Владимир Сорокин: Водка

Могучая тень великого русского гедониста Гиляровского, возбудившая snobщество на продолжительную и слюноточивую дискуссию о еде и о человеческих пределах в ее поглощении, напомнила мне еще об одном продукте, не менее важном для нашего российского бытия.

Неутомимый дядя Гиляй, смело посещавший не токмо роскошные рестораны, но и все круги ада московских трущоб и водивший туда ярких представителей либеральной и консервативной интеллигенции, в местах сиих (например, в жутком хитровском притоне «Каторга») заказывал неизменно полбутылки водки и полдюжины печеных яиц. Выпивал водки, закусывал яйцами, смотрел по сторонам. И, надо сказать, выпивал, не боясь отравиться этой водкой. Потому что даже в «Каторге» она была вполне приличной.

Собственно, разговор пойдет о нашем национальном продукте.

Начать хочется издалека. Я не большой любитель пива и пью этот напиток достаточно редко. Но каждый раз, оказываясь в Мюнхене, я выпиваю высокий бокал пшеничного нефильтрованного weissbier. И надо признаться, побуждает меня на это в большей степени не только вкус этого напитка, а неизменность этого вкуса. Этот вкус не поменялся для меня с 1989 года, когда я впервые попробовал это пиво в мюнхенской пивной, глядя в телевизор, где сокрушали Берлинскую стену. И каждый раз, делая первый глоток сквозь толстую пену, я как бы одновременно путешествую в достопамятный сокрушительный 1989 год и в мир платоновских идей: вот она, Идея Нефильтрованного Пшеничного Пива, явленная во всей своей чистоте, абсолюте и неизменности!

Точно так же можно кому-нибудь, пригубив какого-нибудь итальянского диджистива, например «Аверно» или «Лимончелло», совершить путешествие во времена д'Аннунцио, Маринетти и первых манифестов декадентствующих футуристов, а глотнув абсента — оказаться в студенческом 68-м или еще раньше — на Монмартре, в компании Безумной Кики, Пикассо и Модильяни.

Неизменность качества любимого напитка наполняет самого несчастного из людей Покоем и Волей. «Хоть это не обманет», — говорится в таких случаях.   

Ну а теперь о нашей русской водке.

Прожив 92-й год в Берлине и вернувшись на родину, я задал моему шурину Коле, встречавшему меня в Шереметьево, сакраментальный вопрос, который задают все пьющие национальный напиток соотечественники, возвращающиеся из долгого путешествия:

— Какую водку сейчас можно пить?

Коля всерьез задумался. И назвал два сорта водки.

— Все остальное лучше не пить, — добавил он.

И это остальное действительно обескураживало. Его было страшно много. Войдя в супермаркет и увидев стеллаж с водками, я представил священный ужас Венички Ерофеева, воскресшего и созерцающего это разнообразие водочных имен. Больше всего тогда меня потрясла водка «Сальвадор Дали».

Год я смело покупал и пил те два сорта. Но вскоре они стали напоминать разведенный водой спирт и вошли в разряд «это лучше не пить», а их место заняла еще какая-то водка. И так продолжалось каждый год. И продолжается по сей день. Как смена русской власти — бывший властитель, в которого верили, которого любили, оказывается дрянью.

И опять я задаю друзьям этот почти метафизический вопрос:

— Что можно пить сейчас?

И каждый называет свой сорт. И доказывает мне, что только эту водку можно сейчас пить. Но это вовсе не значит, что через год эта водка не будет записана в разряд дряни. Получается, что в России три уже «проклятых» вопроса: «Что делать?», «Кто виноват?» и «Что пить?»

Андрей Макаревич угостил меня водкой, изготовленной одним предпринимателем в качестве опытного образца для вступления в наш водочный бизнес. В бизнес по ряду причин он так и не вступил, а водку раздал друзьям. И надо признаться, она была прекрасной. И благополучно растворившись в желудках друзей, канула в Лету.

Так что вопрос «Что пить?» для каждого россиянина по-прежнему остается открытым.

И ситуация с нашим национальным напитком, известным во всем мире и многажды описанным классиками отечественной литературы, кажется мне национальным позором.