И я замэрз

*

Около 11.30 утра во вторник, 20 января, жизнь в Нью-Йорке замерла. В течение следующего часа по домам и барам, на крохотных дисплеях айфонов и огромных мониторах в Таймс-сквер, сквозь витрины магазинов Гарлема и Пятой авеню город не отрываясь наблюдал за инаугурацией президента, за которого проголосовал пять к одному. Некоторые кинотеатры отменили утренние сеансы и бесплатно проецировали церемонию на экраны. В либеральных районах Парк-слоуп и Нижний Ист-Сайд, равно как и в кварталах с ­темнокожим большинством, в тот вторник было необычайно легко запарковать машину – многие жители снялись с места и уехали в столицу увидеть передачу власти воочию. Понятие «воочию» оказалось относительным. «В принципе я делаю сейчас то же, что и ты, – написала мне подруга, решившаяся в последний момент примкнуть к двухмиллионному сборищу на Национальном молле. – Смотрю на экран. Только на морозе, в толпе и с трехсекундной задержкой звука».

Оставшимся в Нью-Йорке тоже ­было что делать. Каждый уважающий себя бар устроил тематический вечер в честь инаугурации. При этом уход Бу­ша был такой же причиной для ве­селья, как приход Обамы. Клуб Ga­la­pa­gos закатил вечеринку Bon Voyage Bush, выручка от которой – в качестве последнего оскорбления уходящему лидеру – шла в пользу женских клиник, предлагающих аборты (финансирова­ние которых Буш урезал). В кабаре Joe's Pub программа Bye George включала в себя танцы трансвеститов, перформанс похабных марионеток, ритуальное швыряние ботинок и избиение мексиканской пиньяты (набитой конфетами куклы из папье-маше, которую принято дубасить палкой) в виде ­сорок третьего президента США. А ­звезда фильмов Elf и Talladega Nights Уилл Феррелл, до того прославившийся имитацией Джорджа Буша в телешоу Sa­tur­day Night Live, открыл на Бродвее мо­но­спектакль «Не за что! Последний вечер с Джорджем Бушем». Премьера бы­ла хитроумно подогнана по ­времени к инаугурации Обамы: в начале спек­так­ля «Буш» Феррелла спус­тился на сцену по трапу – якобы с ­вертолета Ma­rine One, на котором настоящий Буш часом раньше отбыл из Белого ­дома. Сами создатели спектакля, правда, при­знаются, что успех их детищу ­дале­ко не гарантирован, и на ­истощенном кризисом Бродвее по поводу театрального дебюта Феррелла преобладает скепсис. «Я не уверен, что люди в настроении лишние полтора часа смот­реть на Джорджа Буша», – сказал продюсер Дэрил Рот в интервью Times.

**

Почти со столь же безупречным таймингом на следующий день после инаугурации Обамы в похмельный и замусоренный Вашингтон прибыла (не на вертолете, а на внушительном автобусе) группа «Мумий Тролль» – открывать американское турне. «Они еще не успели ничего убрать, – рассказал мне лидер группы и член клуба "Сноб" Илья Лагутенко. – Весь город в шариках, бантиках... Можно было представлять себе, что это все ради нас. Только вот люди разошлись уже». Турне «Троллей» любопытно тем, что представляет собой первую, пожалуй, со времен Гребенщикова и Radio Silence попытку русской рок-группы не играть перед эмигрантами в снятых под частную вечеринку залах, а честно «завоевать Америку». В расписании концертов, составленном лос-анджелесскими тур-менеджерами, такие нестандартные места, как оплот мормонской ­веры Солт-Лейк-Сити и страшноватый пост­индустриальный Баффало. Легко было понять, ­почему группа, прежде чем отправиться на эту авантюру, притормозила в Нью-Йорке, дав здесь аж три концерта. На первом, в бруклинском инди-клубе Bell House, аудитория была так невелика и столь очевидно состояла из русских, что шоу, к восторгу ­собравшихся, вскоре превратилось в ­подобие квартирника. (Англоязычную часть программы заменили ностальгические хиты девяностых.) Гвоздем второго, на сей раз аншлагового концерта в гораздо более вместительном Fillmore East ­стала «Калифорния снится» – ехидный перевод на русский ­шестидесятнического шлягера California Dreaming. Точнее, не на русский, а на мумийтролльский: «We went for a walk on a winter's day» превратилось в «Мы идем гулять в зимний день, и я замэрз».

Песня оказалась как нельзя кстати. За­мэрз весь Нью-Йорк, неожиданно испытавший на себе самые что ни на есть крещенские морозы. Почти каждое январское утро начиналось под знакомые с детства звуки скребущих по ­асфальту лопат и недовольное тарахтение греющихся моторов. Гололед заставил мэрию засыпать тротуары крупной белой ­солью, превратив город в огромную «маргариту». И очень органично смотрелась на продрогшей Пятой авеню вывеска «Книжный магазин номер 21».

***

Это непостижимое заведение – магазин умной русской литературы посреди Манхэттена – в последнее время развило, возможно, от мороза, бурную интеллектуальную деятельность. Гвоздем январской программы стал вечер философских дискуссий на тему «Гений и злодейство: совместимы ли они?» О злодействе, правда, быстро ­забыли и стали спорить об определении ­гения как такового. Один экземпляр даже при­сутствовал: титан соц-арта Виталий Ко­мар.

