Гений некролога

Черный джип остановился рядом со мной. Опустилось стекло, могучий водитель спросил: «Анатолий Петрович? Есть дело. Сядьте в машину, пожалуйста». 

Было июльское утро. Я шел на работу. Кругом много людей. Можно было бы крикнуть, что меня похищают. Либо быстро зайти в эту кофейню, там сказать, что меня преследуют, закрыться в туалете. Еще можно было бы… 

Но я сел в машину. На заднее сиденье. Водитель обернулся: «Меня Володя зовут. Проедем в одно место». 

Давайте сразу к делу, сказал я. Кто-то умер?

«Нет! — ответил мрачный Володя. — В том и дело. Там всё узнаете». 

Хотя лучше по порядку. Володя потом. 

Четыре года назад я ничего такого не предполагал октябрьским вечером. Не рассчитывал. Умер народный артист, я написал о нем пост. Будто о родном. Актера я любил, но в жизни не знал вообще, из всех знаменитостей я знаю только Зинаиду Андреевну, которая в детстве мелькнула в фильме про желтый чемоданчик. 

Но пост удался. Я умею натянуть сентиментальные — как их там? — струны, исполнить короткую щемящую пьесу. Научился этому в литературной студии, еще в институте, куда ходил ради однокурсницы Иры. Всем девочкам (а я был один юноша там) мои рассказики очень нравились. Кроме толстоносого руководителя студии. 

«Ты, Толя, мог бы стать новым Леонидом Андреевым, — усмехался он. — Многозначительность и обаятельная пошловатость — формула безотказная». 

Студию я вскоре оставил. Леонида Андреева невзлюбил, даже не читая. Ира? Неважно, что там с Ирой, прошло уже больше двадцати лет. 

Потом я выучился на психолога. Получил самую никчемную профессию на свете, консультировал женщин в хандре. Хотя мое умение высказываться праздно и густо тут как раз пригодилось. Но денег не приносило, я был слишком нечестолюбив. 

Жизнь была скучной, где самым большим развлечением оказался развод. 

А потом и случился этот пост. Который изменил всю мою жизнь. 

Сперва больше четырех тысяч перепостов. Письма от трех сетевых изданий: «Можно мы опубликуем ваш замечательный некролог?» Это не совсем некролог, отвечал я. «Неважно, главное — траффик». А деньги заплатите? — спрашивал я. «Мы за такое не платим». Ну черт с вами, говорил я, публикуйте. 

Дальше — вот какая удача! — умер еще какой-то значительный деятель. Я снова написал пост. Хотя о деятеле не знал ничего, пришлось немного изучить биографию. И снова успех. 

К моему удовольствию, значительные деятели умирали регулярно. А писал я о них как о родных все быстрей и быстрей. И мне уже было неважно: генерал, физик или танцовщица. Мне нравилось писать об умерших — звонко, нежно, печально. И чтобы тысячи перепостов. Смертный час великого человека становился триумфом ничтожного. Покойным все равно, а мне тихая радость. 

Наконец раздался звонок от популярного сайта: «Давайте поговорим о сотрудничестве». 

Я приехал. Главный редактор, юноша лет тридцати, сказал: «Знаете что? Вы гений. Гений некролога». 

И быстро произнес речь, глядя то на меня, то на оранжевых рыбок в стенном аквариуме, то в телефон. 

«Смерть продается лучше всего. Не секс и не скандалы. Смерть is the best. Самое читаемое на нашем сайте — там, где про смерть. Ну вот хотя бы свежее. Про запуск Илона Маска — сейчас двести тысяч просмотров, про выступление президента — триста с чем-то, а про смерть молодой певицы — уже почти миллион, хотя это плохой текст». 

Затем он произносил слова, которые я не понимал. Запомнил лишь «уникальных пользователей» — рассмешило. 

Но главное — он предложил стать их «эксклюзивным создателем траурного контента», я усмехнулся. Писать только для них. Оперативно и щемяще. Назвал сумму за текст. Которая мне понравилась. Я согласился. 

Когда я уходил, юноша сказал: «Кстати! Не ждите, пока кто-то там помрет. Следите за новостями. Если человек в коме или еще чего — пишите заранее».

А вдруг он поправится, спросил я. 

«Ну через год умрет. А у вас уже готов отличный текст. Понимаете, некролог такой жанр, который не протухает, который обязательно понадобится. Отменить его нельзя, в этом его прелесть». 

