Стать плохим полицейским

— Маленькие злобные гоблины!

Женщина лет тридцати пяти — сорока сидела в кресле, выпрямив спину и глядя прямо перед собой.

— Простите, это вы о ком?

— О своих учениках. Скажу сразу: наша школа считается в городе очень сильной и престижной. Чтобы к нам попасть, родители дают взятки.

Ну конечно! Училка! Как же я сразу не сообразила. И внешность, и манера держаться и артикулировать почти пародийные; разве что палец кверху не поднимает.

— И чем же вам не угодили ученики вашей элитной школы? Кстати, что вы преподаете?

— Русский язык и литературу. Сейчас я классный руководитель у шестого класса. У нас очень — очень! — умные дети. Их всячески развивают родители еще до школы, и потом, с самого первого класса. Умение самостоятельно мыслить, анализировать, обобщать — выше всяких похвал. Много знают и умеют находить в интернете нужную информацию. Многие регулярно читают книги, что в наше время редкость…

Я крутила в руках регулятор электрического сопротивления (любимая игрушка детей от двух до четырех лет) и дожидалась окончания этого панегирика.

— Новые веяния демократической педагогики, с этим у нас тоже все в порядке: «я» больше не последняя буква алфавита, как учили когда-то школе меня саму. Личность ребенка — высшая ценность и требует уважения. Требует, кто бы спорил, да еще как требует! Они и сами это прекрасно усваивают уже классу ко второму-третьему. Когда вы на творческом взлете, и у вас горят глаза — боже, как они слушают, о чем бы вы ни говорили! Но когда взлет кончается, или им просто сегодня неинтересно или недосуг, они просто отворачиваются и занимаются сами собой, не обращая внимания на такие неважные для самостоятельной личности понятия, как дисциплина, долг и т. д. Недавно я ездила с ними на экскурсию. Им все понравилось, они хотели все со мной обсудить… А я позволила себе, наконец, заметить: они же в этом разговоре никого не слышат и не видят, кроме себя! Такое упоение собой, своими знаниями, возможностями, способностями: я, мне, меня, а вот у меня! Подскакивают к вам, хотят поскорее рассказать, что узнали, о чем подумали, что есть у них дома; отталкивают друг друга… И еще эти родители, которые своих деток развлекают, развивают, все не могут остановиться, ну, еще кружок, еще секция, еще в клювик положить…

Меня вдруг замутило… Профессиональное выгорание. Вот как оно выглядит. Если считать после института, так она в школе, пожалуй, уже не меньше пятнадцати лет…

— Я подумала: вряд ли что-то случилось с детьми. Дети не могут быть виноваты. Это что-то со мной. И вот пришла к вам, мне кто-то из родителей давал вашу книжку почитать.

Она была честна перед собой и другими. Я испытала к ней искреннее уважение. Мы долго говорили в том духе, что так жить нельзя. Отдых и психологический тренинг? Навряд ли помогут. Надо уходить из профессии. Но она не мыслила себя вне педагогики. А может, податься в методисты? Это, конечно, не то, что живая работа с детьми, но все-таки... Она «отличник образования», автор какой- то программы, ее давно звали…

На этом мы расстались.

* * *

Спустя два или три месяца она пришла еще раз. На лице — упрямое и честное выражение, как у «хорошего парня» из американского вестерна. Схватила тот же регулятор, что в прошлый раз видела у меня в руках, и начала им яростно щелкать.

— Я нашла хорошее место, но решила прежде, чем уйти, поговорить с коллегами начистоту. Ведь мое поражение — тоже опыт, у нас есть молодые, им будет полезно знать, и вообще, нельзя уйти из любимой профессии просто так, ничего не объясняя. И вот они мне сказали, что это не со мной! Учительница биологии, с которой мы никогда особо и не приятельствовали, вдруг заплакала и рассказала: они убили кролика! Не со зла, просто потому, что они совсем не чувствуют чувства других, вообще живое. Только себя, да и то плоховато! У нас в школе есть зимний сад и живой уголок, чтобы у детей было, так сказать, общение с природой. И вот родились крольчата, чудесные, милые, дети так просили посмотреть… Она им все объяснила, показала, что можно, что нельзя, буквально на пять минут оставила... а когда они ушли, она не досчиталась одного крольчонка. Стала искать — и нашла его, уже мертвого, под шкафом. Бросилась разбираться. «Да у него, наверное, голова закружилась…» Они его подбрасывали зачем-то, а когда крольчонок перестал шевелиться, испугались и спрятали его под шкаф. Ну, она вызвала родителей тех трех ребят. Отцы в один голос сказали: ужасное безобразие! — и тотчас постановили, что каждая из трех семей купит для зооуголка по взрослому породистому кролику, взамен утраченного…

Мы долго молчали, глядя друг на друга.

— Я люблю свою профессию, — сказала она наконец. — И считаю ее самой важной на свете. Если я сейчас уйду, и все уйдут, то что будет?

— Тогда будьте сами собой, — предложила я. — Что вы теряете? Да и детям, чтобы лучше подготовиться к миру, потренироваться, нужны разные учителя, не только гуманисты…

— Тогда я должна буду поговорить с родителями, — задумчиво сказала она. — Возможно, они захотят отказаться от моего руководства классом, ведь их фишка с самого начала — свободное развитие детей…

— Ну, как пожелаете. И зайдите как-нибудь, если будет время, расскажите, что вышло, мне самой интересно…

* * *

Она появилась в моем кабинете через пару лет. Выглядела моложе и свободнее. Наверное, стала-таки методистом, решила я.

— А вот и нет! — засмеялась «училка». — Они у меня уже в девятом классе! Они не без проблем, конечно, но это все решаемо.

— А как вы тогда поступили?

— Поменяла стиль общения. «Всем сидеть, молчать, бояться!», «Я — последняя буква алфавита!» и так далее. Это их сначала ошеломило, конечно, они пытались со мной бороться, даже директору написали докладную записку. Я ее видела, представьте, она так и называлась: «Докладная записка. Директору».

Я созвала родительское собрание, на котором честно назвала все своими именами. Большинство родителей признались, что они и сами что-то такое замечали, но не знали, что делать, так что если у меня что-то выйдет, то и отлично. Но трое сразу забрали детей из класса и потом развернули в интернете кампанию, призванную обличить мое мракобесие. Директор тогда меня поддержала… В восьмом классе ко мне попросились четыре семьи из параллельного класса. Трех умных, но проблемных мальчишек я взяла. Сейчас двое из них — мои любимые ученики, а третий собирается поступать в военное училище…

— Да вы их там не палкой бьете? — спросила я.

— Нет, — она улыбнулась. — Вы забыли: у нас же очень сообразительные дети! Вот буквально позавчера мне один мальчик из седьмого говорит: Мария Петровна, при всем уважении, но вы ведь отдаете себе отчет, что ваш предмет нужно подвинуть?

— Куда это подвинуть? — удивилась я.

— Ну вот смотрите: еще пятьдесят лет назад вся самая важная для человека информация была в книгах и цифрах, а это значит, главные в школе предметы — литература и математика. А теперь? Теперь надо бы по справедливости взять в школу учителей по компьютерным играм, по социальным сетям, по информации, по экологии, чтобы они нас учили, как все это правильно понимать…

— А ведь он, пожалуй, где-то и прав! — засмеялась я.

— А я разве спорю?! — рассмеялась в ответ Марья Петровна.