Бежать куда глаза не глядят

Время без десяти пять. Предыдущая семья, оформлявшая ребенка в садик, получила у меня свою справку и, выяснив заодно, как подготовить малыша к тому, что через полгода у него родится братик или сестричка, благополучно отбыла. Высовываюсь в коридор:

— Товарищи, есть кто ко мне?

Как всегда, симпатизирующие улыбки наличных бабушек (от моего обращения им вспомнилась молодость, которая всегда хороша). Невысокая женщина с сероватым лицом, вытянувшись, стоит у стены:

— Мы. Дочка сейчас придет — она услышала, у вас в холле много цветов, она их исследует. — И сразу же, как будто в ответ на мое не прозвучавшее обвинение: — Она большая, ей четырнадцать. — И почти умоляюще: — Вы только ничему не удивляйтесь!

Я кивнула, подумав: «Интересно, остались ли еще на свете какие-нибудь подростковые выкрутасы, которые могли бы меня удивить?»

За углом послышался ритмичный стук и вот уже к моему кабинету вдоль стены бодро, высоко подняв треугольное личико, двинулась худенькая голенастая девочка с белой тростью.

«Притворяется, — со смятенной надеждой подумала я. — Это и есть то, о чем мать предупреждала».

Увы, Арина действительно оказалась слепой. Родилась с какими-то остатками зрения, окончательно ослепла почти в два года.

— Ты помнишь, как видела? — спрашиваю я, мысленно составляя обширный реестр проблем, которые могут в нашем мире возникнуть у слепой четырнадцатилетней девочки-подростка и ее семьи.

— Да, конечно! — радостно говорит Арина. — Птица с разноцветным хвостом. Радуга! Жар-птица!

И тут же спрашивает сама:

—  А вот вы чего подумали, когда меня увидели?

Мать кивает:

— Птица над ее кроваткой висела. Типа гобелена… Не обращайте внимания — она у всех так спрашивает, специально, чтобы смутить.

— Хороший психологический ход, — киваю я. — Сразу занимает доминирующую позицию в разговоре.

И Арине:

— Я вспомнила, как мне в конце третьего класса за хорошую учебу на пионерском собрании вручили грамоту и книжку Короленко «Слепой музыкант».

— Ага, я читала. Фигня, — откликнулась Арина. — И не чтобы смутить, не верьте. Я коллекцию собираю: восемь соврут, а двое, вот как вы, все-таки правду скажут. Мне же надо знать.

Я пытаюсь сформулировать вопрос, избегая слова «проблема»: «Что привело вас ко мне?..», «В чем причина вашего обращения?..» — но понимаю, что непосредственная Арина вполне может выпалить: «В чем проблема? Да в том, что я, в отличие от других, ни черта не вижу!» И что я скажу в ответ? У меня нет опыта работы со слепыми детьми, я могу наделать ошибок…

— Меня волнуют отношения между сестрами, и еще очень съехала учеба, — замечательно тривиально, вызывая у меня вздох облегчения, начинает мать, но Арина опять все портит, выпаливая почти торжествующе:

— А я на учете в детской комнате милиции состою!

— Как же это?! — искренне удивляюсь я.

— Побеги, — вздыхает мать. — Первый раз ушла из дома в восемь лет. Потом из школы, из магазина, отовсюду… Люди ее находили, возвращали, вызывали милицию, скорую помощь, но потом она научилась так убедительно врать, манипулировать, что однажды «добрые люди» довезли ее до Пскова, где якобы жила ее бабушка. А другой раз она сама уехала в Приозерск и там бродила по берегу Вуоксы, почти уплыла на остров с какими-то байдарочниками… Я за два года полностью поседела.

— Представляю, как вы нервничаете, когда дочь исчезает, и какие опасности и исходы вам представляются, но не очень представляю, как Арина так свободно перемещается по незнакомым местам.

— И ничего сложного! — воскликнула Арина. — Я же только не вижу, а слышать-то, щупать, нюхать и соображать могу получше многих. И машины слышу за километр. А менты, конечно, не хотели меня на учет, инвалид потому что, — хохотнула девочка. — Так я их, гм, убедила.

