Катерина Мурашова: Лучше бы вы развелись

Девочка была худенькой и невысокой для своих 15 лет. Прочие характеристики ее внешности я разглядеть не могла, так как на ней буквально не было живого места: лоб, щеки, кисти рук, даже уши покрывала едва поджившая короста. «Экзема, нейродермит — как это называется? — вспоминала я. — Господи, бедная девчушка! Господи, бедная…»

Сидя в кресле, девочка все время почесывалась.

— Давно это у тебя, Люда? — спросила я, заглянув в карточку и не найдя нужным сделать вид, что я как-то так, удивительным образом, не заметила состояния ее кожных покровов.

Девочка не ответила и с каким-то растерянным равнодушием посмотрела на мать. Мать, в противоположность дочери, выглядела очень хорошо. Моложавая, подтянутая, с пышными волосами и живым блеском в глазах.

— Вы знаете, давно, — объяснила мать. — С младенчества, как ввели прикорм, появился диатез, мы соблюдали диету, но все равно… Потом где-то был перерыв, она стала потихоньку все есть, а потом вдруг, ни с того ни сего, опять. С тех пор так и тянется. Летом улучшение, конечно, мы каждый год к бабушке в Керчь ездим. Осенью, зимой всегда тяжелее, но ведь зимой школа… Мы все перепробовали, реально помогают только сильные гормональные мази, но мы стараемся ими не злоупотреблять, вы же сами понимаете, у нее сейчас такой возраст…

Я качала головой в знак согласия и сочувствия, но как-то не могла с ходу сообразить, чего они ждут от меня. Чтобы я психологическими методами вылечила у Люды застарелую экзему? Решила подождать, когда прозвучит запрос. Он прозвучал:

— Девятый класс у нее. Экзамены сдавать, подготовка, контрольные… Люда у нас учится хорошо, но все равно всегда нервничает: боится плохо написать, забыть, не решить. Я ей сто раз говорила: да ничего страшного, если ошибешься, подумаешь, трагедия, потом исправишь, но она ни в какую, до ночи за уроками сидит. И подружек у нее почти нет. И стесняется, конечно, своей болезни. В общем, все одно к одному. Спать стала плохо, аппетита нет, а тут как-то сказала: «Лучше б мне вообще на свет не родиться или раньше умереть…» Ну, я, конечно, испугалась — и вот привела ее к вам. Может быть, вы с ней поговорите как-то? Нас-то с отцом она как будто не слышит.

— Грубит, огрызается?

— Нет, именно не слышит. Как будто мы призраки.

— Люда, ты чем-нибудь занимаешься, кроме школы? Какой-нибудь кружок, секция?

Отрицательное покачивание головой.

— Стесняется она пойти куда-то. Хотя плавает, например, прекрасно, у бабушки в Керчи может по пять часов в море, далеко от берега провести, с маской, с ластами, даже охотиться может, дядя ей ружье дает. Только здесь-то в бассейн ее не пустят. Но есть же другое. Я ей сто раз предлагала — не хочет.

Девочка-призрак, без друзей, без увлечений, покрытая противной коростой. Мне было искренне жаль Люду, но я пока не представляла себе, как можно ей помочь.

— Хорошо, вы пока посидите в коридоре, мы с Людой поговорим.

Я честно пыталась, но контакта решительно не получилось. Я видела: девочка даже не закрывалась от меня специально, в ее душе как будто в принципе отсутствовала дверь, через которую я могла бы войти. Безразличные односложные ответы на мои вопросы и ждущий взгляд: «Скоро я уже смогу отсюда уйти?»

Опять мать, без Люды.

— Ваша семья — это вы, Люда…

— И мой муж, отец Люды. Все. Наши родители живы, но живут не в Петербурге.

— Какие отношения у Люды с отцом?

— Нормальные. Как и со мной. Она у нас послушная, беспроблемная в общем-то девочка. Хорошо учится, помогает по хозяйству, убирается, читает книги. Только в магазины ходить не любит, но это, я думаю, понятно. Мы все вместе ходим в кино, ездим за город. Она никогда не отказывается.

— Так. А у вас с отцом Люды? — я, не зная, что предпринять, просто перебирала все ниточки подряд.

