Прозрачная рука из унитаза

Неожиданно оживленную дискуссию вызвал наш недавний материал «Суета вокруг горшка». В обсуждении многие говорили об опасениях и о детских и взрослых ритуалах, связанных с «горшечной» темой. Данный аспект действительно крайне редко обсуждается даже в научно-популярных материалах, и потому семьи и дети, сталкивающиеся с этой проблемой, часто годами оказываются предоставлены сами себе.

В связи со всем этим мне вспомнился забавный случай из моей практики.

Это было давно, в доинтернетную эпоху. Женщина, яркая голубоглазая брюнетка, вела себя как шпион на явке из немого кинофильма. Она оглядывалась, обводила взглядом мой небольшой кабинет, как будто чего-то опасалась. Глаза у нее бегали, руки комкали платок. Мне хотелось уверить ее, что за занавеской у меня никто не прячется, а дверь надежно заперта на задвижку. Но я, естественно, сдерживала себя, так как понимала, что она готовится к тому, чтобы сказать мне что-то важное и, несомненно, болезненное для нее.

— Вы понимаете, она до сих пор ходит на горшок! — выпалила, наконец, женщина. Лицо у нее при этом было трагическим.

Я несколько удивилась. Ко мне довольно часто приходят с проблемой, заключающейся в том, что ребенок, которому вроде бы уже положено, на горшок не ходит. С обратным случаем сталкиваться пока не приходилось. Мне казалось все более, что проблема (в чем бы она ни состояла) не в отсутствующем в кабинете ребенке, а в самой женщине. И именно ей нужна помощь психолога или даже врача.

— А что же в этом плохого? — успокаивающе спросила я. — Ну ходит и ходит. На горшок же, не в штаны.

— Да ей же десять лет скоро исполнится!

— Гм-м… Да, действительно, — это было странно, но никакой трагедии в происходящем я по-прежнему не видела и попыталась подбодрить мою посетительницу. — В прошлом и вполне взрослые люди всегда имели горшок под кроватью. Он даже поэтически назывался «ночной вазой». Если вашей дочери до сих пор почему-то некомфортно ходить в унитаз, этому может быть множество вполне обычных причин. Может быть, она когда-то поскользнулась, упала, испугалась, больно ударилась, может, она просто моторно неловкая, или у нее запоры и ей удобнее сидеть не на унитазе, а рядом, на горшке…

— Рядом?! — вскричала женщина, почти напугав меня неожиданностью своего крика. — Да она уже много лет отказывается даже подходить близко к унитазу! Своей комнаты у нее нет, и она делает это либо в нашей общей спальне, либо в гостиной. При этом все непременно должны выйти, иначе у нее не получится. При этом у нее действительно бывают запоры, и дело может продолжаться полчаса. А у нас открытый дом, и почти каждый день бывают гости. И еще иногда приезжает и по паре недель живет моя сестра с сыном, которому скоро будет тринадцать…

— Э-э-э… — Масштабы проблемы для меня постепенно прояснялись. — А почему обязательно в гостиной? Почему нельзя, например, в кухне? Когда это началось? И как дело обстоит в других местах, не дома? Ведь ваша дочь учится в школе, наверняка куда-то ездит, ходит в гости…

— А в кухне я сама запрещаю, чтоб не воняло, где еда, меня тошнит, — вздохнула женщина. — Началось где-то года в четыре или даже раньше, постепенно, мы как-то сначала внимания не обратили, а потом уже все закрепилось. Мы сначала уговаривали, объясняли, потом, было дело, стыдили, настаивали, она плакала, терпела по полдня, пряталась, писала в штаны. Вне дома как-то справляется, мы об этом ничего не знаем, проблем не возникало, но в школе и в гостях она, кажется, просто терпит, а в поездках легко может сбегать «в кустики». Пошли к врачам — нефролог, гастролог и невролог ничего не нашли, но в один голос сказали: не смейте издеваться над ребенком, пусть ходит на горшок! И вот теперь я думаю: кто у нас над кем издевается?

«Манипуляция — точно!» — решила между тем я. Такой мамой сам бог велел поманипулировать. Пока непонятно, какая цель, может быть, девочка слегка отстает в развитии и просто привлекает к себе внимание?

— Я вас поняла. Теперь мне нужно поговорить с самой Надей, — сказала я матери.

Надя оказалась худенькой, белобрысенькой и очень похожей на мать чертами лица. Разговор с ней у меня решительно не получался.