— Она сгребла все, что было на столе, и швырнула в лицо дежурному офицеру, — мертвым голосом сказала мать.

— А вторая сестра?

— Ире одиннадцать, и она сестру ненавидит, говорит, что все всегда занимаются только «этой уродкой» и ей никогда ничего не достается, — мать явно решила отбросить всяческую дипломатию. — Когда Арина недавно исчезла в очередной раз, Ирина сказала: «Хоть бы ее уже скорее машина задавила, все бы поплакали, успокоились, и мы зажили бы наконец нормальной семьей». Представляете, что я чувствовала?

— Да уж… Арина, а ты как к сестре относишься?

— Да нормально, она ведь права по сути-то, — пожала плечами Арина. — Мы с ней похожи вообще-то, я ей сто раз предлагала: давай вместе сбежим, ты-то видишь все, с тобой мы вообще до Москвы доедем или даже до Самары (у нас там настоящая бабушка живет), а она говорит: отвяжись, уродка! Я и родителям сто раз говорила: отстаньте от меня, плюньте, меня не вылечить и не исправить, занимайтесь Иркой. Она дура маленькая, ей же обидно.

Мать закрыла лицо руками, а я спросила:

— Слушай, Арина, а деньги? Ведь до Самары доехать и прочее, это же даже слепому инвалиду денег стоит? Дома воруешь?

— Она просит милостыню в переходах и в поездах, — не отнимая рук от лица, сказала мать. — Иногда за долю нанимает вокзальных мальчишек себе в «проводники», иногда справляется сама. Если у нее уже есть план и нужно заработать побольше, берет из дома скрипку.

— Ты играешь на скрипке?

— Конечно, четыре года оттрубила. Из нас же из всех пытаются «слепых музыкантов» сделать, — усмехнулась Арина. — Так я пару десятков жалостливых песенок наизусть выучила и забила на это. Мне хватает. «Сулико» вот мой учитель на скрипку переложил, она хорошо идет, много подают.

— Она откровенно сообщила молодому преподавателю, что будет, когда подрастет, играть в переходах, и он пошел ей навстречу в плане репертуара, ведь только так можно было заставить ее заниматься.

Я уже смеялась, мое напряжение полностью исчезло. Мне нравилась Арина, у нее явно не было никаких проблем. Я готовилась работать с матерью в интересах Иры.

— Арина, выйди и посиди в предбаннике! — резко сказала мать.

Я ожидала протеста.

— Я пойду на третий этаж, — неожиданно покладисто согласилась Арина. — Там, я слышала, пианино стоит. И гляди, мам: зато я денег на шмотки никогда не прошу и в компе не зависаю — выгода, а?

* * *

— Вы уже на ее стороне, — почти обвиняюще сказала мать. — Так со всеми. Она всех использует, а потом бросает. В школе так же. Она почти не учится, хотя могла бы. Что у нее внутри? Темно, как перед ее глазами? Мне страшно. Она дома изготовила куклу из отцовских джинсов, моего свитера, шапки, набила тряпками и всю исколола охотничьим ножом. В школе уговорила одноклассника принести из дома пневматический пистолет, и с ним и со своей подружкой (и мальчик, и девочка — слабовидящие, но в сильных очках все-таки видят) пошла на пустырь — учиться стрелять.

— Но как же может прицелиться слепая девочка?!

— Они бегали вокруг, кричали и прятались, она стреляла на звук, а они потом смотрели, куда она попала. Вы представляете, чем это было чревато? Всем, я подчеркиваю, ВСЕМ пятнадцати детям в классе родители категорически запретили с ней водиться. Иногда не маленькая и глупая Ира, а я сама думаю ужасное, а потом мне хочется наглотаться таблеток и…

— Если Арина согласится, пускай она ко мне походит, — перебила ее я.

На третьем этаже Арина двумя руками выбивала из старенького пианино очень приблизительный мотив и фальшиво горланила:

— Арлекино! Арлекино! Трудно быть смешным для всех! Арлекино! Арлекино! Есть одна награда — смех!

