Уроки Карла Лагерфельда
Почему-то никто не верил, что он смертен. Казалось, что он будет всегда. Сейчас во всех некрологах так уверенно называют количество прожитых им лет — 85. Тем не менее сам он на этот «неприличный» вопрос отвечал очень неопределенно. Про его подлинный возраст ходили разные версии. Ему нравилось быть всегда моложе и современнее даже самых молодых, крутых и продвинутых. В этом была его главная фишка и главный реванш: вокруг одни руины и могилы, и только он в джинсах, с седым хвостиком, стянутым резинкой, в черных очочках. Живой лейбл. Как он любил про себя повторять: «Моя фамилия LABELFELD, а не Lagerfeld».
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
Он вообще, мне кажется, дал за свою жизнь столько интервью, что хватило бы на несколько увесистых томов. И почти никогда не повторялся. В этом смысле он был полной противоположностью своему главному сопернику Иву Сен-Лорану, великому молчуну и отшельнику. Карл, как только видел включенный диктофон, начинал изрекать афоризмы в духе Монтеня или Монтескье. В мире моды не было человека более просвещенного, более литературно образованного, чем он. Рядом с ним редакторши моды выглядели сущими горничными. Ну о чем ему было с ними, бедными, говорить? Он морщился, но находил слова и какие-то снисходительно-лукавые интонации. «На самом деле я — учитель литературы, — шутил . — Только вот не даю уроков».
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
А я-то думаю: ничего подобного! Последние двадцать лет Лагерфельд только и делал, что учил всех, как надо держаться до последнего, как оставаться в топе, как не изменять самому себе, как быть открытым миру и при этом не подпускать к себе никого близко. Но, если он вступал в диалог с тобой, это никогда не было пустой формальностью. Он загорался, импровизировал на ходу. Для него не существовало запретных тем. Он любил ходить по самому краю, самому лезвию, то и дело выдавая mots, от которых краснели уши его пиар-директоров и охранников.
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
Мы общались несколько раз после показов. Он мог замереть, забыв обо всех камерах и назначенных интервью, и начать подробно рассказывать о прозе Уайта, которого обожал, или о романе Коллет, который вчера читал на ночь. Или о том, что у Роми Шнайдер была довольно нестандартная фигура и ужасный характер. Все это не имело никакого отношения к той коллекции, которая только что была показана. Но слушать его можно было бесконечно.
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
Я жалею, что мы так и не сделали большого интервью, как много раз договаривались. Остались какие-то обрывки и клочки, пошедшие в этот мой бесконечный текст, который был опубликован в одном из «ранних» «Снобов». Остались воспоминания о чудаковатом господине с седым хвостиком, в узких не по возрасту пиджаках и джинсах, с этим его накрученным айфоном, по которому никто никогда не мог ему дозвониться.
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
А еще почему-то остался в памяти его трогательный вопрос, когда в ответ на мои восторги после его московского шоу в Малом театре он спросил меня шепотом: «Скажи только честно, из зала было видно, что у меня кривые ноги?» Великий Карл, в душе он оставался маленьким мальчиком, который всю жизнь страдал от того, что был недостаточно красив и так и не научился играть на рояле. Все остальное он умел делать лучше других. Поэтому и продержался так долго.