Римский кинофестиваль. Русские рыдания и одесские штучки

Кира Муратова была и остается самым смелым режиссером на свете. «Вечное возвращение» — радикальная по форме комедия, череда черно-белых эпизодов-кинопроб. Их природу Муратова разоблачает в цветных интермедиях: продюсер и предполагаемый инвестор смотрят материал, отснятый покойным режиссером, ха-ха. В этом материале десятки актеров разных возрастов разыгрывают один и тот же эпизод — встречу однокурсников. Он вваливается к ней: «Сколько мы не виделись? 15 лет? (тут возможны варианты) Я в командировке, вспомнил, что ты в этом городе обретаешься. Пришел за советом, я люблю свою жену, я люблю Люду. Три месяца назад я полюбил другую женщину, я не знаю, что мне делать, я жду от тебя совета». Она толком не понимает, кто это вообще («Ты Олег или Юра?»), но фамилию помнит («Сергеев, уходи») и дает совет, который Олегу или Юре не нравится: «Ну люби их обеих, раз ты так чувствуешь». Он злится, обещает возненавидеть советчицу, кликушествует: «Как я могу заедать век двум женщинам?!» Второй раз он приходит, когда по телевидению передают криминальную хронику: в гостинице «Звездочка» повесился командировочный — не Юра-Олег, какой-то другой; следует еще один раунд воспоминаний и пререканий, не приводящий к какой-либо вменяемой развязке; сцена повторяется и повторяется, лишь меняются лица. Ритм поддерживают фрагменты транслируемого по ТВ концерта Земфиры (она поет арию герцога из вердиевского «Риголетто»), абсурдные новости про красных волков и песни Петра Лещенко. Шутка гения?

При очевидной простоте концепта описать этот фильм, доводящий до исступленного смеха, невозможно — как не описать гэг Чарли Чаплина, методично передвигающего тростью какую-то валяющуюся под ногами ерунду. Причем смысла в этих незатейливых действиях больше, чем в тонне умных книг.

Фильм Муратовой — своего рода антипод «Танца Дели» Ивана Вырыпаева, картины, тоже построенной на вариациях. Там, где у Вырыпаева стерильная аскеза больничного коридора, у Муратовой — переполненные вещами и густо завешанные живописным кичем интерьеры (умопомрачительная в прямом смысле работа Евгения Голубенко, мужа и соавтора режиссера). Изощренный, наполненный парадоксами текст в одном случае — и почти целиком процитированные выше пустяки про любовницу Люду и жену Люсю в другом. Но противоположности сходятся — оба эти странных фильма оказываются работами о вечном повторении смешных и маленьких человеческих трагедий, о счастье существования, изматывающего и божественного. Впрочем — вот еще одно отличие — Муратова избегает громких слов, намеренно сводит повествование к анекдоту («Вы жену любите? — Да! — А почему изменяете? — Хочется!»), а ту самую интермедию с продюсером и инвестором насыщает ерническими автохарактеристиками: «Это эскизы, превью — как руины, обгорелые части писем мертвого человека» или «Съемка кино — мистический процесс, такие у режиссера были мозговые завихрения». Но ведь и правда мистический.

Жюри не догнало фильм, оставив без наград; возможно, дело в языковом барьере. Если бы я был иностранным критиком, то русский бы выучил только за то, что им разговаривают герои Муратовой — потому что эта особенная фонетика, интонационные нюансы, акцент, постоянные повторы (помните, уже «Короткие встречи» начинаются с долгого разучивания официальной речи: «Товарищи, дорогие мои товарищи, дорогие-дорогие-дорогие мои товарищи...») и прочее-прочее-прочее не поддаются переводу; ну вот как адекватно перевести Наталью Бузько, встречающую помятенького однокурсника: «Явление в панамочке»? Или Ренату Литвинову, импровизирующую на площадке: «Такой прямо профилек»?! Впрочем, не стоит слишком подчеркивать обособленность универсума Муратовой — кто-то из зарубежных зрителей валил из зала, а кто-то хохотал, не будучи носителем языка, и на монологе Аллы Демидовой «Я прочитала у Акунина о девушке, которая от несчастной любви проглотила 80 пуговиц, 2 шпингалета...», и на песне «Аптека яда не дает, а я молоденькая девочка, меня любовь с ума сведет». В конце концов, и полярные тезисы «Как все сложно» и «Все очень просто» — две стороны одной монеты.

