что тонут в основном по пьяни.  

Пруд настолько идиллический имеет вид, что страха не рождает. Поэтому все и ныряют в кувшинки к уточкам, стоит лишь выпить.

Вот и на этот раз.

Жара. Школьники на каникулах. Компания человек восемь. Отдыхали — загорали — бадминтон — пиво. Пошли купаться все вместе. Вышли не в полном составе. И все видели, как он плыл рядом, а куда потом делся — никто не заметил.

Вокруг мамы с детишками, девушки в бикини, компании разные, шашлыки жарят, смех, музыка. Прудик — совсем небольшой. Да и по колено практически везде.

Короче, не верили, что что-то серьезное случилось, долго.

Потом, когда «просто ждать на берегу» надоело, подростки подошли к рядом отдыхающим взрослым. Взрослые, надо сказать, встрепенулись тут же.

Спросили про алкоголь, отчитали за пиво, конечно, но в то, что что-то страшное произошло, тоже сразу не поверили.

МЧС вызвали после того, как пляж и ближний лес, разделившись на группы,  обошли раз уже по шесть.

Слово «утонул» не говорили. Говорили «куда-то делся». Но вот же — вся его одежда. И телефон. И подростки из компании уже практически плачут.

Спасатели еще несколько раз обошли пляж. Стали опрашивать, кто, когда и где именно — в какой части озера видел плывущего мальчика. И стали готовить трос:  дно будут осматривать водолазы. Все помрачнели.

Вызвали маму «куда-то девшегося», и она приехала. Молодая, загорелая. В сарафане выше колен, с подругой и бутылкой пива в руке. Мама где-то неподалеку отдыхала со своей компанией: все-таки выходной, лето, жара, настроение у нее хорошее.

И вот, собственно, тут начинается история, о которой я хотела рассказать.

Мама не понравилась никому. Вот эти ее колени, этот сарафан. Ну и пиво, конечно.

Очень пренебрежительно к ней и спасатели, и отдыхающие, которые вокруг пруда и которые как бы с первых вроде бы минут на месте ЧП.

И врачи скорой помощи, подъехавшей уже в тот момент к берегу. Никто с ней не разговаривал. Между собой — да. С ней — односложными фразами. И не очень любезно.

Я думала, что обязательно найдется кто-то, кто подойдет, возьмет  за руку: «Вы, пожалуйста, не волнуйтесь». Нет, этого не было.

Только дети из компании пропавшего сына, на которых к тому моменту уже, прямо скажем, лица не было, по очереди пересказывали ей, как пришли, как пошли купаться, как ждали, как звали… Но она довольно-таки спокойно и без паники с ними общалась. Я  думаю, что, видимо, у нее, приехавшей к пруду только что, была еще та эмоциональная стадия, когда «Да не может же ничего плохого случиться. Просто где-то ходит!»          

Потом на машинах подъехали родители одноклассников «подевавшегося куда-то парня» и увезли своих детей по домам.   

Родители к матери пропавшего мальчика не подошли. Ну, видимо, не знакомы они с ней. Видимо, так.     

Хватали своих подростков и, не глядя по сторонам, уводили с пляжа.

Все отдыхающие — а ведь выходные у неутонувших продолжались — шашлыки ели, музыка играла, дети лепили куличики, женщины смеялись. Собаки, велосипедисты. Только отошли за огороженную спасателями линию. Так вот, все, кто продолжал отдыхать, отчаянно злословили. Шипели. Бросали косые взгляды. И осуждали. За все. За внешность. За то, что «даже не плачет». За пиво, конечно, за то, что «приперлась спустя два часа», за подругу, за то, что не бегает вокруг пруда, за то, что другая бы знала, где ее сын время проводит.

И вот это был совершенно отдельный, самостоятельный ад.

Серьезно.

Шум-гам, летний день, жара, водолазы разматывают трос, чуть в стороне сидит женщина, сына которой сейчас начнут искать на дне, — и почему-то именно на нее направлен весь гнев.

И ни капли жалости. Ни капли. Ни слова поддержки.

Сила и мощь гнева случайных, совершенно не знакомых с этой женщиной людей впечатлила меня невероятно.

А знаете, кому еще досталось?

Я скажу.

Единственный, кто из компании школьников не уехал, был, как выяснилось, лучший друг пропавшего. Парнишка. Семнадцать или восемнадцать лет. Такой, кучерявый, нескладный и кавказец.

Он сидел на берегу и рыдал. Плакал в голос.

Истерика началась после того, как отдыхавшие у пруда тетки в панамках, поговорив между собой и, конечно, все поняв, стали его вроде как стыдить: «Ну а ты куда смотрел!? Ну чего ж ты за товарищем-то не уследил? Ну видишь, как получается-то? А? Ты-то живой, а он где теперь? На дне? Да?»

Словно сцена из современного сериала. Или из телепрограммы, когда неталантливые сценарист с режиссером показывают отрицательных персонажей совсем уж отрицательными,  совершенно «плоскими», без черт человеческих.

Кто эти тетки? Как они смеют? Почему им позволяют? А позволяют те, кто разделяет их мнение? Не разделяет? Им просто все равно? Кто это может остановить?

Мимо шла женщина с ребенком в коляске. Восточная женщина. Вот она и остановила.

Подошла к плачущему парню. Обняла его. Стала гладить по спине, по волосам, говорила ему сто тысяч раз: «Ты не виноват ни в чем». Стала орать на собравшихся: «А ну пошли вон отсюда!», стала кричать полицейскому: «Ты куда смотришь, а?», стала кричать врачам скорой: «Быстро дайте успокоительное, вам что, тут еще трупы нужны?» И все как-то завертелось. И все послушались: и спасатели, и врачи, и зеваки.

Собственно, вот.

До вечера искали тело. Публика продолжала обсуждать и осуждать «нерадивую мамашу», еще все говорили про то, что нельзя пьяными купаться — это же всем понятно, и еще одной темой стала тема «понаехавших кавказцев — вон они всей толпой за своего-то кинулись». Вокруг парнишки и правда собрались и не уходили люди. «Свои».

Мама пропавшего мальчика сидела на берегу. Постепенно, видимо, осознавая, что же случилось. Сама.

Потом нашли тело. Мальчика вытащили.

Женщина кричала.

Доктор из скорой сделал ей укол. Потом она сидела рядом с телом, за которым должны были приехать из морга.

И она была одна.

Это несчастный случай. Просто несчастье с чужим мальчиком.

На красивом пруду у меня за домом не отдыхают бесчувственные злодеи. Там просто люди.

Никаких врагов-спасателей или грубиянов-врачей. Самые обычные тетки в панамках, никаких старушек-садисток, просто бабушки.

И ситуация эта — «не война». Мир случайных прохожих «не разрушен». Ничто не заставляет их быть жестокими. Просто они такие.

В чем же дело?  

Уверена, есть грамотное психологическое объяснение. Что-нибудь из серии «этот случай так напугал всех расслабляющихся, что агрессия стала естественной реакцией...»

И еще вопрос: что же делать? Со всеми нами?