Заговорщики. О новом спектакле «Заговор чувств» в МХТ им. Чехова 

Немного истории. Зачем Олеша стал писать пьесу

 Роман Юрия Олеши «Зависть» впервые был опубликован в 1927 году в журнале «Красная Новь» и сразу же сделал писателя знаменитым. Из автора популярных фельетонов в газете «Гудок», которые он подписывал псевдонимом Зубило, он превратился почти что во властителя дум. Дело в том, что он лоб в лоб столкнул старую культуру и новый мир, вымирающих интеллигентов и строителей коммунизма. Тема носилась в воздухе: приблизительно в то же время были написаны «Самоубийца» Эрдмана, «Зойкина квартира» и «Багровый остров» Булгакова — думающие люди не готовы были сбросить с корабля современности все нажитое человечеством культурное богатство и мучительно искали выход. Уехать? Приспособиться? Застрелиться? Сценическая судьба названных пьес была по большей части трагичной — цензура, запреты. Но у Олеши имелось одно преимущество. Он был великим мастером метафоры и ни о чем не говорил прямо, витиеватые и туманные речи его героев надо было еще раскусить. Об этом точно сказал друг и вечный соперник Олеши Валентин Катаев: «Наш век — победа изображения над повествованием... Метафора стала богом, которому мы поклоняемся». И вот здесь-то Олеше не было равных.

Даже тот, кто не читал роман «Зависть» и не погружался в сложные отношения братьев Бабичевых, все равно хотя бы краем уха слышал про «ветвь, полную цветов и листьев». Или «перламутровые плевки» на полу у вдовы Анечки Прокопович. Или про сердце, которое колотится, «как яйцо в кипятке». Текст завораживал и заставлял прислушаться, разобраться, хотя это и было нелегко. И тогда, и теперь.

Сам писатель тоже понимал, что создал нечто из ряда вон: «У меня есть убеждение, что я написал книгу, которая будет жить века… От этих листов исходит эманация изящества». Неудивительно, что тогдашний завлит Художественного Павел Марков, в сети которого попадали действительно лучшие драматурги, мечтал заполучить Олешу. Пьеса «Заговор чувств» по мотивам «Зависти» (и по заказу театра Вахтангова) была написана, и потрясенный Олеша даже отметил в дневнике, что, подумать только, он теперь автор Художественного, как Метерлинк, Чехов и Андреев! Но не случилось: наступала эпоха индустриализации, Станиславский был занят в основном своей системой, острожный Немирович-Данченко выжидал… В итоге ее все-таки поставил Андрей Попов в театре Вахтангова, а МХАТ довольствовался «Тремя толстяками», дополнившими «Синюю птицу». По сей день многие считают, что пьеса с удачным и эффектным названием сильно уступает роману. 

Зачем Женовач обратился к Олеше

 Для этого есть причины внешние: новый руководитель Художественного уже выпустил «Бег» Булгакова, тем самым обозначив интерес к исконно мхатовскому репертуару почти забытых сегодня двадцатых-тридцатых годов. Почему забытых? Потому что во многом их заслонили трагические события периода репрессий и Второй мировой войны, и страдания Николая Кавалерова из «Зависти» или Подсекальникова из «Самоубийцы» стали уже почти никому не интересны, кроме литературоведов и историков театра. Внутренние причины — это страстная любовь Женовача к хорошей литературе и его упрямство в достижении своих творческих целей. Он вообще иногда напоминает мне представителя забытой профессии — мастера лесосплава. Вот несется по буйной реке плот из бревен, и всем кажется, что застрянет он на порогах, не доплывет, и команда редеет, боятся люди, но главный ни за что не остановится, не сойдет на берег и добьется своего. Таким он был, когда ставил свои замечательные спектакли в Театре на Малой Бронной, таким остался в своей Студии театрального искусства и вот теперь в Художественном.

Спектаклям Женовача присуща некоторая монологичность — и она как нельзя лучше соответствует прозе Олеши. Почему он и дополнил пьесу внутренними монологами героев из «Зависти», не испугавшись погрузить зрителя в абстрактные рассуждения о том, кто является хорошим сыном века, а кто плохим. Почему он и работал столь тщательно и долго с актерами — и по меньшей мере два героя сыграны так, как и должны играть артисты на этой сцене. Великолепно. Режиссер не побоялся буквально бросить актеров, уже отдавших дань и телевидению, и сериалам, в сложнейший текст, который вообще непонятно как играть. Разве только наслаждаться его звучанием и изяществом.

Театральные метафоры

 Художник Александр Боровский и художник по свету Дамир Исмагилов придумали яркий конструктивистский занавес из прямоугольников а-ля Родченко, Попова и братья Стенберги. Эти цветные прямоугольники один за другим поднимаются, и на свет выходят герои — первым появляется Николай Кавалеров (Алексей Красненков), бездельник и пьяница, который живет в доме Андрея Бабичева, директора треста пищевой промышленности. Он и ненавидит своего хозяина, и боится его, хочет убить, потому что тот отнял у него девушку Валю — ту самую «ветвь, полную цветов и листьев», — но в конце концов примиряется с неизбежным. Кавалеров считается alter ego самого автора, в спектакле он сдается довольно быстро, а в жизни этот процесс занял десятилетия тяжелого пьянства самого Олеши и отражен в его знаменитых дневниках, в частности, изданной совсем недавно «Книге прощания». Там он прямо говорит и о тоске по Европе, по цивилизации («Быть может, если бы я жил в Европе, то мне и не нужно было бы мечтать о будущем?») и формулирует главное: «Все опровергнуто, и все стало несериозно после того, что только одна есть сериозность в мире — строительство социализма». Не будем забывать, что после 1934 года Олеша не написал ни одного законченного прозаического текста, хотя его «Зависть» и выдержала одиннадцать переизданий.