— Да, боюсь в туалет ходить. Просто боюсь. Или не боюсь, просто не хочу. Давно. Не знаю. Дома. В школе нет. Там я с девочками хожу. Да, там не боюсь. Или все равно боюсь, не знаю… — и дальше в том же духе.

Что мне оставалось? Выяснила, что Надя третий год ходит в художественную школу. Значит, рисунки. Рисовать Надя не отказывалась. Семья. Непременные гости за овальным столом. Приехавшая тетя с кузеном — отличный талантливый рисунок, по словам матери, очень уловлено портретное сходство, мальчик — романтический красавец, кажется, девочка в него слегка влюблена. И посреди всего этого — примитивная манипуляция с горшком? Что-то тут не вяжется… План квартиры, интерьеры в проекции (явно учат в художке): спальня, гостиная, кухня… туалет! Отлично нарисованный унитаз, за ним почему-то схема сливных труб, а над ним…

— Я его знаю! — экзальтированно, в тон Надиной матери завопила я. — Только он у нас в школе жил, в девчоночьем туалете на третьем этаже!

— Как это? — настороженно, склонив набок головку, спросила девочка.

— У нас в школе все верили, что он живет в одном из трех унитазов, — объяснила я. — Поэтому на тот унитаз нельзя было садиться. И всех девочек предупреждали. Потому что, если нечаянно сесть, он мог схватить…

— А кто он был?!

— Да мы толком не знали. Но ему можно было приносить жертвы, задабривать его, понимаешь? Моя одноклассница однажды положила на стульчак яблоко и потом клялась, что сама видела, как оттуда высунулась прозрачная рука и яблоко утащила…

— А вы в это тогда верили? — жадно спросила Надя.

— Да не знаю. Вообще-то не очень. Но того унитаза на всякий случай избегала.

— Так вы чего думаете: у меня тот же самый? — Надя пристально смотрела на свой собственный рисунок, на котором что-то такое неопределенное из унитаза застенчиво выглядывало.

— Ну, это я тебе не могу сказать, пока больше про него не узнаю, — пожала плечами я.

Через некоторое время мы выяснили, что Унитазник (надо же было его как-то назвать) — существо одинокое и в общем-то несчастное (ну а вы бы как себя чувствовали, живя в канализационных трубах и имея возможность выглянуть в «большой мир» только через унитаз?). Никаких особых зловредных планов он не вынашивал (да и не протиснется десятилетняя девочка через унитаз, если ее попробовать, к примеру, украсть) — просто пугал и так по-идиотски пытался пообщаться. «У нас вот Игорю Кравчуку моя подруга Зина нравится, так он тоже у нее ранец крадет и подножки ставит», — провела очень верную аналогию Надя.

— А кто ж его научит? — неизвестно кого (Игоря или Унитазника) имея в виду, вздохнула я.

После того как барьер был сломан и Надя начала говорить, фантастическая личность и история жизни Унитазника каждый день обрастали удивительными подробностями (в моей школе, как и следовало ожидать, жил его двоюродный брат), а в чувствах девочки к нему превалировали жалость и сопереживание.

* * *

— В общем, у нас уже все проблемы решились, — бодро сказала мне мама Нади на очередной встрече. Женщина перекрасилась в блондинку (каковой, наверное, и являлась на самом деле), завилась «мелким бесом» и теперь была похожа на героиню из советского фильма 30-50-х годов. — Из туалета дочку нынче не выгнать, словно она там решила за все годы отсидеться. Но она зачем-то хочет еще к вам прийти, что-то еще рассказать. Это ведь не нужно, как я понимаю? И даже странно. Она ведь у нас всегда была такая серенькая мышка, совершенно не стремилась на авансцену, вообще общаться…

— А кто вы по профессии? — только теперь догадалась спросить я.

— Театральная актриса, — улыбнулась женщина. — И мой муж тоже…

— О! — воскликнула я, потому что мозаика наконец-то сложилась целиком. — Значит, артисты? «Открытый дом»? А дочь, значит, малообщительная «серенькая мышка»? А вот фигушки вам! Ваша дочь, унаследовавшая художественность родительских натур, блестяще сыграла свою собственную пьесу, на много лет подчинившую себе весь распорядок жизни семьи. И знаете ли вы, с кем она себя в ней ассоциировала? И где живет это ее «альтер эго»?

* * *

Уходя от меня в тот раз, мать утирала слезы аккуратным платочком. Кажется, на нем была вышитая монограмма…