Пять «Чаек» МХТ — от Станиславского до Коршуноваса
Новый театр МХТ — проект Константина Станиславского и Владимира Немировича-Данченко — появился в Москве в 1898 году. Его основатели заявляли, что будут ломать традиции, менять устоявшиеся представления не только о театральном действе как таковом, но о театральной культуре в целом. Первые постановки МХТ особого восторга у публики не вызвали, переворота не случилось. Настоящие перемены начались именно с «Чайки». Вообще чеховской драматургии новый театр обязан своим «рождением» и дальнейшим мировым признанием.
Чайка стала символом театра, его эмблемой и талисманом. Она обеспечила себе вечную прописку на зеленовато-сером занавесе театра. Когда в 1902 году МХТ получил здание в Камергерском переулке, архитектор Федор Шехтель, занимавшийся его проектировкой, создал и эскиз чайки. В пьесе чайку подстреливает Треплев и приносит к ногам своей возлюбленной, Шехтель же решил «оживить» птицу — у него она как будто парит над волнами.
«Чайка №1». Рождение нового театра
Всего в истории МХТ было пять постановок «Чайки». Первая — совместная работа Станиславского и Немировича-Данченко. Станиславский долго не хотел за нее браться: поначалу ему казалось, что он не понимает ее смысл. Отказывался отдавать свою первую пьесу и сам автор. Он был расстроен полным провалом постановки в Александринском театре с блистательной Верой Комиссаржевской в роли Нины Заречной. Да и критика на него обрушилась нешуточная, как со стороны зрителей (уходя со спектакля, они выкрикивали оскорбления — «скука», «декадентство»), так и со стороны экспертов. И тем не менее Немировичу-Данченко удалось убедить обоих: он верил в Чехова как в главного русского драматурга.
Работая над спектаклем, Станиславский сумел разглядеть в пьесе скрытый в диалогах подтекст, угадал настроение, уловил тончайшие психологические нюансы. Четко следуя чеховским ремаркам, он смог передать атмосферу летнего сада, наступающих сумерек, приближающейся грозы, воссоздать звуки — пение птиц, стук гравия, топот лошадей, шелест листьев. С помощью сценографии — подробно показать мельчайшие детали быта и поведение персонажей, вписанных в этот быт: они раскуривали папиросы, пили чай, чиркали спичками. Зритель мог наблюдать, как утро переходит в день, а затем наступает вечер, он видел на сцене пейзаж и героев, существующих в этом пейзаже.
Главная заслуга Станиславского заключалась в том, что персонажи на сцене показывали зрителю знакомую ему жизнь и в то же время передавали стойкое ощущение бессмысленности этой жизни, скуки и утомления. Для русского театра такая постановка была не просто новой и неожиданной, это было настоящим переворотом и ознаменовало рождение нового, режиссерского театра.
Премьера «Чайки» состоялась 17 декабря 1898 года. Тригорина играл сам Станиславский, Треплева — Мейерхольд, Аркадину — Ольга Книппер (женой Чехова она станет только в 1901 году), Заречную — Мария Роксанова. Все артисты были напряжены до предела, боялись провала, одна артистка упала в обморок, после первого акта зал сидел в полном молчании. Но вдруг по окончании спектакля раздался гром аплодисментов. Успех, небывалый успех.
Надо сказать, что, когда Чехов увидел эту постановку (на премьере его не было), он был слегка разочарован. Главной его претензией к режиссеру было то, что играть пьесу следовало как комедию, а не как драму.
Эту первую «Чайку» в МХТ сыграли всего 63 раза, хотя все другие спектакли по чеховским пьесам отличались долголетием. Но именно с ее появлением в репертуаре театр начал свое восхождение.
«Чайка №2 и №3». Дань традиции
Следующие две «Чайки» МХАТа — 1960, 1968 годов — не отличались какими-то заметными режиссерскими открытиями ни в плане трактовки текста, ни в плане актерского существования, хотя любопытны были некоторые сценографические решения. Спектакли были «чинны», «благородны» и как будто «кланялись» той первой знаменитой «Чайке», отдавали дань традиции.
