Цирк, кабаре, трагедия: Кирилл Серебренников поставил Некрасова

Первая наивная мысль: неужели поэма Николая Некрасова такая интересная — и страшная, и смешная, сказка в обнимку с физиологическим очерком, памфлет — с лирикой? Да она ли это? Мы что, в школе подделку изучали? Не подделку, конечно, но сильно сокращенный вариант, который пролетал мимо глаз и ушей. Да, про и убогую, и обильную, бессильную-всесильную матушку Русь помнится, но вот обжигающий рассказ «счастливой» деревенской бабы Матрены о сыночке Демидушке, съеденном свиньями и вскрытом в рамках следствия («и стали тело белое терзать и пластовать»), от последних советских школьников точно утаили. Да и весь текст, по сути, был спрятан за казенными формулировками, избирательным цитированием и маревом умолчаний.

Вторая мысль: странно, что чинуши хотя бы на словах пропагандируют русскую классику, а ведь давно пора оставить в общедоступном пользовании разве что толстовского «Филипка» (а уж «Воскресение» — под амбарный замок), ибо классики не отличались ни политкорректностью, ни чинопочитанием. И начало спектакля/поэмы, где сходятся семь мужиков, заспоривших, «кому живется весело, вольготно на Руси», решено как политическое ток-шоу. Чекистской выучки рассказчики-следователи (Илья Ромашко и Дмитрий Высоцкий) цепляют участникам номера-бейджи с именем и настойчиво выпытывают: «Кому?». Про бедного Прова (Филипп Авдеев), самого юного и смелого, того, что сказал: «Царю!», носит очки и футболку «Дни этого общества сочтены», все время забывают (а когда вспоминают, незамедлительно расквашивают нос). Ответ Луки (Семен Штейнберг): «Попу!» — в свете неумолимого сращивания государства и церкви замалчивают. Это очень смешно — и отменно придумано: Серебренников творит драматургическое чудо, превращая плотный, массивный, как гитарная звуковая стена в песнях «Гражданской Обороны» некрасовский текст в сочинение, будто специально написанное для театра — распределяет текст по ролям, не меняя ни слова, исключительно расстановкой акцентов и интонаций. В спектакле много поют (и строки поэмы, и заемные песни — в частности, русские народные песни и патриотическую эстраду времен СССР), но весь звуковой ряд льется, как музыка. А каждый герой, хоть люди — мужики Роман (Иван Фоминов) и Иван (Евгений Сангаджиев), Пахом (Андрей Ребенков), Демьян (Никита Кукушкин) и Митродор (Михаил Тройник), хоть сказочные создания — Птица (Евгения Добровольская) и Птенчик (Георгий Кудренко) — детально и остроумно продуманный персонаж. Но если выбирать главную роль в этом ансамблевом спектакле, то принадлежать она будет Евгении Добровольской — ей отдан смыслообразующий монолог третьего акта, рассказ Матрены.

По стилю это, возможно, самый раскованный и непредсказуемый спектакль Серебренникова; контрастный по отношению к ритмически однородной поэме; крутые горки или, если пользоваться образами Некрасова, скатерть самобранная. Первый акт, «Спор» — лихая, но относительно традиционная инсценировка с элементами кабаре, жанра, опробованного режиссером в мхатовской «Зойкиной квартире». Парад советских песен начинается с приходом мужичков в земли барина Утятина; «теперь порядки новые, а он дурит по-старому»: там дети, опасающиеся, что батюшка-самодур лишит наследства, «возьми и брякни барину, что мужиков помещикам велели воротить». Иллюстрирует возврат к старым временам гениальный сценический ход — мужики переодеваются в одежду, о существовании которой я уже подзабыл: мохеровые шарфы, ондатровые шапки — из каких шкапов их вытащили? А встреча с волшебной скатертью заканчивается переодеванием в хаки: самобранка отправляет вооруженных мужиков на войну — и в этом кураже есть, конечно, болезненная отсылка к войне на Украине, а есть и вневременной моментальный снимок мужского бойцовского духа, вечного, как мир; метафора, сродни той, что использовал Вадим Абдрашитов в «Параде планет» — отправились его герои на военные сборы, а очутились ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко, в сюрреальном пространстве, где ищет себя мужик — «что бык»: «поспоривши — повздорили, повздоривши – подралися, подравшися — удумали не расходиться врозь, в домишки не ворочаться, не видеться ни с женами, ни с малыми ребятами, ни с стариками старыми, покуда спору нашему решенья не найдем».

Второму акту, «Пьяной ночи», предшествуют буйства героев, получивших от пеночки вожделенные ведерочки водки: в антракте парни бесчинствуют в зале, задирая рассаживающихся зрителей — как когда-то это делали «нищие» в мхатовской постановке «Трехгрошовой оперы». Само же действие, напротив, величественно, строго, аскетично: здесь поэма превращается в ораторию (композитор этой части — Илья Демуцкий, работавший с Серебренниковым над недавней премьерой Большого театра, балетом «Герой нашего времени», оригинальную музыку к двум другим действиям писал Денис Хоров) и пластический перформанс. Заявленные в программке как «Бабы» актрисы в вечерних платьях поют — и рефреном становятся строчки «Солдатской»: «Тошен свет, хлеба нет, крова нет, смерти нет». «Мужики», одетые в исподнее, погружаются в мучительный телесный транс (хореограф спектакля — легендарный Антон Адасинский, создатель театра «Дерево»).

Третий акт, «Пир на весь мир» — пощечина хорошему вкусу: он начинается с грубого цирка, пахнет водкой и щедр на отчаянную клоунаду. И именно из этого разноцветного сора рождается высокий трагический эпизод — долгий, страшный, душераздирающий и душеполезный рассказ Матрены (выдающаяся работа Евгении Добровольской), вступающий в диалог с протяжными и горькими русскими песнями (замечательная молодая актриса Мария Поезжаева демонстрирует недюжинный вокальный дар).

А в финале — контрастном, резком, можно было бы сказать «сбивающем с ног», если бы зрители в театре и так не сидели (кстати, постановка так захватывает, что забываешь, какие жесткие в «Гоголь-центре» стулья) — подряд звучат две песни Егора Летова. Бравурная «Родина» (о которой сам автор говорил так: «Это одна из самых трагических песен, которые я сочинил. Песня про то, как поднимается с колен родина, которой, собственно говоря, и нет, которая не то что поднимается с колен, а увязает в невиданной жопе все глубже, и туже, и безысходнее. И при этом петь о том, как родина подымается, — это очень мощно»). И звучащая пистолетным выстрелом «Пуля виноватого найдет». Герои же, фронтально выстроившиеся вдоль сцены в ряд, надевают десятки футболок — того китчевого хлама, которым завалены сувенирные палатки новой России, с бурными протуберанцами народного сознания — от «самого вежливого президента» до «лучше пузо от пива, чем горб от работы». Это сатира? Горечь? Издевка? Красота безобразного? Просто красота? Кому живется — проклятый риторический вопрос; хоть сто железных башмаков стопчи, а до ответа не дойдешь. И если таки попытаться одним словом определить жанр полифоничного спектакля, то это не квест в поисках ответа, а портрет страны. С неофициозным, но корневым, врожденным как группа крови, патриотизмом. Сотканный из борьбы стилистических противоположностей, из жути и радости, боли и хмеля, Вано Мурадели и Егора Летова.