Вадим Рутковский: Римский кинофестиваль: дальнобои и россияне взяли город

В последний день фестиваль приготовил порносюрприз — мировую премьеру короткометражки Ларри Кларка «Джонатан», где фрагменты старого интервью с заглавным героем, подростком Джонатаном Веласкесом (он рассказывает о своих первых сексуальных опытах), монтируются со сценой секса, которым уже достигший совершеннолетия Джонатан занимается в наши дни. В прошлом году Ларри Кларк победил на Римском фестивале с «Девушкой из Марфы», в этом — возглавлял жюри конкурса CinemaXXI. Представляя «Джонатана», бодрый старикан с тростью в одной руке и бокалом шампанского в другой рассказал, с чего вдруг он решился показать свой маленький, да удаленький фильм публике. По Кларку, среди без малого сорока конкурсантов «Чинемакси» было два шедевра и пять-шесть выдающихся картин, все прочее — скука. «Вот я и решил продемонстрировать, как снимать нескучное кино», — захохотал в седую бороду Кларк. Надо заметить, что секса в двух премированных полнометражных фильмах нет, что не помешало Кларку отнести один — «Непал форева» Алены Полуниной — к шедеврам (он получил главный приз), другой — «Бирмингемский орнамент — 2» — к выдающимся (спецприз).

Мне жаль, что никак не отмеченным остался совершенно гениальный фильм, один из главных в этом году — «Революция зинджей» алжирца Тарика Тегуйя, уникального режиссера, без каких-либо технических примочек добивающегося кадров удивительной красоты: на грани между хроникой и сновидением, будто растворяющихся в горячем меде и молоке. Виртуозна и структура этой саги, странствующие герои которой  одержимы — каждый по-своему — революционными идеями. Собственно, этот снятый в Нью-Йорке и Бейруте, Салониках и Марокко фильм — о духах революции, витающих где захотят, тех самых, что подняли на восстание чернокожих рабов-зинджей в Ираке IX века и продолжают сносить головы по сей день. В идеологическом смысле романтический фильм Тегуйя — антипод «Непалу форева», где красные флаги — повод для улыбки.

Так или иначе, но победе Полуниной — троекратное ура! Награда же «Бирмингемскому орнаменту — 2» Юрия Лейдермана и Андрея Сильвестрова вызывает, конечно, чувство гордости — и патриотической, и синефильской, за ту линию, что десятилетиями проводит созданный московскими «параллельщиками» в 1980-е клуб «Сине Фантом». Но и удивление тоже. Дело в том, что этот сиквел работы «Бирмингемский орнамент» (в 2011-м приглашенной Марко Мюллером в венецианские «Горизонты») снят в формате тяжеловесного, часто поэтизированного бреда. Ну или гона, если говорить политкорректно. Трудно воспринимаются даже фрагменты на русском языке, фильм же — интернациональный, и там, где герои говорят и поют по-японски, грузински и фински, все оказываются в равном, зависимом от английских титров положении. Перед необходимостью адекватно описать этот фильм я даже теряюсь — он-то есть воплощенная неадекватность. Орнамент складывается из нескольких линий, разделенных временем и пространством. Есть диалог Мандельштама и Ко в Москве 1933-го (поэты и художники много говорят об искусстве и религии, но все в таком примерно формате «Домик родной, козлик ночной порой»); эта часть фильма снята на пленку «Свема», придающую картинке обаяние теплой, доцифровой старины, и разыграна более-менее убедительными драматическими артистами, среди которых выделяется Лера Горин. Есть эпизоды на Крите 2184 года: чудак в желто-полосатой тюремной робе, за которым мальчик — то ли охранник, то ли ученик — вечно таскает кальян, заменяющий кандалы, и слушает рассказываемые на кривом английском лекции о двух векторах исторического развития человечества — пути муравьев и пути жуков. Барды (среди них — участники объединения «Вверх!») в весенне-осеннем лесу 1980 года распевают ересь про еврейских детей и сонных ежей; если получится, можете подпевать: «Заходил арабский генерал Биби, автобус не пришел с рынка...» В белом сценическом пространстве как бы комические диалоги (о червивых грибах искусства, в частности) ведут Андрей Монастырский, Макаревич с Елагиной и другие, не опознанные мной художники. В оглушительном финском хоре фигурируют Кирико, Ротко, Анна Франк, Малевич и опять Макаревич. Японский персонаж инкорпорирует в свой сопровождающийся коллективными танцами бред Экибастуз и Иосифа Бакштейна. Участники тбилисского застолья рассуждают об этичности упоминания в песнях убитых тиранов вроде Саддама Хуссейна. Наконец, пока сорежиссер фильма, художник Юрий Лейдерман, носится в далеких степях, в берлинской мастерской его изображает Михаил Ефремов, давно не игравший так проникновенно: его герой пишет сюрреалистическую картину, в которой рыбачащий Путин получает кукиш от так и не пойманной гордой рыбы, и неумолчно бредит — эпохой, свободой, исторической неизбежностью, одесскими корнями, знакомством с Сергеем Онуфриевым, вспоминает о советском прошлом — «говна есть не желали по-любому, только капустный лист или чистый вздох анаши», рассказывает арт-анекдоты, как Филипп Гастон поссорился с Мортоном Фельдманом, и травит искусствоведческие штудии. Из текстов, вложенных в божественные уста Михаила Ефремова, можно почерпнуть кое-что интересное — это не финские хористы и театральные краснобаи, в словесном поносе которых самая ценная информация «посадят на галоперидол — будут уплотнения в жопе». Здесь же даже проговаривается мысль о том, что настоящее еврейское искусство — это не стилизованные лапсердаки Шагала, а «каляки-маляки» американского экспрессионизма, воплощение еврейского упрямства.

