Среда или понедельник

Пришел мужчина самого «простецкого» вида, один. Поздоровался скованно-вежливо, прошел на середину кабинета, стоит. Я думала, вот скажет: «Жена с ребенком в туалет отошли, сейчас подойдут». Ни о каких проблемах он мне, конечно, не расскажет, но хоть запишу пока имя, возраст ребенка, адрес.

— Садитесь.

Сел, крутит в руках какие-то листочки, кажется, медицинские заключения. Жена и ребенок, по всей видимости, не придут. Я несколько напряглась. Чтобы такой человек в одиночку пришел в детскую поликлинику не забрать результаты анализов и не записать семью к специалисту, должно что-то случиться. Что?

Ждать, что он заговорит сам, неправильно. Надо ему помочь.

— Как зовут вашего ребенка?

— У нас их двое.

«У нас». Не вдовец, по крайней мере уже легче.

— Как их зовут? Сколько им лет?

— Леша и Катя. Леше семь лет, Кате десять. И у нас хотят их забрать.

— Господи, кто?

Я не раз слышала и читала всякие страшные истории про опеку, которая приходит и забирает детей, но никогда сама прежде не сталкивалась. И вот, видимо, пришлось. Это все объясняло. Наверняка он пришел ко мне в надежде на какое-то положительное заключение, которое поможет детей не отдавать. И которое я ему, конечно, не дам, потому что он даже не привел детей, а сам сейчас может рассказать мне все что угодно. А что там на самом деле? Мужчина не выглядит спившимся и даже злостно употребляющим. Пьет жена? Наркотики? Насилие? Или это как раз тот самый случай, о которых иногда пишут: какое-то несчастное случайное стечение обстоятельств и кто-то спустил на семью эту самую опеку? И как же я-то сейчас во всем этом разберусь?

— Бабушка с дедушкой, жены мать и отец. Они.

Так. Все, что я себе придумала про опеку, побоку. Перестраиваемся на марше. С чего это родители жены хотят «отнять» (он употребил именно это слово) детей из полной семьи? Мужчина передо мной, с ним на вид все в порядке. Можно предположить, что что-то не так с его женой. Прежние гипотезы: алкоголизм, наркотики, другая асоциалка. Или — почему я сразу не подумала? — тяжелая болезнь. Онкология, рассеянный склероз, мышечная дистрофия какая-нибудь? Прародители хотят помочь, облегчить ношу страдающей дочери, а «простецкий», любящий своих детей муж вполне может воспринять ситуацию и агрессивно — «детей отбирают!».

— Чем вы занимаетесь?

— Я на стройке работаю. Сварщиком.

— А ваша жена?

— Люба сейчас дома, с детьми. Леша в этом году в первый класс пошел.

Сварщики очень неплохо зарабатывают, я это знаю доподлинно. Про жену он сказал «сейчас» — значит, раньше Люба тоже где-то работала, плюс он связал ее нынешнее сидение дома не с тяжелой болезнью, а с тем, что младший ребенок пошел в первый класс. Семья однозначно не голодает и даже, скорее всего, имеет некий достаток. Да что же там у них, в конце концов, происходит?

— Как вас зовут?

— Иван.

— Иван, как можете подробно, объясните мне, почему родители Любы хотят отнять у вас детей? Что вообще за странная идея? Может быть, они хотят просто принимать деятельное участие в их воспитании?

— Нет! Отнять! — мужчина упрямо мотнул головой. — Чтобы они жили у них, учились, отдыхать с ними ездили и все такое. А мы чтоб навещать.

— Но почему? У вас же полная нормальная семья. Люба... — я не решалась спросить напрямую: «Не наркоманка? Не алкоголичка?», не зная, как он на такое отреагирует. — Люба справляется с воспитанием детей?

— Справляется она! Да! И любит их! И они ее! Да!

Слишком много экспрессии. Значит, проблема все-таки в Любе.

— Что они говорят? Чем аргументируют?

— Они говорят: чтобы дети выросли нормальными, должна быть среда. И они им эту среду обеспечат. А мы — нет.

— Среда?

— Ну да. У них среда, а у нас, видите ли, всегда понедельник.

Юмористическая игра словами в исполнении Ивана была столь неожиданна, что я на мгновение растерялась.

— А все ихние говорят, что они правы и нам радоваться надо, — с горечью добавил мужчина. — И чего это мы не рады?

— Что не так с Любой? — после включения иронии я почему-то уверилась, что с самим Иваном в порядке абсолютно все, и решилась на прямой вопрос.

