Любить своего ребенка
— Я пришла без ребенка, потому что у него все в порядке, — сказала женщина и замолчала, сложив руки на коленях и глядя куда-то внутрь себя.
Я попыталась ей помочь:
— Но поскольку вы пришли в детскую поликлинику, а не обратились к взрослому психотерапевту, то, по всей видимости, все-таки...
— Да! — согласилась женщина и опять замолчала.
Я решила дать ей время «созреть».
— Мне стыдно сказать, — наконец призналась она.
— Да ладно... — я легкомысленно махнула рукой.
Ни на какие страшные прегрешения эта серьезная немолодая женщина явно не тянула. Может быть, разъярившись на что-то, съездила своему сыну-подростку по наглой морде? Или назвала его дебилом? Или наконец решила создать семью, а сыночек избранника матери категорически не принял? Все это вполне обыкновенные, жизненные вещи...
— Видите ли, все дело в том, что я не люблю своего ребенка, — сказала женщина.
— А сколько ему лет?
— Двенадцать.
— Это ощущение возникло у вас только сейчас?
— Нет, я его никогда не любила.
Мне показалось, что она произносит это с удовольствием. С облегчением, по крайней мере.
— Мне кажется или... — тут же уточняю я.
— Нет, — спокойно подтверждает она. — Я действительно испытываю облегчение, сказав это вслух. Я никогда никому не говорила. С самого начала чувствовала себя какой-то... неполноценной, но таила внутри. Потом однажды не выдержала и призналась матери. Она всегда была самым близким для меня человеком, во всем меня поддерживала, всегда была на моей стороне, когда я родила Андрея, помогала мне стопроцентно. Без нее я не справилась бы... Услышав мое признание, мать отвернулась от меня, назвала «кукушкой с холодным сердцем». С тех пор у нас отношения почти формальные, а Андрея она всячески балует и кудахчет над ним так, словно он — несчастная страдающая сиротка, этакий «Оливер Твист». Не могу передать, как меня это раздражает. Но при этом умом я понимаю, что она права: ведь ребенка должен кто-то любить...
— Расскажите мне подробнее о своей семье.
Женщина по имени Регина называет свою жизнь благополучной. Родилась в семье служащих, была единственным ребенком, которого все любили. Получила высшее образование, сразу и по своему желанию была ориентирована на карьеру. Делала ее успешно. Вышла замуж за сослуживца. Прожили вместе три года. Развелись без скандалов, остались хорошими знакомыми. Детей в браке не было.
В общем-то, Регина всегда знала, что дети (или по крайней мере один ребенок) у женщины должны быть. Не помнит, чтобы эту мысль ей кто-то навязывал. Когда возраст перевалил за тридцать, как должное воспринимала нараставшее вокруг нее давление и беспокойство родных и подруг и вроде бы даже стала ощущать его внутри себя. Когда же? Умер отец, и на похоронах убитая горем мать позволила себе упрек: «Ушел и так и не увидел внуков, о которых мечтал...» Отец никогда не делился с Региной подобными мечтами, но он вообще был человеком немногословным. Регина ощутила режущее чувство вины.
Спустя полгода в почти случайном для Регины романе вдруг наступила беременность. Что делать? За советом женщина обратилась не к мужчине, а к матери. Мать высказалась однозначно:
— Не пьяница? Не безумец? Тогда, конечно, рожай! Чего еще ждать? Я покудова на ногах, ребенка поднимем.
Регина недолго подумала и согласилась. Вроде бы все было правильно.
Во время беременности соблюдала все советы врачей, правильно питалась и ходила в бассейн. Легко родила здорового мальчика.
Друзья и подруги радостной толпой встречали из роддома. От фирмы подарили чудо-коляску. Бабушка взяла на руки новорожденного Андрюшу и заплакала.
— Понимаете, все говорят про какой-то материнский инстинкт. Так вот он у меня так и не включился. Я делала все, что положено делать с младенцем, но ничего не чувствовала. Хорошо, что моя мама могла с ним сюсюкать, ласкать его. Иначе — я читала в Интернете — у него были бы какие-то необратимые изменения. А так он совершенно нормальный. Я кормила его до года. Моя подруга неделю плакала, отлучив дочку от уже пустой груди: «Как мне этого не хватает!» А мне терапевт сказал: да хватит, пожалуй. Я тут же уехала на два дня к тете, а мама стала кормить его из бутылки. Вернулась, забыла про грудь... Я чудовище?
— Андрюша вас раздражает?
— Иногда, как все дети, наверное. Но в целом я к нему равнодушна.
— Вы проводите с ним время?
— Конечно. Занимаюсь математикой. Ходим на каток, в бассейн. Катаемся на горных лыжах. Делаем то, что мальчику нужно, а бабушка не может. В театр, в музеи, дача, поездки к морю, на юг — это все моя мама. Я только оплачиваю.