«Чайку» 1960 года поставили Иосиф Раевский и Виктор Станицын. И хотя в спектакле играли ведущие на тот момент артисты МХАТа (Тригорин — Павел Массальский, Нина — Татьяна Лаврова, Аркадина — Алла Тарасова), он ничем особенным не запомнился.
За третью «Чайку» спустя всего восемь лет, в 1968 году, берется Борис Ливанов, корифей МХАТа. Олегу Стриженову, исполнителю роли Треплева, было тогда уже под 40 (в пьесе Константину Гавриловичу — 25 лет), да и все другие артисты в этой постановке, кроме Ирины Мирошниченко (ее Маша — очень трепетная, очень грустная, очень несчастная и вызывающе молодая на фоне других), казались «старше» своих персонажей, выглядели уставшими от жизни. Спектакль получился неторопливый, вдумчивый, меланхоличный. Критики писали о нем как о «романтической драме». Персонажи разделились на тех, кто стремится к любви, кто жаждет творить, отдать всего себя искусству, и на тех, кому до всего этого нет никакого дела.
«Чайка №4». Новая труппа. Звездный состав
В 1980 году четвертая «Чайка» полетела над сценой МХАТа с легкой руки Олега Ефремова: на тот момент он уже 10 лет руководил театром. Именно этот спектакль, ставший визитной карточкой МХАТа на долгие годы, в какой-то степени обострил намечающийся раскол в труппе. Противники Ефремова (старая гвардия театра) не приняли спектакль. В постановке были задействованы в основном новые артисты, которых Ефремов привел за собой. Звездный ансамбль: Нина Заречная — Анастасия Вертинская, Дорн — Иннокентий Смоктуновский, Треплев — Андрей Мягков, Шамраев — Вячеслав Невинный. В другом составе играли Евгений Евстигнеев, Ия Саввина, Александр Калягин, Юрий Богатырев. По сути они как раз таки и составляли новую труппу, которую собрал Ефремов на посту худрука.
В этой «Чайке», тонкой, нежной, поэтичной, восхитительно красивой, с ажурными тюлевыми занавесками (художник Валерий Леванталь), по словам Анатолия Смелянского, «звучала нота всеобщего примирения, понимания и прощения». Уделялось внимание каждому персонажу, но слова сливались в общий монотонный гул и как будто растворялись в воздухе.
В 2001 году Олег Табаков, пришедший на смену Ефремову, принимает решение восстановить спектакль своего предшественника в новом составе. За реконструкцию берется Николай Скорик, долгие годы работавший с Ефремовым рука об руку. Режиссерский рисунок остался прежним, но актеры были новые: некоторых пригласили из «Табакерки». Правда, Евгения Добровольская «перекочевала» из предыдущей «Чайки»: у Ефремова она какое-то время играла роль Нины, в новой версии стала Машей. Ее героиня, вкрадчивая, томная, страдающая от неразделенной любви, задавала тон всему спектаклю. И еще Вячеслав Невинный, который сделал Сорина трогательным и мягкотелым стариком. Роль Треплева играл Евгений Миронов: порывистый, нежный, слегка инфантильный «ребенок». Ирина Мирошниченко («бывшая» Маша) исполнила роль Аркадиной, жесткой, холодной, властной, умной и расчетливой женщины. Несмотря на то что критика ругала спектакль за архаичность, Олег Табаков, только вставший у руля МХАТа, как будто принял у Ефремова эстафетную палочку.
«Чайка №5». Чехов XXI века
И вот в 2020 году в Камергерском переулке появилась новая «Чайка». Сергей Женовач, сменивший Олега Табакова на посту худрука МХТ, приглашает Оскараса Коршуноваса: впервые за столь символичную для театра пьесу берется человек не мхатовской школы. И он делает вызывающе современный спектакль. Все начинается с веселого и шумного интерактива с залом, когда расхаживающая взад-вперед по сцене Дарья Мороз призывает зрителя снимать актеров на телефон и выкладывать съемку в инстаграм с хештегом «#чайкакоршун» (коршун — сокращение от Коршуновас). Артисты готовятся к спектаклю на глазах у публики, перед ней — последние приготовления, веселая предпремьерная суматоха.
