Вадим Рутковский: Матерится и ликует весь народ: новые подвиги «Кинотавра»

В старом, доолимпийском Сочи бабушки с земляникой и шелковицей ждали тебя в каждом тенистом уголке. После стерилизации города весь стихийный бизнес ликвидировали, и теперь, чтобы купить ягоды, надо добираться до центрального рынка, да и то без гарантии: я страдаю, остался без шелковицы; как пояснил один из торговцев, «морозы были, не найдешь нигде». Зато встретились мне другие старушки, которые ничего не продавали, а, напротив, безвозмездно раздавали брошюры «Как Бог относится к курению». Судя по картинке, больше напоминающей ядерный гриб, а не дым сигарет с ментолом, плохо. Тут я подумал, а не ключ ли это к поведению Путина? Устав работать каким-никаким президентом, решил поиграть в Бога, вокруг которого табака не курят, матом не выражаются и царит одно сплошное благолепие. Кстати, разговоры про мат в кино изрядно уже подбешивают. Вот Наталья Мокрицкая, продюсер фильма «Класс коррекции», принимая поздравления после успешной премьеры, радостно говорит: «И заметьте, ни слова матом! Ничего не надо переозвучивать!» (как будто это единственное достоинство фильма). А судя по репортажу в фестивальной газете, немалая часть мастер-класса Андрея Звягинцева посвящена не секретам режиссерского мастерства, а возможности обойти цензуру: вот, мол, попробуем получить прокатное удостоверение до 1 июля, тогда и фильм людям покажем, и закона не нарушим. Я же не могу понять, отчего никто не вспоминает, что цензура запрещена Конституцией, и нарушает ее как раз пресловутый закон, что мы взрослые люди, которые сами вправе выбирать, что смотреть и слушать. Интересно, если через год Госдума решит, что на экране и сцене нельзя показывать, скажем, спортивных гимнасток, депутатов и цыган, какая будет реакция? А еще через год, когда придумают, что тем, кто не носит георгиевские ленточки, надо носить татуировки двуглавого орла на лбу? Будут занимать очередь в тату-салоны? В такой ситуации можно вообразить что угодно, даже победу на «Кинотавре» полного разных поэтических красивостей фильма «Испытание» Александра Котта: в нем вообще нет ни слова, в финале расцветает пышный ядерный гриб, ибо действие происходит предположительно в Семипалатинске, во время испытаний первых атомных бомб, а гибель отчего-то избежавших эвакуации обитателей степи и примкнувшего к ним солдата-дезертира приобретает черты Апокалипсиса. Я в какой-то момент заволновался, что ничего такого библейского не возникнет, и единственной аллюзией будет намек на «Краденое солнце» Корнея Чуковского (вызвавший аплодисменты эпизод, где герой будто бы съедает заходящее светило). Но нет, все, что надо, возникло, и мертвые восстали из сметенных взрывной волной могил, и все библейские ассоциации вкупе с красивостями и разными операторскими трюками (вот тут с крана план, а тут — со дна колодца) породнили «Испытание» (название годится и как определение жанра) с «Левиафаном». К счастью, фантазии о татуировках на лбу и победе Котта — пока только фантазии.

Относительно громкие и продолжительные аплодисменты сорвали «Класс коррекции» Ивана И. Твердовского и «Кино про Алексеева» Михаила Сегала. В связи с «Классом» я вспомнил размышления Жени Микулиной, экс-коллеги по «Конде Насту», главного редактора журнала AD и автора дилогии о любви смертного и вампирши. Женя справедливо замечала, что сегодня трагическая история любви почти невозможна: нет кровной вражды или иных социальных противоречий, что могли бы фатально разделять современных Ромео и Джульетт. Потому Микулина и взялась за вампирскую тему. Твердовский, чтобы обострить историю первой любви, сделал героев учениками класса коррекции: хрупкое чувство рождается между мальчиком-эпилептиком и девочкой-колясочницей, угроза этим отношениям исходит и от соучеников (заводила у них — отвергнутый злой мальчик, переболевший в детстве менингитом), и от зашоренной школьной администрации, и от тупых обывателей, собирательным образом которых стала школьная техничка, и даже от собственных матерей. Твердовский (в день открытия «Кинотавра» он показал великолепный театральный эскиз «Море деревьев», присвоив и обыграв пространство внутреннего двора «Гоголь-центра» и прилегающих к нему промзон) — даром что молод и в полном метре работает впервые — режиссер первоклассный, ловко ставит и лирические сцены, и жестокие, и бытовые, и фантазийные, и, скажем так, приключенческие: школьники практикуют опасные игры на «железке», то бишь железнодорожном полотне. Один из самых странных любовных треугольников отечественного кино разыгрывают Мария Поезжаева, Филипп Авдеев и Никита Кукушкин, всегда достоверные, да что там, просто безупречные артисты «Седьмой студии». Драматургически же «Класс» походит на перестроечную чернуху (кстати, с тех самых пор в нашем кино не было попытки группового изнасилования), и это очень продуманная, рациональная стилизация под больное нервное кино. Стилизация, сделанная здоровым человеком. Экзотическая лав стори — кого-то бьющая током, кого-то заставляющая цинично вспомнить анекдот «No arms, no legs, pregnant... But still fuckable!». Первых, то бишь поклонников, больше.