— У нее диагноз — умственная отсталость. Но она в порядке на самом деле.

Так. Это объясняло почти все. Кроме одного.

— Диагноз врожденный? Как вы познакомились? Как сложилась ваша семья? Рассказывайте подробно. Мне нужно знать как можно больше, чтобы спланировать дальнейшее.

Иван родился в каком-то маленьком депрессивном городке на северо-западе России. Рос как все вокруг, ничем не блистал и ничем не интересовался. И им тоже никто не интересовался. Отец где-то сгинул, мать работала в магазине и попивала, старшая сестра с 13 лет искала кавалеров. После девятого класса Ваня со всеми друзьями пошел в ближайшее ПТУ, через год вылетел оттуда, потому что учиться там не заставляли, а заставлять сам себя он не привык. Несколько месяцев пинал балду с дворовой компанией под визгливый ор матери и сестры (которая к тому времени тоже работала продавщицей и по-прежнему искала кавалеров) и с некоторым облегчением пошел в армию.

В армию сестра написала ему подробное и неожиданно серьезное письмо приблизительно следующего содержания:

«Ты, Ваня, мужик, а вам, мужикам, в жизни пробиваться все-таки легче. Поэтому будет только справедливо, если квартира мне достанется, а я за то за нашей матерью до конца присмотрю. С жильем меня, может, который мужик все-таки замуж возьмет, и ребенка рожу, а если тут в двух комнатах еще и брат, так кому же оно надо. Поэтому ты, Ваня, после армии поезжай куда хочешь и ищи себе судьбу во всей нашей огромной стране или даже, если пожелаешь, за ее пределами, а в родной город не возвращайся — тебя тут не ждет ничего и никто. От всей души желаю тебе счастья. Твоя сестра Зина».

Обескураженный парень показал письмо армейским друзьям. Один из них, считавшийся в части умным, сказал:

— Сестра твоя, конечно, сучка, но по сути она права. Каждому своей судьбы хочется. И чего тебе в твоем захолустье ловить? Поедем лучше со мной в Питер, там, говорят, строят много, а я в путяге на сварщика учился и тебя тоже научу. Вдвоем нам как-то сподручней будет. И еще, говорят, в Питере красиво и море.

Иван согласился просто потому, что никаких других планов у него не было.

И, как ни странно, у них все получилось. Почти сразу нашли работу. Сняли на двоих большую темную комнату с окнами во двор-колодец у тихого одинокого алкаша, с которым сразу подружились. Алкаш имел высшее филологическое образование, любил интеллектуальное кино, и вскоре имена Феллини, Бергмана и фон Триера стали для парней знакомыми. Самого Ивана от таких фильмов подташнивало и потом запутанные кошмары снились, а его армейский друг был в восторге: секи, Ванька, мы с тобой на питерский лад развиваемся, глядишь, умными станем.

Однажды Иван на стройке нехорошо сломал большой палец. Что-то там было не так с техникой безопасности, и ему даже выплатили какую-то компенсацию, а в госполиклинике пожалели молодого рабочего и сказали: знаешь, парень, палец может кривым остаться, и вся рука будет так себе, а тебе же, судя по всему, всю жизнь руками работать — пойди-ка ты вот сюда и за деньги проконсультируйся в частной клинике, там хирург от бога, он тебе, может, все сделает так, что и незаметно будет. И дали адрес.

В клинике были зеркала, на входе выдавали бахилы и стояли пальмы. В мягком кресле сидела дама и читала книжку с иероглифами. Ваня уже собрался бежать, но тут к нему подошла круглолицая девушка в розовом халатике, взяла его за руку и сказала:

— Вы не бойтесь, я вас сейчас проведу, куда надо.

Так Ваня познакомился с Любой. Хирург от бога и один из владельцев клиники был ее отец. Но тогда Иван этого, конечно, не знал.

Люба со свойственной многим людям с когнитивным дефицитом интуицией мигом поняла его неловкость и в буквальном смысле за руку водила по кабинетам. Удача ему в тот день улыбалась. Хирург, посмотрев снимки, увидел в его пальце «интересный случай» и согласился помочь. Сказал, что после лечения объем движений в кисти должен полностью восстановиться.

В конце концов Иван проникся теплой благодарностью к странноватой девушке (разумеется, он заметил ее ментальные проблемы, но в целом она не показалась ему отталкивающей) и сказал:

— А у тебя когда смена кончается? Может, сходим мороженого в кафе поедим?

