Они мне не нравятся. О крушении родительских надежд

Мужчина. Уже не очень молодой, аккуратный, сосредоточенный. Один, без жены и ребенка.

— Доктор, у меня проблема.

— Я не доктор, — улыбаюсь я.

Он на мою улыбку не отвечает, и я понимаю, что его вступление — это не цитата из расхожих анекдотов, а просто констатация факта.

— Хорошо. Тогда госпожа психолог, или как вам будет угодно.

— Екатерина Вадимовна. Мне угодно, чтобы вы рассказали, в чем заключается ваша проблема.

— Да. Меня зовут Вячеслав. Мне 48 лет. У меня два сына — Стас и Влад.

— Станислав и Владислав?

— Точно.

— Три Славы?

— Да. Когда-то нас с женой это забавляло. И моих друзей тоже. Но поскольку сокращения разные, то это никому не мешало и не мешает.

Он по-прежнему оставался убийственно серьезным. Я начала думать, что с одним из мальчиков (или даже с обоими?) произошло или происходит что-то реально нехорошее.

— Сколько лет вашим сыновьям?

— Шестнадцать и тринадцать. Они родились во втором моем браке. Первый брак был студенческий, мы с женой были влюблены, но совершенно друг другу не подходили. Ругались все время, поссорились прямо на самой свадьбе, и нас мирили собравшиеся друзья и даже сотрудники ЗАГСа. Сейчас смешно вспоминать (говорит по-прежнему без улыбки). Ругались еще год непрерывно и развелись практически в годовщину свадьбы. Детей, по счастью, не случилось. Кстати, сейчас, когда мы с моей бывшей женой иногда пересекаемся по работе — мы же учились в одном институте и сейчас работаем в одной области, — мы очень хорошо общаемся, иногда даже заходим в кафе поболтать, вспомнить старых друзей, молодость, прекрасно понимаем друг друга, с годами у нас с ней образовались на удивление похожие взгляды на многое.

— У нее есть семья?

— Да, у нее взрослая дочь, которая уже живет отдельно, в Москве, и сын от последнего ее брака, кажется, он в этом году пошел в школу.

— Вернемся к вам.

— Да. Я не люблю ругаться (инициатором ссор в нашем недолгом молодежном браке всегда выступала моя жена) и после развода долго приходил в себя и потом просто боялся серьезных отношений, мне казалось, что все они будут точно такими же.

— В какой семье выросли вы сами?

— Меня растили мама и бабушка с дедушкой. Дедушка был прекрасным по сути человеком, но крепко выпивал, и бабушка постоянно его пилила.

— Понятно. У вас были проблемы с алкоголем?

— Никогда. Я выпиваю пару бокалов в компании, исключительно, чтобы не выделяться, когда поднимают тосты. В одиночку не выпил ни рюмки, кажется, за всю жизнь.

— Понятно. Продолжайте.

— В какой-то момент я понял, что легкие бесперспективные связи мне просто надоели, я от них устал. Что я хочу семью. Именно семью, с детьми и со всеми ее атрибутами — ну вот все эти пошловатые банальности из плохих романов и рекламных роликов. Мне этого хотелось.

— Вы тогда понимали, что рекламный ролик и реальная жизнь — это две совершенно разных вещи?

— Конечно понимал. У меня же уже был опыт. Но мне все равно хотелось. И я рассуждал так: если найти женщину, которая хочет того же, что и я, то можно попытаться. Я все честно и подробно про себя написал (в том числе и о своих желаниях и ожиданиях) и подал объявление в брачное агентство.

— Что-то мне подсказывает, что у вас не было недостатка в предложениях.

— Да. Но я тогда не очень долго выбирал. Потому что все это казалось мне каким-то… не совсем честным, что ли. Я же тогда еще помнил, как мы с первой женой сошлись — влюбились, и все, вот просто вопреки всему на свете. И как только я встретился с женщиной, которая действительно хотела от брака того же, что и я, и я в этом убедился, я сразу же предложил ей выйти за меня замуж.

— Вы в нее не влюбились?