Символ нового времени — это большевик и партиец Андрей Бабичев, изобретатель нового сорта колбасы и «Четвертака» — гигантского дома с «величайшей столовой, где обед из двух блюд будет стоить четвертак», то есть двадцать пять копеек. Его музыка — это чавканье двух тысяч ртов, которые поедают щи, причем запах их доносится аж до Германии. Для голодной России не такое уж последнее дело, писал же Маяковский: «Важно для рабочих масс — в Моссельпроме лучшее производство колбас». Бабичева виртуозно, со вкусом играет Михаил Пореченков, и хотя в спектакле он не поет по утрам в клозете (этой фразой, как известно, начинается роман), но своей витальностью, преданностью делу и жадным любопытством к жизни (он читает Шекспира) Бабичев легко выдавливает на обочину и Кавалерова, и своего брата Ивана.

Иван Бабичев, таинственный господин в пожелтевшем от времени котелке, «похожем на пасхальный кулич», и с подушкой в руках, как раз и устраивает «заговор чувств» — старых, как мир, чувств против новой целесообразности, когда даже ответную любовь можно будет получить в Институте эмоций, как мечтает девушка Валя (ее стильно играет Софья Райзман). Он как демиург вызывает у обитателей коммунальной квартиры целый спектр этих чувств — одна из лучших сцен спектакля. Кульминацией становится мечта Почтенного старика (Виктор Кулюхин) — всего-то тишина и покой. Дом, вишневый сад и внучка, играющая на рояле. Легко представить, какие разные эмоции вызывал этот монолог у зрителей — участников первых пятилеток. Вот этого Бабичева его брат Андрей точно не обратит в свою веру: Артем Волобуев замечательно играет его внешне мягким, обаятельным, пластичным, но не уступающим новому времени — в отличие от Кавалерова — ничего из того, что ему дорого. В романе не совсем так, но режиссер, очевидно, посчитал важным именно этого героя сделать наиболее близким автору — с его болью и неприятием той страны, где «дороги славы заграждены шлагбаумами», а писателей загоняют в стойло соцреализма. Погорячился все-таки Аркадий Белинков, когда назвал свой знаменитый труд об Олеше «Сдача и гибель советского интеллигента» — Олеша-то как раз не сдался. Хотя трудно было всем: и «невозможно быть живым, и трудно мертвым притворяться», писал не кто иной, как гораздо более удачливый и встроившийся в систему Катаев.

В финале занавес из лоскутов взлетит и мы увидим опять же конструктивистские легкие лестницы, уходящие куда-то в небо. На них под живой духовой оркестр, играющий «Марш авиаторов» — «все выше, и выше, и выше» — состоится окончательный триумф колбасника Андрея в сопровождении неизменно преданного Соломона Шапиро (Авангард Леонтьев) и отдавшейся ему Вали. И даже летящая вниз розовая колбаса (ее сбросил, конечно, Иван) не может испортить праздник.

Зритель смотрит Олешу

 У Женовача в Студии театрального искусства свой зритель — умный, интеллигентный, давно обживший в здании на улице Станиславского по-мхатовски скромные, изысканные интерьеры, придуманные Александром Боровским. В Художественном такого зрителя режиссер еще только воспитывает, и я не знаю, что у него получится. На премьере — особый подготовленный зал, но потом из пандемийной Москвы образца двадцатых годов двадцать первого века, возможно, непросто будет разобраться в реалиях постнэповской России двадцатых годов века прошлого. В этой связи вспоминаешь о том, что на Западе нередко подобные спектакли сопровождаются специальными лекциями, экскурсиями, а не только текстами в программке, которые к тому же — белым шрифтом на оливковом фоне — трудно прочесть. 

Безусловным фаворитом у публики является Михаил Пореченков: его роль не только замечательно выстроена, от уморительной зарядки вначале до размышлений о названиях новых продуктов, но и сыграна с азартом и на одном дыхании. Да и герой понятный — кто ж откажется от колбасы и кто помнит, афроамериканцем или мавром был Отелло. И только мастерство Артема Волобуева и его существование на грани возможного заставляет зал слушать бесконечные призывы Ивана оставить все-таки «шрам на морде истории». Увы, это не получается ни у него, ни у Кавалерова, падающего в итоге в объятия вдовы на той самой кровати, которую ее покойный муж выиграл в лотерею.

В Художественный ходит сегодня интересный зритель: актеры во время спектакля иногда обращаются в зал, и реакция пары, сидящей впереди меня, оказалась явно нетипичной для этих стен: они, как дети в тюзе на вопрос о том, где прячется волк, громко отвечали артистам «да» или «нет». Их эмоциональная вовлеченность в сложное действо не подлежала сомнению, так что заговор чувств в новом спектакле вовсе не провалился, как у Олеши, а вполне состоялся. 

Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Общество». Присоединяйтесь

Вам может быть интересно:

• Геи и лесбиянки в императорской России. Была ли свободной любовь при Николае II
• Второй круг Михалкова. «Сибирский цирюльник» как точка отсчета для новой России
• Богомолов, Минаев, Супер. Что пишут о фильме Ксении Собчак про «скопинского маньяка»