Линор Горалик: ...Например, интеллигенция
...Например, молодой нейробиолог К., восходящая звезда немецкой науки, оформляет грант на сумму в 300 тысяч долларов, чтобы закупить новые приборы для экспериментов с мышами. MRI, MRT, CT, EEG и т.д. и т.п. Отдельной строкой в заявке идет закупка книг в букинистических магазинах: К. планирует сравнивать поведение мышей, живущих в библиотеках, с поведением мышей, живущих в индустриальных помещениях. Предварительные испытания не показали никаких различий, но К. не хочет в это верить и возлагает на новую лабораторию большие надежды.
...Например, литературный критик Т. после долгого отъезда возвращается домой и видит, что любимая кошка Фуся от недостатка внимания нассала ему в тапки. «Буквально: нассала в тапки, — удрученно говорит Т. — Я запах могу пережить, я ходьбу босиком могу пережить, я постмодернизм этот демонстративный не могу пережить!»
...Например, в высшей степени интеллигентный молодой доцент, специалист по ностратической лингвистике постструктуралистского периода, постоянно жалуется близким на приступы недовольства собой. Он-де и глуп, и бездарен, и ленив, и недостоин высокого звания доцента, и то и се. Нытье свое доцент обычно заканчивает призывом: «Ну скажите же мне что-нибудь хорошее!» Близкие говорят ему, что кошка котят родила, что на улице солнышко выглянуло, что все рано или поздно умирают, и он тоже умрет, ему тогда сразу станет полегче. Но доценту явно надо не этого, доценту надо, чтобы его похвалили, сказали, что он не тупой, не бездарный, недаром ест свой доцентский хлеб. Близкие это отлично понимают, но получают извращенное удовольствие от происходящего; доцент же слишком интеллигентен, чтобы попросить похвалы прямым текстом. Наконец за вечерним чаем на очередную доцентову унылую шарманку кто-то из близких говорит: «Ребята, наш друг, наверное, хочет, чтобы его похвалили!» Доцент заливается краской от неловкости, но начинает энергично кивать головой: да, да! «А каким нам его словом похвалить, чтобы ему стало хорошо?» — ласково интересуются друг у друга близкие. Пунцовый доцент сидит, уткнувшись в чашку. «Может быть, он нам сам скажет это слово?» — интересуются гадские близкие. Интеллигентный доцент яростно машет головой: нет, нет, он не может, он интеллигентный. «А давайте он нам пантомимой покажет!» — у близких притворное прозрение, они сговорились еще утром, их час настал. Интеллигентный доцент замирает и смотрит на всех доверчивыми глазами. Все полны сочувствия, все ласково кивают ему: не робей, Эдуард! Пунцовый Эдуард медленно кивает. Давай, Эдуард, ставь чашку и покажи нам первое слово! Пунцовый Эдуард задумывается, потом начинает водить пальцем вокруг своей головы. «Изобретатель шапочки из фольги? — гадают близкие, страстно желая помочь Эдуарду. — Шизофреник-космонавт? Телепат, телепат!» Эдуард издает тихий вой, но ему очень, очень нужен комплимент, поэтому он переходит к следующей фигуре: начинает потирать руки, перекладывать что-то невидимое, трудолюбиво листать страницы чистого вечернего воздуха. «Ипохондрик! — радостно соображают близкие. — Читает медицинскую энциклопедию!» Бедный Эдуард всплескивает руками, мечется, меняет тактику: старательно топает от двери к столу и обратно, вроде как роет в полу ямки, демонстрирует свои полевые изыскания и работу с археологическими кореллятами. «Какает в ямки! — радуются ближние. — Аккуратный! Нет, нет, экологичный!..» Доцент Эдуард чуть не плачет, но ему очень, очень нужна похвала, а интеллигентность запирает ему рот на замок, не дает попросить у ближних доброе слово человеческими методами. Летний вечер длинный, благостный воздух трепещет вокруг старой подмосковной дачи, душно пахнут в чайнике смородиновые листья, и мучениям бедного доцента конца не видно.
...Например, две юных одухотворенных студентки художественной школы выбирают в секонд-хенде какие-то тряпки для создания сугубо индивидуального, но при этом глубоко интеллигентного облика. Главное их ругательство, произносимое сквозь презрительно напряженные губки, — «цвета зомби». «Платье цвета зомби», «пояс цвета зомби».
...Например, профессор математики Н. выслушивает (раз примерно в трехтысячный) возмущенные нотации жены, страдающей от его привычки превращать любую беседу в научный диспут. Если сказать Н. «помой посуду», он рассказывает тебе о температуре воды, об адгезивных свойствах картофельного пюре, о составе мыла для посуды; одновременно его интересует, почему попросила его помыть посуду именно в этот момент, что послужило триггером, правильно ли он выстроил воображаемую ассоциативную цепочку, нет ли тут бессознательной издевки. В ответ на удрученные стоны жены Н. ласково говорит: «У меня в жизни, милая, две трагедии: я одновременно очень умный и очень любопытный. Я иногда думаю: как я на тебе женился-то, такой умный? Наверное, из любопытства».