Рифмы нашего детства

Дошкольники очень любили дразнилки. Самые простые дразнилки производились от имен: Ирка-дырка, Светка-салфетка, Сашка-какашка и т. д. Я чувствовала себя удачливой: к моему имени Катька практически невозможно было придумать дразнилку. Все попытки дворовых креативщиков преодолеть трудности и все-таки меня подразнить напоминали знаменитый диалог Незнайки и поэта Цветика: пакля — рвакля, шмакля, жвакля… Уже в школьные годы сообразили сократить мою фамилию Мурашова до Мурашки и уж тут оторвались…

Существовали и сложные рифмованные дразнилки, в которые надо было  вставлять соответствующее имя:

Как горный орел на вершинах Кавказа

Андрюша сидит на краю унитаза…                

Или:

Ленка-пенка, колбаса,

Кислая капуста,

Съела кошку без хвоста

И сказала: вкусно!                    

Тематические дразнилки. Например, при намеке на межполовой интерес:

Сережка-дурак, курит табак,

Спички ворует, Маринку целует!

Или дразнили тех, кто «жадится»:

Жадина-говядина, пустая шоколадина,

Под столом валяется, на … (начальная буква имени) называется.

Поскольку было много разнообразных игр (о них я уже писала), были, разумеется, и рифмованные считалки. Ничего оригинального из этой области в нашем дворе не наблюдалось, все те же «На золотом крыльце сидели…», «Ехала машина темным лесом за каким-то интересом…», «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…»

Этнографы пишут, что детские считалки — это вырожденные заговоры. Не знаю, так ли это, в нашем дворе я этого не замечала. Зато про «месяц из тумана» знаю прелестную историю. В 60-е годы две ленинградские дамы-фольклористки собрали детский фольклор, оформили его в сборник и понесли печатать.

Им сказали:

— Все это хорошо, но есть сомнительные места. Вот, например, про месяц: буду резать, буду бить… Нехорошо это как-то, агрессивно, не по-советски.

— Но ведь дети именно так считаются! — растерялись дамы. — Выбросить, что ли?

— Зачем же выбрасывать? — ответили им. — Литература и наука должны воспитывать. Чуть-чуть можно изменить…

— Но как же?!

— Все-то вас учить надо… Ну например: вышел месяц из тумана, отнял нож у хулигана…

Наша многообразная история тоже присутствовала в зарифмованном виде. Например, каким-то неведомым образом до времени моего детства в нашем дворе сохранилась прелестная частушка явно времен Гражданской войны (нигде после я ее не встречала):

Крематорий открывали,

Беспризорника сжигали,

Дверь открыли, он танцует

И кричит: «Закройте, дует!»

Была чудесная игра для малышей, которую практиковали даже в прилежащем к нашему двору детском садике. Ребятки идут по дорожке с потрескавшимся асфальтом. Ведущий командует: «Кто на трещину наступит, тот и Ленина погубит!» Все тщательно стараются «не погубить» Ленина. Что с того, что он уже помер почти 50 лет назад. Все же знают, что он «вечно живой»! А ведущий снова командует: «Кто на трещину наступит, тот и Гитлера погубит!» Все тщательно наступают на трещины…

Дворовая субкультура знала доподлинно: врага надо высмеять, и тогда он уже не будет опасным. Рифмы приходили на помощь:

Внимание, внимание, говорит Германия:

Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом!

Порою антиномии поражали своей эклектичностью. Например, при качании на доске находящиеся в верхней точке кричали: «Мы на самолете, а вы — в болоте!» Находящиеся в нижней точке отвечали: «Мы у Ленина в Кремле, а вы у чорта на Луне!»

Вопрос: «Ты за луну или за солнце?» Если отвечали «за солнце», то тыкали пальцем и кричали: «За солнце, за солнце — за пузатого японца!» А «за луну» обозначало «за советскую страну».