Окружившие девочку малыши смеялись, их мамы отводили взгляды. Из ближайшего кабинета выглянула, желая прекратить безобразие, медсестра, увидела белую трость, которую тянул по полу один из малышей, и спряталась обратно.

— Манипуляторша фигова! — рявкнула я, с треском захлопывая крышку пианино. Арина, как я и ожидала, успела отдернуть пальцы. — Тут, между прочим, люди работают, детей лечат! Им сосредоточенность нужна!

— Простите, пожалуйста, я больше не буду, — вежливо сказала Арина и сделала хватающее движение рукой. Мама малыша поспешно отобрала трость у сына и вложила в ее пальцы.

* * *

Почему-то мы начали с профориентации.

— Вы слышали — у меня вообще музыкального слуха нет. Так что слепого музыканта из меня точно не выйдет.

— С твоей бешеной энергетикой я бы подумала о спорте. Знаешь, Паралимпийские игры…

— Шоу уродов, на фиг! Вот если бы я могла биатлоном, стрельбой… Знаете, я по готовой лыжне очень неплохо еду. Там же тоже палки, привычно. Но мне скучно, я, понимаете, с горок люблю. А вот когда об дерево башкой стукнусь, искры вижу.

— Еще, говорят, у слепых людей идет гиперкомпенсация по другим каналам, вплоть до экстрасенсорики…

— Шоу шарлатанов, на фиг! Да, я умею вид делать, могу кого хочешь предсказаниями запугать, и карты у меня меченые есть. Ну и — массаж, мне даже Ирка дается, когда у нее голова или зуб болит.

— Вот видишь… — я осеклась.

— Вижу! — рассмеялась Арина. — Так и стою в этом массажном кабинете, пока не сдохну. Нет уж!

— Так кем же ты хочешь стать? — преодолевая внутреннее сопротивление, спросила я.

— Путешественником! — тут же ответила Арина. — Ведь столько всего интересного в мире! Увидеть я не смогу, а услышать, понюхать, узнать, потрогать? Моя мечта — за границей побывать. Родители не везут, хоть я их и умоляла.

— Но как ты себе это представляешь?

— Потребности у меня маленькие, мир большой, спешить мне некуда, люди помогут, они любят помогать, если им сказать как.

— Люди бывают разные.

— Конечно. От плохих я отобьюсь, от инвалида же никто отпора не ожидает. — Я вдруг поняла, про что было то истыканное ножом чучело. — А если даже и не отобьюсь когда, так что же? Зато жизнь повидала.

* * *

— Не сражайтесь с ней, — попросила я мать Арины. — Мое вам первое задание, эксперимент: три недели вообще никаких контактов, кроме формальных: иди есть, доброе утро, спокойной ночи. Ни про учебу, ни про ее выходки, вообще ни про что. Все три недели плотно занимаетесь Ирой.

— Давно пора младшую к врачу сводить, сколиоз у нее, — вздохнула мать. — Да все времени нет.

— Лучше в кино сводите и в торговый центр, — посоветовала я.

* * *

— Ой, вы знаете, лучше стало. Один раз только уходила, вечером женщина с собакой ее привели. И даже Ира с ней разговаривать стала.

— Везите в Финляндию, это ее мечта.

— Мы боимся! Уйдет, в чужой стране, без языка.

— Все равно.

* * *

— Ушла в первый же день. Ира ее нашла (раньше и искать отказывалась) — Арина прыгала там на главной площади с какими-то финнами, орала: «Йелло-Пуки! Йелло-Пуки!» Финны сказали, что замечательная девочка, обещала еще к ним приехать.

* * *

— Буду путешествовать. Может, потом стану в какие газеты, инет писать, кому-то, кто лапки сложил, вроде моих одноклассников, глядишь, поможет.

Она употребляла много «визуальных» глаголов, и от этого я все время забывала, что она слепая.

Я кивнула. Арина улыбнулась, как будто увидела мой кивок.

— Поможет, я уверена, — сказала я вслух.