Так я стал работать на популярный сайт. С утра до вечера просматривая ленты новостей. Кому плохо с сердцем, кто попал в больницу, где родственники уже в печали и врачи строят неутешительные прогнозы?

Я и не подозревал, что так много людей на краю могилы. Мне оставалось лишь ждать, когда они туда соскользнут. И быстро-быстро писать некролог. Каждый покойник ненадолго мне становился родным. На полдня. Сам размещал текст на сайте, меня даже не читали редакторы. Просил лишь найти хорошую фотку.

 Дальше я о покойном забывал, кроме некоторых формулировок, которые нравились самому. (Ну хотя бы такая: «Нельзя сказать, что ушла эпоха. Потому что он прожил несколько эпох и был намного больше каждой».) Для удачных формулировок я завел отдельный файл и спустя пару лет мог легко вставить в очередной текст. Никто ничего не помнит теперь дольше недели. Приступ скорби длится в среднем минут шесть. Лайк со слезинкой — погнали дальше, смотреть прикольные видосы. 

Друзья называли меня циником, но каждый заметил про это: «Вообще я был бы рад, чтобы именно ты написал обо мне, если что…»

Могу заранее, отвечал я, будешь доволен. Тут я от души. Хочешь?

«Ой нет, Толян! — говорили мне. — Это уже перебор». 

Но когда долго кто-то не умирал, я писал некрологи вымышленным персонажам. Чтобы поддерживать стиль и форму. Пара вышла безусловных шедевров, я бы читал их со сцены, на фоне багрового занавеса. Ну пусть лежат пока файлом. Пока ангел не вострубил. Тогда я просто заменю имена и несколько фраз. 

Зато мне стали заказывать некрологи для совсем незнакомых людей. Умирал чиновник департамента, скажем, транспорта. Мне присылали его биографию, несколько ссылок на интервью: «Только обязательно там еще напишите, что он много заботился о сотрудниках и что его сын тоже в нашем департаменте, пошел, так сказать, по стопам… Это же для своих. Сколько возьмете?»

Я называл деньги, которые получаю в месяц за свои никчемные консультации. «Хорошо!» — отвечали мне. Отвечали слишком быстро и удовлетворенно. Так что я задумался: не мало ли я беру за такую работу? Я, гений некролога. 

И стал требовать больше. Популярному сайту о левых доходах я не сообщал. Однажды попросил главного редактора увеличить гонорар, но тот вежливо отказал в вотсапе. («Сорян, не можем».) Я было вспылил, решил, что надо с ними расстаться. Но сообразил: не надо, они же обеспечивают меня славой. Миллионы просмотров — это уровень топовых блогеров. Да, я понимал, что на имя автора мало кто обращает внимание, я всегда оставался в тени великих покойников, но хотелось ли мне большой славы? Не очень. Не в этом жанре. 

А ничего другого я не умел. Не роман же писать. 

Психологию на всякий случай я не оставлял. Но женщин в хандре почти уже  не слушал. Я думал о красивых фразах для будущих некрологов. 

Ужинал зато в ресторанах, купил новое пальто. «Ого!» — сказали коллеги. 

Теперь я ехал с Володей в черном джипе по жарким улицам. В машине было прохладно. Могучий Володя уже не казался опасным, дал мне бутылку воды, чуть улыбнулся: «Скоро приедем». 

Это был новый дом на Остоженке, в переулке, за оградой. Володя достал рацию из внутреннего кармана пиджака: «Мы на месте. Открывай». 

Мы шли по белому коридору, на стенах висели портреты в ажурных золотых рамах. 

«У вас галерея тут, что ли?» — спросил я. 

«Нет, это семья», — ответил Володя. 

«Чья?»

Володя не ответил. Он набрал код у стеклянной матовой двери, распахнул ее. Я вошел в комнату, где был лишь круглый деревянный стол, два кресла и пустой камин. За окном — внутренний дворик с фонтаном: мраморная голая девушка с крупной рыбой. 

«Подождите», — сказал Володя. 

Через минуту явился хозяин в белом спортивном костюме, протянул руку: 

«Леонид. Есть хотите? Нет? Тогда поговорим, садитесь». 

Он был очень богатый человек. Нет, он не представился очень богатым человеком. Он просто назвал свою фамилию. Я знал эту фамилию. Хотя лица этого человека никогда не видел. То ли металлы, то ли нефть, то ли недвижимость. «Форбс» знает лучше. 