Диссидентство, впрочем, тоже просачивалось. Например, рекомендовалось сунуть ладонь ребром в рот и сказать «Ленинград». Получалось «Ленин — гад».

Что я еще забыла, подскажите? Ведь что-то наверняка ускользнуло из памяти, да и в других дворах и других краях наверняка имелся свой рифмованный эксклюзив …

Собственно стихи хранились и передавались в потертых тетрадках, которые назывались песенниками. На обложке каждого песенника было написано: «Кто мой песенник читает, чур, ошибки не считает!» Я, помню, нарочно обошлась без этой сакраментальной фразы. Всем двором пытались уличить, но безуспешно: у меня была врожденная грамотность. Кроме песен в песенники записывали поэмы. Они были творениями каких-то безымянных графоманок. Одна, помню, называлась «Зависть». Но среди этих безумных «поэм» (и наравне с ними) в нашей дворовой табели о рангах можно было встретить что угодно. Например, я тайком списала из старой тетради моей матери (песенник 30-летней давности) эротические стихи К. Симонова, которые тут же все переписали.

Чуть повзрослев, сочиняли стихи и сами. Если решались, представляли их на дворовый суд. Предпочтение отдавалось любовной и гражданской лирике. Одно мое стихотворение о блокаде даже какой-то оказией было напечатано в «Ленинских искрах». Помню одну строфу:

…Но сурово стоял, сдвинув арки мостов,

Словно брови, сомкнутые в гневе,

Самый гордый из всех на земле городов,

Символ мужества трех поколений!

Сохранилось лирическое стихотворение, написанное влюбленным в меня дворовым мальчиком (он косил под юного Вертера и собирался вскорости помирать):

…И не надо жалости птицам в вышине

Ты не плачь, пожалуйста, только обо мне,

Ведь земля так ласкова и цветов полна,

Верь, что будешь счастлива, и забудь меня!

Обязательно пели специальные дворовые песни (исполнять их дома в «приличных» семьях часто запрещалось). Почему-то у нас, детей, они считались «блатными», хотя собственно блатными никогда не были. Умилительно, что «блатной» песней у нас считался романс на стихи Северянина (я узнала об этом много лет спустя), который исполнялся так:

Это было у моря, где ажурная пена,

Где встречается редко городской экипаж,

Королева играла — эх-ма! — в башне замка Шопена — эх-ма!

И, внимая Шопену, полюбил ее паж — та-рата-тарарам!

Характерным для нашего ленинградского двора был географический разброс происходящего в песнях (все-таки портовый город), какая-то такая щемящая интонация раннего Паустовского: «Там среди пампасов, где бегают бизоны…», «По дороге лесной проскакали ковбои…», «В салоне много вина, там пьют бокалы до дна…», «В тропическом лесу купил я дачу…», «В Одессе много, много ресторанов…» и, конечно, бессмертные «В нашу гавань заходили корабли…». Завершала эту географическую серию песня из кинофильма «Отроки во вселенной», которую мы исполняли проникновенно, со слезами на глазах:

Ночь прошла, будто прошла боль,

Спит земля, пусть отдохнет, пусть,

Ведь у земли, как и у нас с тобой,

Долгий, как жизнь, путь впереди. В путь

Я возьму этот большой мир, каждый день,

Каждый его час, если что-то я забуду,

Вряд ли звезды примут нас…

Вдоль облупившихся серых стен дворов-колодцев песня летела от растрескавшегося асфальта высоко к звездам, а мальчики и девочки, выросшие за железным занавесом и никогда не бывавшие дальше крымских здравниц, вполне чувствовали себя полноправными гражданами Вселенной. Давно это было…

А как, интересно, обстоят дела теперь? Те, кто моложе, у кого есть маленькие дети, или те, у кого уже подросли внуки, откликнитесь. Они дразнятся? Считаются? Сохраняется ли непрерывность детского фольклора? И как обстоит с этим дело в других странах? Несмотря на уже солидный возраст, почему-то очень хочется узнать хотя бы одну «заграничную» дразнилку…