Постепенно эта неразбериха плавно перетекает в спектакль, актеры, изображающие актеров, превращаются в персонажей «Чайки». Все они — люди XXI века. Надменная, гордая, решительная, роскошная Дарья Мороз — Аркадина, которая может заткнуть за пояс любого: когда ей надо поставить на место внезапно взбрыкнувшего Тригорина, увлеченного Ниной, она в жесткой форме, дойдя почти до рукоприкладства, буквально скрутит его и «засунет за пояс».
Порывистая, увлекающаяся, но уверенная в себе Нина — Паулина Андреева. Она бодро скачет на красивом вороном коне по Камергерскому переулку на треплевский спектакль, где играет главную и единственную роль (зритель наблюдает за этим по видеотрансляции). Бежит по коридорам МХТ через фойе к залу — и вот она, уже на сцене, запыхалась, но успела-таки. Эта Нина заражена искусством, заражена театром. Тут все им больны, но она особенно (не случайно то и дело герои цитируют строки из шекспировского «Гамлета»). Сначала мысли Нины занимает Треплев, потом Тригорин, слушает она и наставления Аркадиной, которая окончательно убеждает ее в необходимости посвятить себя Мельпомене: теперь она обречена стать актрисой.
Нина носит короткие шорты, черные шелковые платья, спектакль по пьесе Треплева играет вообще в каком-то скафандре: она не похожа на тихую деревенскую девушку, видевшую за всю свою жизнь только одно озеро и два соседских дома. Она, конечно, страдает из-за Тригорина, из-за его предательства, о чем рассказывает Константину в конце пьесы, но даже от этого ее монолога веет театральностью.
Треплев (Кузьма Кутрылев) — депрессивный, обидчивый, ревнивый мальчишка, совсем еще молодой. Он повсюду ходит с камерой и всех снимает: изображения лиц транслируются на покатый экран, висящий над сценой. Он как будто за всеми подглядывает и всех немного осуждает: за их незаслуженный успех, за их невнимание к его творчеству, да даже за их чувства, вступающие в резонанс с его собственными. А тут почти все из-за чего-то страдают. В основном из-за ревности. Маша (Светлана Устинова) — бледная, изможденная девушка в черной косухе, раздираемая любовью к Треплеву, — в сердцах хлещет водку и изливает душу ошарашенному Тригорину. Тригорин же (Игорь Верник) вальяжен, нетороплив и очень себе на уме.
Роскошен и величественен Сорин (Станислав Любшин), немного потерянной, но хитроватой выглядит Полина Андреевна (Евгения Добровольская) — это уже третья ее «Чайка» в этих стенах, и каждый раз — новый персонаж.
В первом акте действие наполнено светом, красками, яркими костюмами, громкой музыкой, во втором сцена «погружена» в черные тона, а действие как будто замедляет ход. Оформление, впрочем, остается прежним (сценография — Ирина Комиссарова и Оскарас Коршуновас). Прозрачная стеклянная перегородка перерезает сцену пополам (за ней — темнота и плещется колдовское озеро), справа установлен уходящий вверх наклонный помост, над ним висит тоже стеклянный экран, на авансцене — только диван и деревянная банкетка. В этих стеклянных плоскостях все время отражаются герои, их фигуры бликуют, двоятся, а лица периодически крупным планом транслируются на экране.
Мир инстаграма и фейсбука постоянно меняется, в нем нет никаких констант и четких изображений, камера фиксирует моменты, и тут же на смену одной фотографии приходит другая: на одной ты — в профиль, на другой — анфас, но когда ты настоящий — уловить очень сложно. И в этом мире творцу-Треплеву очень неуютно, он со своей камерой то и дело сидит где-то в углу сцены, как будто прячется. В финале раздастся только выстрел, но о смерти Константина Гавриловича так и не сообщат, а все остальные усядутся на стулья, как будто лицом к залу, как будто в ожидании очередного представления. Игра в театр обернулась трагедией, театр победил жизнь, не оставив ей права на счастливый финал.
Зато мхатовская чайка, оказывается, «живее всех живых». МХТ этой своей последней премьерой перед закрытием всех театров на карантин еще раз доказал, что в его труппе — одни из лучших артистов, что он идет в ногу со временем, при этом не забывая о традициях и преемственности.