— Мы вместе почти 20 лет — это показатель? — усмехнулась женщина. — Всякое, конечно, бывало.

— Уточните, пожалуйста.

— Если вы имеете в виду скандалы, пьянки, драки и все такое, что могло бы повлиять на Людину психику, то сразу скажу: ничего такого никогда не было. Мы с мужем оба приезжие, вместе учились в институте, потом вместе пытались здесь закрепиться, выжить. В общем, если сказать честно, то я всегда была сильнее. Когда в перестройку развалилась контора, куда нас распределили, он опустил руки, готов был уехать в свой Мухосранск и там сгинуть. Я стала «челноком», потом завела ларек, еще один. Муж, ничего не скажу, мне помогал, сидел с маленькой Людкой, ночами осваивал какие-то компьютерные языки, благодаря чему потом и нашел работу.

— А теперь?

— Теперь вообще все наладилось. Он работает в компьютерной фирме, хорошо зарабатывает. Я — главный администратор, у меня в подчинении 80 человек. Квартиру мы купили и уже выплатили за нее, обставили. Дача на море в Керчи, считай, бесплатная. Машины и у меня, и у него. Денег хватает. Людку бы вот только вытащить, но врачи лишь руками разводят. Мы с ней уже и к бабке ездили.

— Я бы хотела поговорить с вашим мужем.

— Зачем это? — искренне удивилась она. — Что он вам нового скажет? А впрочем, если вы считаете нужным…

Мужчина был невысок ростом, худощав, и, увидев его, я как-то сразу поняла, что Люда внешне больше похожа на отца, чем на мать.

— Ей всегда надо было верховодить, — усмехнувшись, сказал он про жену. — Чтобы только по ее все выходило или хотя бы выглядело так.

— Но она действительно ездила «челноком»?

— Да. Один раз, по Катиным рассказам, они с коллегами даже отстреливались от погони. Она обожает вспоминать об этом.

— Катя любит риск?

— Не то чтобы именно риск. Просто активность, чтобы все вокруг нее вращалось, неслось куда-то. Цель, даже просто эффективность процесса для нее неважны. Тогда я предлагал ей: давай ты уедешь с ребенком к морю или к моим в деревню, там легче прокормиться, там здоровее, там спокойнее ребенку. Я останусь здесь и буду переучиваться, зарабатывать, искать. Обязательно найду, и вы приедете. Мне будет легче и быстрее это делать, если я не буду все время о вас беспокоиться, чувствовать ответственность за то, что ребенок живет в темной комнате сырой коммуналки (тогда мы могли себе позволить только такую) и у него мокнущий диатез. Она сказала: а пошел ты! Нашла каких-то забубенных подружек, кинула на меня годовалую Люду и ринулась что-то продавать, перепродавать. Я, конечно, учился и подрабатывал, как мог и когда мог, но на достижение конкурентоспособного уровня у меня ушло еще почти пять лет. Если бы не амбиции жены, все получилось бы быстрее и легче, без погонь и перестрелок.

— Ага. А теперь?

— А теперь она работает с раннего утра до поздней ночи, дома ее постоянно дергают звонками, а заработки совершенно неадекватны нервотрепке и трудозатратам. Я ей говорю: посмотри, я работаю фактически дома и по своему графику, а зарабатываю в два раза больше. А ведь когда-то она была очень талантливым инженером, в институте сложнейшие задачи по сопромату решала значительно быстрее меня и мне помогала.

Что-то забрезжило у меня в голове.

— Пусть придет Люда…

Дети, по тем или иным причинам отгороженные от мира (а у Люды я видела даже аутистические тенденции), часто бывают чрезвычайно наблюдательны.

— У меня есть приятель, он подводный археолог, — сказала я Люде. — Погружается с аквалангом, ищет остатки кораблей, города, ушедшие под воду. Говорит, что там особый мир.

— Да, — сказала Люда. — Я у бабушки тоже видела два корабля. Один совсем маленький, шлюпка. Другой большой, с мачтой. Но глубоко, не донырнуть.

— Когда вы гуляете по выходным всей семьей, ездите куда-то, что там происходит? Ты можешь воспроизвести? Как можно ближе к реальности.