«Кино про Алексеева» же, как и прошлогодний «Географ глобус пропил», вообще прошло при переполненном зале. Николай Васильевич Алексеев — вымышленный советский бард, легенда 60–70-х годов, заслужившая восхищение и Окуджавы, и Бродского, сегодня — ведущий незаметное существование в сельской тиши старик (прекрасное возвращение в кино Александра Збруева), вдруг приглашенный в Москву для участия в ностальгической радиопередаче. Герой довольно смутный, многим напомнивший коэновский эталон пустоты Льюина Дэвиса. Как я понимаю, режиссер Михаил Сегал, автор нашумевших два года назад «Рассказов», не то чтобы разрушает мифы, но бежит от них, повергает сомнению и осмеянию любые забронзовевшие стереотипы, чурается определенности. Оттого и Алексеев такой: всю жизнь придумывал эффективное огнестрельное оружие — и пел о любви, постукивал в КГБ — и в год ввода советских войск в Афганистан исполнил замершим от ужаса и восторга слушателям «Мама, я — дезертир», творил тексты, покорившие миллионы, — и складно говорил лишь с чужих слов (включая Андрея Тарковского, подслушал которого, случайно попав на съемки «Рублева»). Он какой? Плохой? Талантливый? Хороший? Пустой? Однозначно не скажешь ни про Алексеева, ни про фильм, который то ли о связи времен и неисповедимости любви, то ли ни о чем, так, собрание несмешных анекдотов.

Другое дело — «Велкам хом» Ангелины Никоновой, снятый, как и дебютный «Портрет в сумерках», с Ольгой Дыховичной в главной роли. Это не очень обязательная и очень легкая комедия — о кино, о людях в эмиграции, строящих свои личные Москву и Ереван на Гудзоне. Среди героев — русская модель с туристической визой. Ее любовник-режиссер, работающий над проектом по принципу «пжзл» («пошли в жопу знаменитые лица»), американец, женатый на неуклюжей скандинавской даме бальзаковского возраста. Армянин, в свободное от работы продавцом ковров время снимающийся в инди-фильмах и путешествующий по европейским фестивалям за фестивальный, конечно, счет; своих денег едва хватает, а тут еще невенчанная жена готовится родить четвертого. Умильная старушка, попадающая в «билдинг» мечты, оказавшийся домом ветеранов ЛГБТ-движения. Милые и не очень адекватные люди. Незнаменитые герои милого и не очень адекватного фильма.

До завершения фестиваля остается пять премьер. Жюри короткого метра, возглавляемое Алексеем Мизгиревым, уже вручило награды: главную — гениальному гиньолю Жоры Крыжовникова «Нечаянно», черному, матерному, аморальному и сочувственному портрету русского народа. Второй приз, с формулировкой «За прекрасный прекрасный фильм» — не менее гениальной работе, смелой и смешной интимно-эсхатологической миниатюре Анны Меликян «Про любовь — 2» с Павлом Руминовым и его спутницей и партнером по группе Sherlock Blonde Наташей Анисимовой в главных ролях. Третий — «Верпаскунгену» Григория Добрыгина, чьи несомненные художественные достоинства я отмечал в первом репортаже с 25-го «Кинотавра». Жюри основного конкурса придется поломать голову, тогда как жюри короткого метра вряд ли особо мучилось выбором: награжденные фильмы значительно превосходят большинство других участников, и это завуалированный упрек отборщикам фестиваля. Было несколько фильмов-шуток, из которых самая удачная и технологичная — «Дело принципа» Игоря Короткого, участника проекта «Кино на “Снобе”» с фильмом «Огонь, вода и медные трубы». Были две замечательных и редких работы, авторам которых не все равно, как выглядит картинка их фильма: «Она ждет» Марьяны Калмыковой, студентки режиссерской мастерской Александра Сокурова в Кабардино-Балкарском университете, и «Тоня плачет на мосту влюбленных» Антона Коломийца, участвующего в нашем проекте с фильмом «Четыре женщины». Я очень жду его следующего фильма — вот настоящий новый автор, со своей визуальной пластикой и атмосферой элегии. Большинство же других «коротышек» хочется поскорее забыть. Но для этого даже особых стараний не нужно.