Леонид хотел умереть. Точней, он хотел некролог о себе. И чтобы он вышел на нашем сайте через три дня. 

«Извините, но зачем?» — спросил я. 

«Хочу увидеть, как по мне скорбят», — улыбнулся Леонид. 

«Семья?» 

«И семья тоже. Хотя они все в Америке. Хочу услышать, какой я был. Хочу увидеть суету, хочу, чтобы все охренели. Мне это надо сейчас. Ну что?»

«А вы не боитесь?»

«Я? Я давно ничего не боюсь. И я не суеверный». 

«А что потом?»

«Потом я выйду и скажу, что это была страшная ошибка».

«Но почему ваша пресс-служба не может такой некролог сде…»

«Потому что они идиоты. А мне нужен хороший. И главное — это не должно быть официальное заявление. Вы печатаете некролог. Пресс-служба будет отвечать уклончиво на все запросы, я на пару дней исчезну. Семья тоже не в курсе. Никто не в курсе, кроме Володи, меня и еще двух человек. Короче, соглашайтесь. Сколько хотите?»

«Слушайте, но это странно будет выглядеть…»

«Нормально. Мне так надо. Сколько хочешь? Давай, не тяни!»

«И моя репутация…»

«Сколько, я спрашиваю?»

«Миллион».

«Хорошо. Миллион рублей. Половину сейчас. Жду текст. Володя даст всю информацию обо мне». 

Почему я не сказал «десять миллионов»? Или хотя бы «три миллиона». Что за жалкая интеллигентская цифра — миллион? Откуда взялась? Из черно-белого фильма в давно снесенном кинотеатре, из советского пыльного детства, из крика глупого одноклассника Вити? Миллион для нас — абсолют, предел, хрустальный небосвод. Почему мы так боимся того, что больше миллиона? Будто за ним — открытый космос, а я без скафандра. 

Но поздно. Не хватать же Леонида за белый рукав: «Я ошибся! Я напутал! Вот правильный ответ!» 

Через десять минут Володя мне дал тяжелый желтый конверт. Полмиллиона занимают так мало пространства. 

На следующий день я сделал некролог. Отправил Володе. Получил обратно, исправлено было только два слова. Володя перезвонил: «Время скажу чуть позже. Деньги привезу сразу, как выйдет. Про молчание тебе и так понятно?»

В назначенный час, в десять утра я разместил на сайте некролог, фотографию мне тоже прислал Володя. 

Через пять минут стали звонить. Первым был главный редактор: «Толя, блин, откуда такая инфа?»

От покойного, ответил я.

«Нет, риалли! Откуда?»

Всё точно, сказал я, звони в пресс-службу к ним. 

И больше трубку не брал. Включил телевизор в комнате, радио на кухне. «Эхо Москвы» было первым. Дальше это стало новостью дня.  

Вечером о смерти Леонида сообщила программа «Время». Фотография на черном фоне. «Стало известно о скоропостижной…» План сработал. Но зачем я сказал это нелепое слово «миллион»?

…А через три дня Леонид умер. В кабинете, где записывал на видео опровержение. И потом этот ролик — как он пучит глаза и падает головой на стол — стал хитом интернета. Сердечный приступ. Думаю, ролик отправил каналу Mash угрюмый Володя, хотя какая мне разница? 

План сработал. Но гораздо дальше, сильней и бесповоротней, чем рассчитывал миллиардер. Мне немного жаль Леонида. Он ведь ненадолго стал мне родным. 

Скорбим шесть минут. 

Но значит — что? Значит, я действительно гений некролога. Риалли. И если я написал, человеку уже не спастись. Бога нет, но есть некролог. 

Моя репутация не пострадала от этой истории. Да, вышел недолгий скандал, когда открылись подробности нашей сделки. Я вынужден был рассказать следователям. Но моя репутация, напротив, стала величественной и пугающей. Меня даже звали в мистические программы на Рен-ТВ и еще куда-то, но я отказался. Гений, истинный гений, должен оставаться в тени. 

На днях ко мне обратился суетливый человек, вице-президент компании. Ему требовался некролог для его босса. И побыстрее. 

«Когда умер?» — спросил я. 

«Тут проблема, он еще жив. Вы понимаете, о чем я?»

«Десять миллионов», — ответил я.