Комар и его творческий ­напарник Александр Меламид «развелись» в 2003 году. С тех пор первый ведет активную светскую жизнь, в то ­время как ­второ­го в артистических кругах р­усского Нью-Йорка не видели годами. В январе Ме­ла­мид внезапно ­вернулся в общественное поле зрения со ­своей первой сольной выставкой Holy Hip-Hop! – ­серией из двенадцати псевдо­уважительных портретов американских рэперов. Зна­токи узнают в ней возвращение к приему, который изначально ­прославил пару на Западе: фигуры из ­новейшей истории в классических ­композициях и рембрандтовском освещении. На сей раз энтропия, увы, была налицо. Если давние портреты Сталина или Рей­гана (в виде кентавра!) приглашали зрителя любоваться и содрогаться одновремен­но, то в случае рэперов все драма­ти­чес­кое напряжение заключалось в том, что герои как бы «не заслужива­ли» столь скрупулезного увековечения. Тем более что рэперов в бонапартовских позах, на конях и в мантиях уже давно и с огромным ­успехом пишет арт-звезда следующего поколения Кехинде Вайли. С коммерческой точки зрения, правда, идея писать порт­реты профессиональных солипсистов с ­неограниченными средствами (цены картин – от трехсот тысяч ­долларов и ­выше) беспроиг­рышна. В качестве второй ­части того же ­проекта Ме­ла­мид планирует скоро выставить двенадцать портретов, вы догадались, российских олигархов. Хотя, конечно, дух Нью-Йорка в этом мрачном январе ­скорее отра­зи­ла бы картина в ­стиле «старых» Комара и Ме­ла­ми­да: вставший на дыбы на просоленном снегу кентавр с лицом Джо Бру­но.

Почему кентавр? Вот почему. Бруно, бывший глава республиканского большинства в правительстве штата, всегда напоминавший второстепенного персонажа из «Клана Сопрано», как оказалось, вызывал подобные ассоциации не зря. Согласно документам ФБР, Бруно нажил миллионы совершенно «сопрановскими» аферами, одна из которых включала в себя умилительную ­форму взятки: покупку кобылы за пятьдесят ­тысяч долларов и продажу ­жеребенка от той же кобылы тому же человеку за ­триста тысяч. Республиканцу грозит двадцать лет тюрьмы. Зато опозоренный финан­сист Берни Мэдофф, чья «пирамида» ­стоила вкладчикам пятьдесят миллиардов долларов (или, если ­желаете, один милли­он кобыл), продолжает жить в ­своих апартаментах на Парк-авеню: после длительной битвы в суде его отпустили под залог. К середине января история Мэдоффа, впрочем, тоже начала приобретать отчетливый бульварно-детективный оттенок. Бесследно исчезла австрийка Соня Кон, одна из помощниц банкира. Когда выяснилось, что у Кон якобы были российские клиенты, потерявшие на ­махинациях Мэдоффа миллиарды, воображение прессы перешло в овердрайв. От инсинуаций в адрес таинственных «русских» не воздержалась даже Wall Street Journal. А на вашего корреспондента обрушились звонки из редакций нью-йоркских таблоидов – журналисты интересовались, где же, по моему мнению, находится Соня Кон. (Исчерпывающая реакция одного язвительного комментатора на сайте сплетен Gawker.com: «Так во-о-от чей безымянный палец я нашел вчера в банке белужьей икры».)

****

В местной политике тоже участились сюжетные повороты, достойные телесериалов. Наследнице клана Кеннеди Кэролайн не досталось ­место в ­се­нате, освобожден­ное уходом в ­госдеп Хиллари Клинтон. Кресло отошло к малоизвестной конгрессменше Кирстен Гиллибранд из сельской части штата. В процессе мучительного выбора преемника слепой губернатор Дэвид Паттерсон умудрился, согласно слухам, нажить себе врагов в абсолютно всех лагерях, с которыми имел дело, включая Клинтонов и Кеннеди. Взбесить две самые могущественные американские династии одновременно удавалось мало кому. Так что в будущем году, судя по всему, мы будем гадать уже о кандидатуре преемника на пост самого Паттерсона. Если, конечно, к тому времени не поднимется экономика: в этом случае губернатору все простят. Пока, увы, Нью-Йорк находится в состоянии «перманентной распродажи». Подсчитав итоги рождественского сезона, культовые универмаги Macy's, Barney's и Saks Fifth Avenue в ­отчаянии продолжают снижать цены. Ходят слухи, что склады дизайнера Марка Джей­кобса буквально завалены ­миллионами нераспроданных сумочек – их вагонами возвращают оптовики. Хуже всех пришлось роскошному универмагу Neiman Marcus, которому грозит банкротство. «Кто мог знать, что кошельки впадают в зимнюю спячку?» – ­печально сострил на встрече с коллегами глава Neiman Marcus Берт Тански.

*****

А главное – в Нью-Йорке рухнула целая доселе прибыльная отрасль промышленности. Речь, разумеется, идет о производстве пластмассовых новогодних очков, которые каждый декабрь сотнями тысяч скупают туристы на улицах Манхэттена. Впервые эта надоедливая безделушка появилась в преддверии смены тысячелетий: некий предприниматель заметил, что два нуля посередине «2000» прекрасно садятся на оправу очков. Наступивший 2009 год стал десятым и последним, когда этот трюк можно было повторить – по крайней ­мере, до следующего тысячелетия. Так что будем оптимистами и сочтем, что ­данная индустрия не умерла, а всего лишь вступила в девятьсотдевяностолетнюю рецессию.