— Так было всегда. Двенадцать лет. Вы уже должны были приспособиться и, несомненно, приспособились: жизнь вашей семьи организована, Андрюша учится, развлекается, общается с друзьями. Почему вы именно сейчас решили обратиться к специалисту? Что вас тревожит? Ваши отношения с мамой?
— Нет... — Регина снова замолчала, но я видела, что она просто подбирает слова. — Понимаете, он уже скоро совсем вырастет... Уйдет... Я видела, как это происходит в семьях моих друзей, подруг... А я так и не узнала, не поняла, что это было. Я действительно чудовище с холодным сердцем? Просто урод? Но почему так получилось, ведь я-то сама выросла в обыкновенной семье?
— А что вы такого необыкновенного в себе-то увидели? — немного наигранно удивилась я. — Не было особого желания сюсюкать с ребенком? И что с того?
— Но я же должна его любить, — нерешительно возразила Регина. — Везде написано...
— Любовь по долженствованию — бред и чепуха! — отрезала я. — А когда я росла, везде было написано, что мы всей страной вот-вот построим коммунизм. И что же? Есть вещи, которые вы, раз уж родили ребенка, безусловно должны: кормить его, обувать-одевать, лечить, если понадобится, учить и обеспечивать ему всякое развитие. Вы это делаете?
— Конечно. В полном объеме, я же понимаю...
— Есть, напротив, то, чего вы не должны делать: бить ребенка, унижать его достоинство, выгонять его из дома...
— Да что вы... — Регина неуверенно улыбнулась. — То есть вы хотите сказать, что это... То, что я ничего такого не чувствую... Это нормально?
— А вы и вправду ничего не чувствуете? — уточнила я. — Когда у Андрюши есть какие-то успехи? Когда он терпит неудачу? Когда он болеет?
— Ну, я же нормальный человек. Конечно, чувствую. Радуюсь или, наоборот, огорчаюсь. Или беспокоюсь. Но это же не то! Это я чувствую и по отношению к друзьям, знакомым. Здесь же особое: он мой ребенок, я же должна... Ну, то есть я могла бы его любить, — настойчиво повторила Регина.
— У двадцати процентов современных матерей этот самый инстинкт не работает или работает извращенно, — сообщила я. — Одна пятая.
— Правда?! — Регина, кажется, обрадовалась. — Спасибо. Я теперь понимаю, и мне стало спокойнее. Хорошо, что есть мама...
— О маме! — прервала я. — У меня к вам предложение. Можно сказать, эксперимент. В этом году на юг с Андреем поедете вы.
— Ой, вы знаете, я один раз с ними поехала, мне было так плохо, да и Андрей привык только с бабушкой, я ведь гораздо строже...
— Вы не поняли. Никакая бабушка не поедет! Только вы и сын.
Ситуация выглядела достаточно ясной. Регина, родившая ребенка «по стечению обстоятельств», и вправду не была психологически готова к материнству. Инстинкт в таких случаях включается не сразу, а как бы постепенно «подстраивается» к изменившейся ситуации. Но на пути этой «подстройки» встала бабушка Андрюши, которая с самого начала восприняла внука как «своего детеныша», посланного ей судьбой взамен ушедшего мужа. Настойчиво и уверенно она оттесняла Регину от эмоционального общения с сыном, оставляя ей важную роль «добытчицы». Эта роль была для Регины понятна и привычна, и она не особенно сопротивлялась. А потом «чистосердечное признание» волнующейся о происходящем (и подсознательно догадывающейся о роли матери) дочери позволило бабушке закрепить ситуацию. У ребенка почти официально образовались «холодная» мать и любящая бабушка. Андрюша, никогда не знавший ничего другого, естественно, приспособился к этому положению вещей. Бабушка фактически потеряла дочь, но зато обрела внука в практически безраздельное эмоциональное пользование.
Всех все устраивает? Нет. Все эти годы Регину гложет беспокойство. Она читает книги и материалы в Интернете, пытается понять происходящее. В конце концов приходит к специалисту.
Если моя гипотеза верна, то стоит хотя бы на время убрать из уравнения бабушку, и подавленная эмоциональность Регины сама, в обход разума, проложит дорогу к ее единственному сыну.
***
Я собиралась позвонить им осенью. Но, естественно, забыла. Снова вспомнила только следующей весной. Проснулось любопытство. Нашла и набрала номер.
— А Региночка замуж вышла, — проворковала бабушка. — Хотите, дам ее новый телефон?
— Погодите, а Андрюша? Андрюша-то где? С кем?
— Андрюша с мамой, конечно. У него с Региночкиным мужем на удивление хорошие отношения получились. Два мужика все-таки. А ко мне он каждые выходные приезжает. Так я не поняла: вам кого нужно-то?
Да в общем уже никого, подумала я, записывая номер Регины. По всей видимости, эмоциональный поток, в одночасье смывший барьер между матерью и сыном, оказался сильнее, чем я думала. Разбуженной силы освобожденных эмоций хватило и на устройство личной жизни.
Оставалось только пожелать им всем удачи.