Александр Генис: Эктоплазма свободы. К юбилею московского «Макдоналдса»
Обеда дожидались сразу три поколения, многие стояли с чемоданами, после долгой дороги. Иногородние рвались сюда, как мы — на Таганку, и, в общем, за тем же — за вкусом свободы. Осторожно огибая толпу, я вдруг увидел в ней кумира юности. Ковбой, альпинист, ловелас и переводчик, он прибыл сюда с Рижского вокзала вместе с детьми от трех жен. Товарищ горячо меня обнял, не выходя из занятой с утра очереди, и показал мне пальцами V: пробьемся!
Двадцать лет спустя этот праздник понять труднее, чем высмеять. Но я бы не стал этого делать, потому что все мы родом из голодного детства. Первый «Макдоналдс» в возбужденной Москве 1990 года играл ту же роль, что «Тарзан» — для Бродского, для Аксенова — брюки дудочкой, для Довлатова — авторучка «Паркер», для меня — складной зонтик.
Под золотой аркой «Макдоналдса» начинался Запад. Бигмак напоминал эктоплазму на спиритическом сеансе: потустороннее пересекло границу двух миров и, материализовавшись, стало видимым, осязаемым, почти съедобным. И это значит, что голоса из радио не врали.
Американский общепит поражал больше, чем кукуруза — Хрущева. Не случайно, что в обоих случаях знакомство антиподов начиналось съестным. Антропологи подчеркивают, что именно полузнакомая еда служит посредником, примиряющим противоречия вступивших в контакт цивилизаций. Вот так мореходы очаровали гавайцев консервированным лососем, сразу похожим и не похожим на того, что туземцы ловили в океане. В Москве схожую функцию выполнял напоминающий котлету, но не дотягивающий до нее гамбургер. Секрет его в том, что он предлагает безгрешную пищу, которой можно кормить ангелов. Продукт высокой технологии, а не сельского хозяйства, бутерброд с гамбургером утратил земное, плотское, животное происхождение: мясо — из холодильника, соус — из банки, булка — из мешка. Такой игрушечный обед можно и нужно есть по-детски — руками. Да и сама стерильная, нежная, как бы уже прожеванная пища напоминает о сытой и безмятежной жизни в материнском чреве. Погружаясь в его знакомую утробу, американец чувствует себя у родного очага. Храм гамбургеров — вроде запасного дома.
Впервые мне удалось оценить психологический комфорт, которым эти нехитрые заведения награждают своих клиентов, в той же Москве, но уже год спустя, когда накануне гайдаровских реформ я бродил по городу с авоськой рублей, вырученных за столь же бесполезную в те годы «Русскую кухню в изгнании». Пожалуй, лишенным заначек иностранцам приходилось еще хуже, чем местным. По вечерам я спасался в гостях, где знакомая волшебница неизвестно из чего пекла торт в 12 слоев. Но по утрам живот сводило от голода, как скулы — от злости. В гулком от пустоты универсаме работал один отдел — «Соки-Воды». Конус с томатным, однако, оказался вакантным, а на яблочный я и сам не польстился. Есть было категорически нечего, и тут я вспомнил про «Макдоналдс». Очередь к нему давно схлынула, но странности остались: кофе кончился, за кетчуп брали три рубля.
В Америке я забредаю в «Макдоналдс» лишь по нужде, в поисках уборной, тем паче мне нечего в нем делать за границей. Но в той Москве он обрел для меня статус гастрономического убежища: оазис бескрылого порядка в океане не только кулинарного хаоса.