Сижу в зрительном зале, вся такая в платье, жду начала спектакля — и вдруг орава рабочих с шумом тащит между рядами гигантский бутафорский дуб. «Уф, — думаю, — хорошо, что я с краю, а не у прохода». Потом несут фонтан, из которого во все стороны льется вода. Один кричит: «Воду вырубай!» Мама дорогая. Узнаю среди монтировщиков актеров мастерской Крымова. «Ладно, все хорошо».
Режиссер заранее всех предупредил, что из всего «Сна в летнюю ночь» будет только «Прежалостная комедия и весьма жестокая кончина Пирама и Фисбы». В начале спектакля человек во фраке (заведующий монтировочной частью, как рассказал потом Крымов) еще заявил, что спектакль не готов и он не уверен, получим ли мы удовольствие.
Конечно, он лукавил: спектакль обкатан пятнадцать раз на английской сцене, продуман в деталях и отшлифован до блеска. Хотя иллюзия шероховатости в нем очень важна. На недокрашенных деревянных подмостках «прежалостную комедию» разыгрывают оперные певцы, акробаты, воспитанницы детской хореографической студии и их родители, а также сметливый джек-рассел-терьер Веня, дающий сто очков вперед собачке из фильма «Артист».
Влюбленных представляют две огромные изумительной красоты ростовые куклы, у которых шевелятся даже кончики пальцев. Искусство кукольного театра, как рассказал на обсуждении Валерий Гаркалин, появилось задолго до драмы. Изготовление кукол и каждое их движение на сцене требует изрядной ловкости и мастерства. Спектакль технически сложен, и его репетировали целый год. Каждой куклой управляют семь человек.
Куклы смешные. Они глотают ананасы и не лишены человеческих слабостей: Фисба манерничает, а Пирам сначала поет возлюбленной арии, затем — с использованием акробатики — собирает ей букеты, после чего Гаркалин в роли комического церемониймейстера отстегивает кукле гульфик, берет насос и надувает Пираму неимоверных размеров мужское достоинство. В этот момент Ахеджакова в роли зрительницы начинает громко возмущаться происходящим.
Арии Пирама и Фисбы поют Анна Синякина и Азамат Цалити. В перерывах между объяснениями друг другу в любви эти двое то изображают капризных звезд оперной сцены, то превращаются в скромных кукловодов. Современный артист должен уметь все — «быть убедительным в любом случае, будь он драматический артист, танцор, певец или акробат», — как сказал Гаркалин.
В пространство сцены входят также два балкона и пара зрительских рядов по бокам. Здесь расположились хорошо одетые господа, изображающие зрителей. У них беспрестанно звонят мобильные телефоны, они комментируют события с места, возмущаются непристойностями, вспоминают истории из жизни и хвалят некоторые шутки. Одну из таких зрительниц и играет Лия Ахеджакова, размахивающая букетом.
Во время обсуждения она напомнила, откуда берутся дети, и порекомендовала всем больше читать. Нам, настоящим зрителям, хорошо бы помнить, что в пьесе плотник, столяр, ткач, медник и портной дают представление перед афинской знатью, и что Пирам и Фисба — самые древние литературные любовники, из вавилонской легенды. Эта пара древнее Ромео и Джульетты, Дидоны и Энея, Мейерхольда и Зинаиды Райх.
Не обязательно, но хорошо бы также узнавать песни Шуберта из «Прекрасной мельничихи» и фаюмские портреты, украшающие лицо Пирама — тогда больше шансов получить удовольствие. Впрочем, обо всем этом нам напомнят в процессе представления заботливые исполнители, и даже кратко перескажут содержание немецких арий.
«Я всегда приходил и прихожу в ваш театр и вижу чудо. Что-то необыкновенное, возникающее ниоткуда. Я очень благодарен вашей труппе, потому что они не мешают тому, что возникает», — признался благодарный зритель Роман Шульгин.
Не все разделяли его энтузиазм. Тем не менее обсуждение получилось живым и очень забавным — с неловкими паузами, взаимным интересом и анекдотами из жизни преподавателей Щукинского училища.
«Это детский сад в стиле деревенского карнавала, — прокомментировал Дмитрий Крымов смешной эротический эпизод, вызвавший нарекания не только у персонажа Лии Ахеджаковой. — Шекспир — он чем велик? Он был директором маленького театра. Там день комедия, день трагедия — посмеялись над любовью, а на следующий день отмываем кровь с подмостков. Он как бы мир рассматривал как такой хрусталик — с разных сторон. Вертел его перед глазами. Показывал эти грани, которых очень много, с дикой степенью откровенности. И если откровенность есть в возвышенном, она должна быть и во всем остальном».