— Ни в коем случае. И это меня совершенно устраивало, потому что влюбиться я тогда, пожалуй что, боялся. Влюбленность казалась мне плохим признаком в прогностическом смысле.

— Понятно. Ваш выбор оправдал ваши ожидания?

— Более чем. Мы с женой продали две наши квартиры, взяли посильный кредит,  купили одну большую квартиру и прекрасно ее отделали, сразу оборудовав детскую комнату. Потом у нас родился сын, мы оба хотели именно сына и были счастливы — склонялись над его кроваткой и едва ли не плакали от умиления. Он был очень красивым и спокойным ребенком. Жена с ним много занималась, а я очень любил с ним гулять по парку (мы специально выбирали квартиру рядом с зеленой зоной), показывать ему все. Потом родился еще один мальчик, и мы все втроем ему так радовались.

— Ага. Рекламный ролик приблизительно получился. В чем проблема сейчас?

Вячеслав закрыл глаза и ощутимо напрягся, как будто перед прыжком в холодную воду.

— Они мне не нравятся.

— Кто? (Я мысленно поставила на жену.)

— Мои сыновья. Оба.

— Поясните.

Мысленно я выдохнула, потому что на фоне его серьезности и по контрасту с рекламной картинкой ожидала уже чего-то фатального.

— Я понимаю, что должен их любить…

— Не должны. Просто объясните, что вам в них не нравится.

— Я много думал. Наверное, по большому счету мне не нравится то, что они получились совершенно непохожими на меня. И я не понимаю, как это вышло, ведь я всегда был с ними рядом. 

— Может быть, они похожи на вашу жену?

— Нет, абсолютно нет.

— А мать их принимает?

— Принимает. И от меня требует — принять. И здесь возникает уже наше с ней непонимание и отчуждение.

— Что с ними, по-вашему, не так? Давайте конкретно.

— У них нет и никогда не было никаких оформленных интересов. Я бы даже не сказал, что они так уж фанатеют от этих компьютерных игр, как некоторые вот родители жалуются. Да, играют. Но больше, кажется, смотрят, как играют другие. Или читают про это. Чаще всего просто листают что-то в интернете или переписываются с другими такими же. В детстве мы таскали их по кружкам. Сейчас они все бросили. На уговоры отвечают: мы никуда не хотим ходить, зачем же нам себя заставлять? Вот если вдруг захочется, тогда…

— В каких мальчики отношениях между собой?

— В прекрасных. У каждого своя зона, и другой в нее не лезет. Мы с женой всегда старались, чтобы у них все было и всего было поровну, чтобы не было повода завидовать и конкурировать. Они и не завидовали, и не конкурировали. Сейчас я думаю: может быть, мы это зря? Я спрашиваю старшего: как ты будешь в жизни пробиваться, такой вот вечно расслабленный? А он отвечает: а я и не буду, мне и так хорошо. — Но мы же не будем тебя вечно кормить! — Отвечает: конечно, не будете. Но это же еще не сейчас, я же после школы еще в институт пойду (учатся они оба неплохо, но совершенно без старания). А вот когда перестанете, тогда я об этом и подумаю. Я его спрашиваю: что тебе нравится делать? — А он: пап, ну ты спросил! Вот то, что я сейчас делаю, мне и нравится. Иначе зачем бы я это делал? — Жена вот недавно болела. Довольно серьезно. Они вначале даже не заметили ничего. Приходят из школы: мам, ты чего, дома? Ага. А поесть есть чего?

Когда я на них потом наехал, они искренне удивились: а чего ж вы нам не сказали? Хорошо, мы сказали. Думаете, они стали что-то другое делать? Так же приходят: мам, привет! — ищут еду в холодильнике и уходят к себе.

Я строитель. И вот знаете, если человека сравнить со зданием, мне кажется, что у них нету верхних этажей. Фундамент есть — они сильные, здоровые, симпатичные. Подвал, бельэтаж тоже есть просторный — девочками интересуются, сообразительные, добыть, узнать, что им надо, развлекаться как-то умеют. Впрочем, друзей особенных или влюбленностей, ну таких, из-за которых можно переживать, ночами не спать, — этого я за ними не замечал. Как-то напрямую спросил, они ответили: а зачем нам этим грузиться? Мы лучше про это в кино посмотрим.