Не знаю, в общем, как расшифровало эту диковинку жюри, куда кроме Кларка входили и победитель «Чинемакси-2012» Майкл Варманн, автор щемящей картины о духоподъемных песнях, семье и революции «Аванти пополо», и латышский классик Лайла Пакалниня, мастер движения и иронии, и итальянский экспериментатор Юрий Анкарани, умеющий увидеть фантастичное в повседневном и обыденное — в чудесах НТР. Но лютый абсурд русско-советского происхождения они поддержали единодушно: особого упоминания среди короткометражных фильмов удостоились «Видео "Погребенных заживо"» Роее Розена. А приза за лучший фильм — «Неполноценный» (Der Unfertige; The Incomplete) немца Яна Солдата, совершенно безыскусный портрет незабываемого персонажа — 60-летнего Клауса, сексуального раба по кличке Горлум. Режиссер следует за героем и в спецлагерь, где специально обученные сотрудники мочатся на своих клиентов, связывают их и подвергают кровавой порке. Я особо не удивился, узнав, что в прекрасном городе Берлине водится и такое: в царстве тотальной толерантности должны быть всякие заведения. «Неполноценный» вызвал шумный исход из зала римских старух — это такая особая категория местных зрительниц, вульгарных и буйных. Не нашел у них лысый немецкий ровесник понимания.

Зато точно никого не возмутит победитель основного конкурса. Жюри под председательством Джеймса Грея, куда также входили наш актер и продюсер Алексей Гуськов, американский режиссер иранского происхождения Амир Надери, итальянский режиссер Лука Гваданино, китайский режиссер Чжань Юань и французская актриса и режиссер Ноэми Львовски, выбрало скромнейшего из участников — дебют итальянца Альберто Фазуло «Фура» (Tir), лаконичный роуд-муви о хорватских дальнобойщиках,  бесправных винтиках корпоративной капиталистической машины, наматывающих километры по объединенной Европе. Жюри упрекнуть не в чем — это хорошо срежиссированный фильм с по-марксистски внятно расставленными акцентами. Но мне его тщательно поставленная естественность кажется неестественной, ибо зиждется на драматургических клише. Герой, например, все время перезванивается с женой и во время одного разговора узнает, что ему предлагают вернуться к своей настоящей профессии школьного учителя. Разумеется, бедный-несчастный водила вынужден отклонить предложение: учительских денег на жизнь не хватит. Такая тенденциозность — в каждом эпизоде «Фуры», включая финальную, как бы ненавязчивую метафору — уподобление героев свиньям, самым бесправным животным наших дней.

Гораздо оригинальнее удостоившийся второго по значению приза — за режиссуру — «Седьмой код» Киеши Куросавы, 60-минутная шутка выдающегося режиссера о взбалмошной японской девчонке в русском городе Владивостоке. Дурочка, увязавшаяся за случайным знакомцем, оказывается опытной киллершей, вовлеченной в ядерный шпионаж, и чуть ли не сестрой балабановского «Брата»: с такой же звериной невинностью она творит свои кровавые дела, а в финале ловит попутку на Москву. Тут самое время вспомнить о русском следе в «Песне крота», другом японском конкурсанте — безумном даже по меркам его автора, беспредельщика Такаши Миике. У Миике русские бандиты торгуют не секретным оружием, а экстази, доставляемым покупателям стаей водоплавающих собак. Базой же злоумышленникам служит корабль «Преступление и наказание».

Спецприз достался одной из лучших конкурсных лент, тонкой моральной комедии из Румынии «Что и требовалось доказать»: Андрей Грушницкий, как и его прославленный коллега Кристиан Мунджу, использует советское прошлое как среду, питательную для действительно серьезных этических дилемм.

Скарлетт Йоханссон в этом году имела все шансы на приз за роль в Венеции, где прогремел фильм «Побудь в моей шкуре», но, как шутила моя коллега Оля Шакина, хоть Скарлетт из кожи вылези, приза ей не видать. Оказалось, что для того, чтобы получить справедливую награду, актрисе надо было пойти на крайнюю меру — лишиться материальной оболочки вовсе. Что она и совершила в фильме Спайка Джонза «Она». Приз за мужскую роль достался Мэттью Макконехи, о чьих актерских подвигах в «Далласском клубе покупателей» я тоже уже сообщал. Как и о турецкой картине «Я не он» Тайфуна Пирселимоглу, удостоенной приза за сценарий. Достойные итоги достойного фестиваля, что тут еще скажешь. Домой возвращаюсь усталым, но довольным.