Илья Колмановский: Как я ездил в Сибирь мирить журналистов и ученых

Это коллеги отправили меня в Сибирь — мухой, я и моргнуть не успел. Прилетаю, ночь не сплю, дико волнуюсь. Я знаю, что Академгородок Новосибирска — жутко снобское место; моя семья жила тут в 60-е, еще живы рассказы о невероятно насыщенной интеллектуальной жизни.

Но мы с коллегами такую тему придумали, чтобы меня не сразу съели: «Как не стать “британским ученым”: взаимодействие науки и СМИ в XXI веке». Это о том, что если вы ученый, то как сделать, чтобы с вами не случилось вот это:

Ведь именно этого больше всего боятся ученые. А я вот пообещал в названии лекции рецепт, как застраховаться. На деле я считаю, что есть только один способ — взять инициативу в свои руки. Писать свой блог, всюду выступать, рассказывать о своей науке просто и понятно. Словом, делать все то, чего так не любят, увы, российские ученые.

Не удержавшись, я начал вот с такого видео:

<object width="600" height="450"><param name="allowfullscreen" value="true" /><param name="allowscriptaccess" value="always" /><param name="movie" value="http://vimeo.com/moogaloop.swf?clip_id=14565841&amp;server=vimeo.com&amp;show_title=1&amp;show_byline=1&amp;show_portrait=1&amp;color=00ADEF&amp;fullscreen=1&amp;autoplay=0&amp;loop=0" /><embed src="http://vimeo.com/moogaloop.swf?clip_id=14565841&amp;server=vimeo.com&amp;show_title=1&amp;show_byline=1&amp;show_portrait=1&amp;color=00ADEF&amp;fullscreen=1&amp;autoplay=0&amp;loop=0" type="application/x-shockwave-flash" allowfullscreen="true" allowscriptaccess="always" width="600" height="450"></embed></object>

Это материал со всемирного конкурса «Станцуйте вашу диссертацию», который организует ни много ни мало журнал Science. Финалист конкурса танцует в образе бизона сюжет о генетическом разнообразии бацилл сибирской язвы в ледниковом периоде в Северной Америке. В роли генетически разнообразных бацилл — детки.

Показал видео, представился, потом спрашиваю: кто тут ученые, а кто — молодые журналисты? Оказалось, что, несмотря на название лекции, четко адресованное ученым, в аудитории гораздо больше студентов журфака (студенток, чтобы быть точным).

И дальше из всей встречи было видно: эта проблема по-настоящему волнует будущих журналистов. Они жадно расспрашивали меня: «Как нам быть с учеными? Как помочь им расслабиться перед камерой? Как подступиться? Как готовиться?», то есть задавали совершенно естественные, доброжелательные вопросы.

Ученые же были настроены хмуро. «Есть ли смысл допускать профанов в области, которые они заведомо переврут?» — риторически спрашивала красивая женщина средних лет с длинными волосами. И привела в пример, естественно, Перельмана: вот, мол, идеальный ответ на все вызовы сегодняшнего дня — он повернулся спиной, но никто не сомневается в значительности его достижения. Я не удержался, сказал, что хорошо бы решить задачу тысячелетия, и стал развивать основную идею, ради которой приехал.

Моя идея такова: мы живем в Аргентине конца XIX века. В этот момент палеонтологи убедили правительство, что патагонские раскопки — это всемирная слава, суверенитет, «Аргентина — родина человека» (потом не подтвердилось, но кто там считает?) и т. д. Из этого возникла процветающая фундаментальная наука — университеты, все дела. Если мы сможем провернуть этот же трюк, выживем. А если нет, нам не грозит стать «британскими учеными», потому что нас просто нет. Пока что нет в медийном пространстве (ведь я и сам пишу исключительно о западной науке); а завтра не будет существовать и вовсе, потому что сырьевой державе наука не нужна.

Еще более красивая молодая девушка-биолог справедливо указала на бессмысленность усилий: «Западные ученые так стараются, потому что от этого зависят их гранты. Наши гранты ничтожны, и пиар на них не повлияет». И это совершенно верно. Но все равно надо делать эти усилия — ради подвижек в политике, ради будущего. Я сказал: «Чтобы заниматься в России наукой, надо быть подвижником. А я прошу вас сделать следующий шаг — и стать святыми. Вы не получите при этом больше денег, но вы создадите шанс, что их получат ваши ученики и что это будет происходить в России».

Женщина средних лет сказала, повернувшись к трибуне «журналисток»: «Интересно, и кто же из вас, девочки с накрашенными ноготками, захочет писать об этом? Кто пойдет в научную журналистику?»

Девушки с ноготками оторопели и подняли лес рук. Это было красноречивее любого опроса: писать про науку хотят все. Только вот объекту не нравится твой маникюр — и твое желание показать все как есть. Девушка-биолог беспокоилась: «Мы живем на копейки. Западных ученых интересно снимать, потому что у них там все гладкое и блестящее. Если мы пустим в свои институты ТВ, мы лишь еще раз будем показаны как нищие, чтобы над нами снова посмеялись!»

Я сказал: «Все наоборот! История станет только интереснее, если в полузаброшенных развалинах академического института мы найдем молодую девушку в дырявых джинсах, которая будет сжимать в руке таинственный эппендорф с мерцающей магической жидкостью. Покажите нам ваши эппендорфы!» — голосил я. Журналистки одобрительно гудели, девушка-биолог заулыбалась.

Кульминацией был момент, когда я обратился к мужчине лет тридцати с живыми глазами — с научной половины зала: «Чем вы занимаетесь?» «Транслоцирующимися участками генома у мух», — ответил он с достоинством. «Отлично! — завопил я голосом Фагота. — Кто хочет взять интервью у него?» Журналистки оцепенели на своих скамейках. Тогда я вытащил вообще очень красивую девушку с передней парты и дал ей микрофон.

Все, говорю, начинайте. Несчастная пробормотала: «К-какое значение имеет ваша диссертация для общества?»

Биолог рявкнул: «А ваша вот журналистика какое имеет значение?»

Я не растерялся: «Бестактно так вот приставать, особенно про диссертацию. Диссертация всех нервирует. Спросите лучше, как он занялся вообще биологией. Это поможет установить контакт»

«Я? Биологией? А вы вот как решили стать журналисткой?» — биолог был реально рассержен. Это меня поразило: игровая же ситуация вроде...

Девочка честно сказала: «Я всю жизнь мечтала, что вот буду писать...» Это прозвучало очень трогательно и беззащитно. И он дрогнул и с неожиданной откровенностью рассказал: «А я знал с детства, что буду смотреть в стекляшки, когда вырасту: либо в телескоп, либо в микроскоп».

И тут, как ни смешно, у них реально возник контакт. Девушка стала выяснять, как это участки ДНК прыгают с места на место. И выяснила, что это происходит и у нее, вот прямо сейчас, и что это вроде не опасно. История была почти готова!

И смех смехом, но я верю в способность представителей этого поколения договориться. По крайней мере шансов больше, чем было у их родителей, нет?