И сложна, и элементарна получасовая «Вечность» Галины Мызниковой и Сергея Проворова, дуэта художников, подписывающихся ПРОВМЫЗА. Фильм не рассчитан на кинотеатральный прокат — ПРОВМЫЗА работает на грани кино и видеоарта, увидеть «Вечность» можно будет только в галереях, что не умаляет ее кинематографических достоинств. В этой работе, отчасти рифмующейся с эсхатологической оперой «Марево», поставленной художниками в нижегородском Арсенале, нет слов — только надрывный плач то ли девочки, то ли женщины, обреченной высшими силами на мучительные блуждания по постиндустриальным карьерам ядовито оранжевого цвета. Героиня не может избавиться от ноши — камня, бесконечно бросаемого в овраг. Монотонность действия располагает к множеству ассоциаций: миф о Сизифе слишком очевиден, булгаковская Фрида, которой вечно подают платок, — попс-аналогия; мне хочется думать, что это повзрослевшая Мартышка, дочь Сталкера, скитающаяся по Зоне, не приносящей ни исполнения желаний, ни облегчения. Зато все это в силах кино — того самого, съемки которого — без всякого ерничанья — мистический процесс. И даже ад в «Вечности» (если это ад) запредельно (адски!) красив, а рыдания звучат как (адская!) музыка.

Жюри основного конкурса с молодым американцем Джеффом Николсом («Убежище», «Мад») предсказуемо выбрало победителем «Девушку из Марфы» Ларри Кларка — никаких возражений; панорама жизни на отшибе Техаса, в приграничном городке из пыли и песка, сочится телесными соками, остроумна и искрометна. Другое дело — целых две награды претенциозному и никчемному итальянскому фильму E la chiamano estate (название эстрадной песни, кривовато переводимое на русский «И они называют это лето») — Паоло Франки за режиссуру (она сводится к нарушению хронологии, робким порновставкам и нагнетанию общей депрессивности) и Изабелле Феррари за лучшую женскую роль (ценную, прежде всего, демонстрацией лобка). Награду за мужскую роль получил Жереми Элькаим — можно считать ее утешительным призом для фильма «Рука об руку» в целом: Элькаим — бойфренд и актер-талисман режиссера Валери Донзелли. Спецприз другому итальянскому конкурсанту, «Али Голубые глаза», выглядит очевидным перебором в желании порадовать устроителей фестиваля. Присутствие в жюри Тимура Бекмамбетова, увы, не помогло российскому участнику Алексею Федорченко — видимо, Бекмамбетову талантливые режиссеры не по душе.

Жюри CINEMAXXI («Кино XXI века» или «Чинемакси», если читать римские числа как латинские буквы) с видеоартистом Дагласом Гордоном во главе выбрало победителем «Аванти Пополо» Майкла Варманна, бразильскую ленту, тонко сплетающую вымысел и хронику, наполняющую камерную семейную историю энергией революционных песен (название одной из них вынесено в название). Спецприз — стремительному, как горящий бикфордов шнур, гротескному, но, скажем так, умеренно экспериментальному фильму «Пиццы» латышского режиссера Лайлы Пакалнины, абсурдистской одиссее двух юных раздолбаев. Немного досадно награждение премией за лучший среднеметражный фильм «Панихиды» молдаванки Анны-Фелиции Скутелницу — это часовое действо, образец лакированного фольклора на экспорт, было показано в одном блоке с «Вечностью». Жюри предпочло яркую картинку растянутых на 60 минут особенностей национальных похорон ритуалам другого, эзотерического свойства.

Читайте по теме:

Римский кинофестиваль. Сталлоне на все времена

Кинофестиваль в Риме: кровавые мальчики и кисельные девочки

Иван Вырыпаев: Я — режиссер торрентов

Каролина Грушка: Я перестала читать новости