Говорят, сыновья — это главное, что мы в жизни строим. И вот я, мужчина, строитель, смотрю на дом, даже на два дома, которые я построил. И они мне не нравятся. Нет красоты, гармонии, интереса. Скука. Я сам в этом виноват? Наверное, да. И мне выть хочется. Жена говорит: ну чего ты к ним придираешься? Они такие же, как все вокруг. А меня это и бесит.

— Послушайте, но ни в шестнадцать, ни уж тем более в тринадцать лет постройка не закончена.

— То есть вы думаете, они потом могут стать другими, интересными людьми?

Я вдруг отчего-то разозлилась.

— А почему, собственно, они должны становиться интересными для вас или для кого-то еще? Мальчики, которых завели и вырастили в эмоциональных и пространственных рамках не самого дорогого и не самого креативного рекламного ролика? Верхние этажи! Вот если бы вы родили детей в вашем первом браке и удержали его ради них и вашей несомненной влюбленности друг в друга (она вас обоих и сейчас еще греет, хотя вы оба, сидя в этих кафе, себе в этом и не признаётесь и никогда признаться не решитесь), тогда да — тогда выросли бы совершенно другие люди. Не факт, что они обеспечили бы вам радость и благолепие. Но уж скучно вам с ними точно бы не было. Мечтали бы о минуте покоя как о недостижимом блаженстве.

— Я сам несколько раз думал об этом, — совершенно не обидевшись, кивнул Вячеслав. — И Света, моя первая жена, один раз сказала: интересно, какими были бы наши с тобой дети? Значит, она тоже думала. Но история не имеет обратного хода. Что же мне делать теперь?

— Теперь у вас остался только девиз какого-то английского рыцарского дома: «Делай, что должно, и будь что будет». Вам придется их просто дорастить в соответствии с законами Российской Федерации и вашими с женой ментальными и моральными нормами.

— И все?

— И все.

— То есть моя жена права, когда говорит: перестань к ним прикапываться, от этого никому лучше не станет?

— Права абсолютно. Слушайте, Вячеслав, а что у вас-то у самого есть в жизни кроме работы и семейного быта?

— Я в «танки» играю. И у меня есть друзья, мы с ними встречаемся раз в месяц, в баню ходим, посидеть или на рыбалку.

— Пытались брать с собой сыновей?

— Да. Им маленьким нравилось. А потом они отказались.

— А с женой вы вместе ходите куда-нибудь?

— Конечно. В магазин каждую неделю. В отпуск. И когда ремонт какой-нибудь — все вместе обсуждаем, выбираем, а потом покупаем.

— А со Светой что обсуждаете? 

— Рабочие проекты. Ее и мои. Она креативнее меня, но часто увлекается. Заха Хадид — ее кумир. Мне изредка ее советы полезны, но всегда интересно, что она скажет и про мое, и про свое тоже. Еще фильмы, игры, детей, книги — мы с ней много читаем по истории — она больше про царей, а я про военную историю, мы с ней еще тогда, студентами, ругались, что у Толстого в его романе главнее и интереснее — про войну или про мир.

Я слушала и смотрела в окно. Мне было грустно. Вячеслав, не останавливаемый мною, рассказывал что-то про военные укрепления в Калининграде, куда они со Светой ездили в свадебное путешествие, — и я прямо видела их, юных и запальчивых, как они стоят среди красной листвы плюща и тускло-серого бетона прусских блиндажей и отчаянно орут друг на друга.

— Может быть, они потом еще влюбятся, — говорю я. — Они же тоже Славы, в конце-то концов. Вы им расскажете?

Он обрывает свой рассказ на полуслове и долго молчит.

— Не знаю, — наконец говорит он. — Не знаю. Но — спасибо, что выслушали. 

Поднялся, пошел к двери, оглянулся:

— Скажу жене, что вы во всем ее поддерживаете.

— Безусловно так, — кивнула я захлопнувшейся двери.