Люда усмехнулась и первый раз коротко взглянула мне прямо в глаза. Потом, блестяще копируя голоса родителей, озвучила то, о чем я уже смутно догадывалась:

В театре:

— Людка, это довольно длинная опера. Постарайся не заснуть на середине. Твой отец, как тонкий ценитель искусства, всегда засыпал к концу первого акта и иногда даже начинал храпеть.

В лесу:

— Людмила, погляди, как складывать веточки, чтобы они сразу разгорелись. Любые навыки выживания всегда могут пригодиться. Твоя мать так и не удосужилась научиться простым вещам, ей до сих пор кажется, что жизнь устроена как фильм «Приключения неуловимых».

В дороге:

— Людка, наблюдай за мной. Потом дам попробовать. Свободно водить машину — непременный навык в сегодняшнем мире, иначе проживешь всю жизнь запечным тараканом в матрице, как твой папаша.

— Ты могла бы играть в театре, — сказала я Люде.

— Я не люблю среди людей, — ответила она. — А чтобы на сцене мою рожу замаскировать, так это никакой штукатурки не хватит.

Узор сложился. Два неглупых, амбициозных провинциала встретились, поженились и вот уже 20 лет играли в увлекательную игру: продолжали выяснять, кто из них круче. Так получилось, что окончательным арбитром в их споре должна была стать дочь. Кого она выберет, тот и победитель. Для победы все средства хороши.

Если родители не дезадаптанты, я всегда до последнего стою за сохранение брака: ребенку нужна полная семья. Но в этом случае…

— Вы бы развелись, что ли… — почти жалобно сказала я, со слов Люды описав их совместные развлечения и получив два утвердительных кивка. — Остались бы друзьями, встречались иногда, хвастались достижениями.

— Что вы такое говорите! — воскликнула Катя. — Да у нас нормальный брак, все друзья нам завидуют: они уж все поразводились сто раз…

— Да-да, — поддержал жену Людин отец. — Это странно со стороны, конечно, но мы уже как-то привыкли.

Я понимала, что они правы: это у них такой вариант любви. Но Люда-то!

— Тогда отдайте девочку той бабушке, которая у моря. Пусть она там живет, кончает школу. Люда уже большая, учится хорошо, в тягость не будет. А сами продолжайте развлекаться без нее.

Катя округлила красивые глаза:

— Так вы полагаете, что Людина кожная болезнь…

— Да, я полагаю, что ваша внутрисемейная конкуренция оплачена здоровьем вашей дочери. Это непосильная для нее тяжесть — выбрать, кто победил в жизненной гонке: мать или отец.

— Но как же…

— Да как хотите, только делайте хоть что-нибудь! Девочка же действительно может на что-то страшное решиться!

Люда пришла ко мне одна, приблизительно через полгода. Я сразу отметила улучшения ее внешнего вида. Но неужели она еще и готова разговаривать?!

— Можно, я разденусь? — спросила девочка.

— Гм-м… Ну давай… — с тревожным недоумением я смотрела, как Люда деловито складывает на стул одежду. Осталась в трусах и лифчике.

— Скажите, мне теперь дадут справку? Чтобы в бассейн? Я хочу обучаться с аквалангом. А потом быть археологом, как ваш друг, или ихтиологом, рыб изучать.

Я посмотрела на нее и поняла, что, хотя ситуация с кожей улучшилась радикально, справку все равно не дадут.

— Я достану тебе фальшивую справку, — сказала я и пошла в соседний кабинет, к знакомому педиатру. Потом из холла позвонила приятелю.

— У тебя есть дружественный бассейн, где обучают подводному плаванию? — спросила я. — Очень хорошо. У меня есть девочка. Она плавает в море по пять часов, охотится, и уже видела два затонувших корабля. У нее кожное заболевание, но оно не заразное, от нервов, я ручаюсь. К тому же оно уже проходит. Это ее шанс, ей очень нужно.

Приятель согласился попробовать. Я объяснила Люде, как и что ей нужно сделать.

— А что родители?

— Они перестали меня вовлекать в конфликты. И вообще как будто боятся, ходят чуть не на цыпочках. Это забавно. Но мне стало лучше, вы сами видели. Спасибо. До свидания.

С тех пор прошло уже много лет. Но я иногда вспоминаю Люду и представляю, как ее тонкая, гибкая фигурка медленно плывет по теплому морю над затонувшими кораблями.