Владимир Сорокин: Lutefisk
Все-таки у писателей, в отличие от художников и композиторов, есть одно преимущество: перевод оригинала на другие языки. Написал книгу 27 лет тому назад, а только сейчас ее перевели на норвежский язык. И родилась «Очередь» в стране фьордов, аквавита и селедки, и зашевелилась она, и заговорила она по-норвежски, и произнесла первое слово свое: «Koen...»
Ну, и всякое новое рождение тянет за собой сопутствующие события: приезд автора, встреча с читателями, выступление в университете, прогулки по городу со славистами, выпивание этого самого аквавита под ту самую селедку...
В общем, в Норвегии я до этого, к сожалению, ни разу не побывал. Много слышал о ней всегда сугубо положительного, видел ее красоты, снятые друзьями и знакомыми.
И страна не разочаровал, и люди. Удивительный край по красоте, спокойствию и особому, северному уюту.
Но началось, правда, с крушения мифа. В городе Берген, поселившись в чудесной старой гостинице «Парк», вышел я утречком в тот самый старый парк с вековыми каштанами, пихтами и валунами. Пошел по гравиевой дорожке, думая, что Эдвард Мунк, живя в Бергене и работая над своим автопортретом, наверно так же любил пройтись по этой дорожке, а Григ, может быть, присаживался на тот валун, думая про Сольвейг и пещеру троллей...
Романтические размышления были неожиданно прерваны неряшливо одетыми людьми с тяжелыми лицами, которые полезли ко мне навстречу из кустов, из-под еловых лап, из-за валунов, что-то настойчиво бормоча. Они чего-то хотели от меня. Я пробормотал, что не говорю по-норвежски. Тогда они заговорили на общечеловеческом:
— Pills, pills, we want pills!
До меня дошло, что это наркоманы, принявшие меня за волонтера из «Общества спасения», принесшего им долгожданные антидепрессанты. Выглядели они все, как зомби из Evil dead.
— Give me one fucking pill! — угрожающе выкрикнул какой-то мужчина с лицом достойным кисти норвежских экспрессионистов.
Я ретировался.
Так мир современный обрушивает мифы.
Берген порадовал прелестной деревянной архитектурой, некоторые домики напоминали сказочные избушки.
Новое потрясение ждало в главном местном ресторане, где издатель решил угостить меня, не чуждого гурманству, национальным блюдом под названием lutefisk. Это морская треска, которую трое суток вымачивают в растворе питьевой соды, потом слегка припускают в воде и подают... под салфеткой. Дабы запах этого блюда не смутил других посетителей ресторана, пока блюдо доставляется по назначению.
Многое довелось мне перепробовать в своей жизни, но, признаюсь, lutefisk затмила и медуз, и личинок жука-короеда, и японские мягкие десерты. Я мужественно съел половину, запивая каждый кусок аквавитом и заедая хлебом. После процесса вымачивания в соде, плоть трески как бы жилирует, становясь полупрозрачной, перламутровой. А вкус... В общем, господа snobы, попробуйте один раз, чтобы понять загадочную норвежскую душу.
Посетил музей Мунка и его зал в Национальной галерее. Лишний раз убедился в гениальности этого внешне мужественного, внутренне хрупкого и бесконечно одинокого человека. Автобусы везут к музею Мунка туристов, школьников, студентов. Национальное достояние Норвегии. Вспомнилось, как один немец признался, что не мог найти в Москве музеев «ваших национальных достояний Малевича и Кандинского».
— Зато у вас в центре Москвы музей какого-то Шилоффа. Шилофф, это есть кто? — заинтересовался немец.
— По-моему, никто.
— А почему у него музей в центре Москвы?
Подумав, я ответил:
— Это метафизический вопрос. На него трудно дать ответ сразу. Тебе надо прожить в Москве хотя бы год, чтобы понять, почему у нас нет музея Малевича, но есть музей Шилова.
Немец согласился...
Улетая из Осло, садясь в самолет, я заметил другой лайнер, готовящийся к взлету. Он назывался «Эдвард Мунк», с хвоста внимательно смотрело лицо художника.
И это было сильно.