Ольга Серебряная: Дефицит реальности
Есть такая штука — история, и она, сообщает нам «Российская газета», станет в нынешнем году «первополосной». По каковому поводу министру культуры были заданы вопросы касательно госполитики в этой области. Суть сказанного Мединским выражается в одном предложении: «Конечно, государство может не заниматься исторической памятью, но тогда историей будет заниматься кто-то другой, кто угодно и под любым углом». И это обязательно приведет к катастрофе. Отсюда, вероятно, очередная инициатива Ирины Яровой по поводу штрафов за отрицание действий антигитлеровской коалиции «по поддержанию мира и безопасности во время Второй мировой войны» (мне одной кажется, что поддержание мира во время войны — это оксюморон?) и ставшая уже знаменитой реконструкция блокады Ленинграда с вовлечением жителей и гостей города. Словом, государство активно занимается историей, и это значит, что катастрофа уже произошла.
Покажу, в чем она состоит, на двух простых примерах. В текущем году Минкульт планирует активно заняться музеями, связанными с обеими мировыми войнами. Музей Первой мировой должен открыться в пригороде Петербурга Пушкине. Собственно, он там уже был, назывался Ратной палатой, имел в качестве экспоната сбитый немецкий биплан «Альбатрос» и после 1918 года молодое советское государство совершенно не интересовал. Но в нашем контексте интереснее история другого памятного места, связанного с Первой мировой, — «Кладбища героев» и построенной при нем деревянной церкви (которую после войны планировалось переделать в камне). В камне, естественно, ничего не построили, но в деревянной церкви до августа 1937 года служил священник Федор Мудролюбов, пока его не арестовали и не расстреляли через полтора месяца после ареста. Священника не стало — не стало и церкви. Ее сразу же закрыли, а еще через полгода снесли.
Второй пример — с Музеем обороны Ленинграда, которому, быть может, найдут место в год, когда тема истории станет «первополосной». Так вот, место у этого музея уже было: он открылся 1 мая 1944 года и занимал 30 залов. В экспозиции был иссеченный осколками блокадный трамвай, окровавленная одежда погибших пассажиров, обезвреженные жителями города авиабомбы, хлебные карточки, буржуйки, саночки и прочие предметы страшного блокадного быта. В 1949 году началось «Ленинградское дело», музей закрыли как «плод антисоветского заговора», директору Льву Ракову вынесли смертный приговор, замененный через несколько дней на 25 лет. Раков сидел во Владимирской тюрьме в одной камере с Даниилом Андреевым. Им там было хорошо и весело — они даже сочинили пародийную биографическую энциклопедию «Новейший Плутарх». Освободился в 1954-м. И в 1970-м умер.
Вот, собственно, реальная история памяти о двух мировых войнах в условиях, когда государство плотно занимается мемориальной политикой. А катастрофа состоит в том, что ни о Мудролюбове, ни о Ракове в 2014 году никто, конечно, не вспомнит. Иначе ее можно охарактеризовать как «дефицит реальности».
Во всех наших взаимодействиях с миром всегда есть как минимум два участника: мы и мир. Мы (кто бы под этим «мы» ни подразумевался — государство или, пользуясь словами Мединского, «кто-то другой») можем прилагать усилия к преобразованию мира в соответствии с нашими целями, но успешной эта деятельность будет только тогда, когда она учитывает устройство самого этого мира. Можно заставить воду течь вверх по трубам, но для этого надо знать кое-что из физики. Можно реконструировать блокаду и создавать музеи обороны Ленинграда, но для этого надо помнить, что факты от этих реконструкций сами собой не исчезнут. Блокадные дневники и воспоминания всегда будет читать «кто угодно и под любым углом» — под тем, какой этому «кому угодно» представляется верным. То есть соответствующим реальности. Которую «позитивной» уж точно не назовешь.
Эпитет «позитивный» проскользнул у Мединского вот в каком контексте: «Разрушение позитивного образа исторического прошлого СССР в 1980-е — начале 1990-х стало одной из ключевых, если не ключевой предпосылкой его распада. В результате было подорвано доверие граждан к институтам государства, произошла девальвация общих ценностей, была утрачена историческая перспектива. Как закономерный итог — распад государства». Я хорошо помню обстоятельства «подрыва доверия граждан к институтам государства». «Девальвация общих ценностей» и утрата «исторической перспективы» произошли не потому, что какой-то злой дядя разрушил позитивный образ советской истории. Образ скукожился сам собой — от того, что в веществе, которым его надували, совсем не оставалось реальности. За потоком слов и картинок зияла пустота. Та самая, которую природа не терпит. Ровно она же проглядывает сейчас за реконструкциями блокады, великими планами обмузеивания и законопроектом Яровой. Обвал, значит, опять не за горами.