Люба задумалась надолго, а потом вдруг ахнула и прижала ладони к щекам:

— Так это ты меня на свидание приглашаешь?!

— Ну да, считай, что так, — ухмыльнулся парень.

— Тогда я прямо сейчас отпрошусь! — воскликнула девушка и убежала.

***

В клинику по медицинским вопросам Иван ходил еще почти два месяца. Люба сияла, когда видела его, чуть ли не прыгала от восторга. Он еще два раза ходил с ней в кафе и один раз в кино. Общаться с Любой было странно — она смотрела ему в рот и говорила, что он очень умный и красивый. С неослабевающим интересом слушала рассказы про стройку, истории из детства Ивана и даже неуклюжие пересказы фильмов соседа-филолога.

Армейский друг первым подошел к вопросу радикально:

— Вань, тебе надо на ней жениться. Ну и что, что дура. Питерская прописка сразу — раз. А может, и жилплощадь, если родители расщедрятся. Они у нее кто?

Ваня спросил. Тогда только и узнал, что Любин отец — владелец клиники. При людях она к нему по имени-отчеству обращалась — так была обучена.

Еще три месяца друг давил, а Иван привыкал к этой мысли. Как-то Люба сказала: мне, Вань, с тобой знаешь как повезло — мне ж говорили, что такую, как я, никто никогда на свидание не пригласит, и я должна это понимать и быть к этому готова.

Ваня почему-то вспомнил сестру, которая все искала кавалеров и даже родного брата из-за этого из дома выгнала, и чуть не расплакался.

***

Родители Любы отправили дочь на кухню порезать пироги и разложить их на тарелке и сказали ему:

— Мы все понимаем. Вы пролетарий из депрессивного поселка, женитесь на слабоумной ради прописки. Но мы согласны, потому что наша единственная дочь Люба к вам очень привязалась. Потом вы ее бросите. Но, может, она родит ребенка. Любина энцефалопатия не генетическая, а перинатального генеза и ребенок может быть нормальным. Это будет удачей для всех нас. Сейчас мы купим вам квартиру, но доли в ней у вас не будет. Уйдете, как пришли. Это понятно?

Иван кивнул, от разговора его тошнило. В точности так же, как от «Осенней сонаты» Бергмана.

***

— Как вы сейчас относитесь к Любе?

— Я ее люблю, — твердо ответил Иван. — Она прекрасная жена и мать. Она меня всегда слушает, всегда на моей стороне. Я прихожу с работы, мне всегда рады. Мы ездим за город на речку и там все вместе в мяч играем и в воланчики. Мои друзья мне завидуют и за глаза говорят: всего-то и надо было для счастья — на клинической дуре жениться. Это они из зависти — я понимаю и не обижаюсь.

— Дети нормальные?

— Лешка — одаренный. И в этом проблема. Они за него как клещами ухватились. Надо спецшколу, домашнюю среду для развития, а как — если к нему придут домой или там на экскурсию, а у него папа рабочий, а мама слабоумная. Самое смешное, что они их даже не любят. Они по-честному любят только свою медицинскую работу. Для них наши дети — проект.

— А для вас?

— А для нас они воздух. Мы ими дышим.

«Интеллектуальное кино», — подумала я.

— А что сами дети?

— Им, главное, вместе — они очень дружные.

Я только что хотела предложить отдать одаренного Лешку, но осеклась.

— Что нам делать? — с надеждой взглянул Иван.

— Шведский вариант, — подумав, сказала я.

— Шведский? Это как? — подозрительно переспросил мужчина.

— Там, если отец с матерью разбежались, они должны жить недалеко и по очереди брать к себе детей и водить их в школу и все такое. У вас так же — две семьи. Будет и им среда, и вам воздух. На экскурсии пусть они ездят, а на каникулы на речку — вы. Зина замуж вышла?

— Зина? — Иван с трудом перестроился. — Нет. Но дочку родила. Кате почти ровесница.

— Вы ездили на родину?

— Нет, конечно.

— Поедете. Покажете внуков, племянников, жену. 

— Это надо?

— Обязательно. Любе надо, и Зине, и вам, и всем троим детям. Мир объемен. Не только понедельник или воскресенье. Среда как она есть.

Он долго и тяжело думал. Потом уронил, как кирпич на стройке:

— Надо. Вы правы.

— Тогда вперед, — сказала я. — Они согласятся, им деваться некуда.

Он молча кивнул и ушел.

А я очередной раз поразилась причудливости сплетения нитей человеческих судеб.