Вадим Рутковский: Темнота — друг молодежи. Фестиваль дебютов завершился победой эротической драмы
«Татьяна Лазарева со своим мужиком Михаилом Шацем. Говорят, что Михаил Шац хороший отец, а она хорошая мама, хотя по виду и не скажешь... Андрей Малахов — стирочник, чтоб его прачечная провалилась в задницу, надоел, козел... Студент-сволочь-насильник, “Ворошиловский стрелок” знаем...» — так свои рисунки-коллажи с изображением звезд (на последнем, если не догадались, Марат Башаров) комментирует Вова, аутист-колясочник, искалеченный детским церебральным параличом. Вдохновенный потребитель криминального телемыла, воспитанник и жертва российского поп-маркета, герой документального фильма «Если бы я был» Жени Беркович и Александра Кащеева. Первоначальное название — «Фантазии Каюкова» — острее и резче, его замена на нейтральный вариант выглядит перестраховкой, уступкой политкорректности. У Жени Беркович, одного из режиссеров фильма, был спектакль «Аутленд», слишком вольный комментарий к которому, отпущенный телеведущими Ольгой Шакиной и Анной Монгайт на «Дожде» (девушки рискнули спародировать паралитика Стивена Хокинга), разбудил пчелиный рой ревнителей морали и нравственности.
Это отступление в сторону — «Если бы я был» ни Вову Каюкова, ни других обитателей сестрорецкого интерната ни в коем случае не вышучивает. Но воздерживается и от показного сострадания, и от липового умиления, ценимых фейсбучными кликушами. Вова — другой, наблюдение за ним может заворожить или оттолкнуть — до тех пор, пока не установится полноценный диалог и тот, кто при знакомстве казался почти пришельцем-инопланетянином, становится нормальным (ну да, именно нормальным) человеком. Режиссеры отправляются с Вовой на прогулку — первую за долгие годы безвылазного нахождения в интернате. (Не)обыкновенное путешествие сопровождают монологи Каюкова, фантазирующего о том, в каких кустах бы спрятал трупы и как бы взял в заложники продавцов, будь он бандитом, и как бы вел следственные мероприятия, окажись на службе в милиции, о которой всегда мечтал. Метод Беркович и Кащеева честен — они не манипулируют ни героем, ни зрителями; люди ж не флейты, из которых можно извлекать жалостливые мелодии. И герой, довольно хладнокровно, трезво и не без иронии относящийся к собственному незавидному состоянию, нужен им не потому, что он болен, а потому что интересен. Как интересен всякий человек, к которому осмелишься присмотреться; и картина мира Вовы Каюкова, сформированная телеэфиром и небогатым болезненным опытом, выглядит по-своему увлекательной и уж точно цельной. Фильму «не повезло» с хронометражем — он здорово сбалансирован по ритму, обходится — что для неигрового кино редкость — без длиннот и смысловых повторов (которые изрядно утяжеляют картину мастера Беркович и Кащеева, «Оптическую ось» Марины Разбежкиной, создавшей групповые портреты наших современников на фоне сделанных сто лет назад фотографий нижегородского «светописца» Максима Дмитриева). И идет в итоге 43 минуты, что по, увы, универсальным фестивальным правилам автоматически выводит его из участия в конкурсах: для полнометражного слишком короток, для короткометражного, куда принимают работы до 30 минут, слишком длинен. В нежелании искусственно «догоняться» до нужного метража я вижу ту же авторскую честность. К счастью, на фестивалях есть внеконкурсные секции, и «Оптическая ось», и «Если бы я был» были показаны в программе «Движение. Жизнь». Это название очень подходит обоим фильмам.
Короткометражный конкурс «Движение. Начало» проводился в этом году впервые. В жюри вошли режиссеры Андрей Стемпковский и Роман Прыгунов, продюсер Екатерина Филиппова, актриса и продюсер Ольга Дыховичная и куратор короткометражного конкурса «Кинотавра», председатель Ирина Любарская. Дипломы с особым упоминанием вручили фильмам «Свояси» Дениса Колерова и «Проверка» Галы Сухановой, а главный приз — видимо, чтобы никому из российских режиссеров не было обидно, — фильму «Любовь. Любовь. Любовь», снятому для проекта «Кинопоезд» индийской девушкой Сандхьей Сундарам. Оспаривать такой выбор было бы странно: «Кинопоезд» — замечательная придумка, его третий «рейс» «Русская зима» безусловно удался, а фильм Сундарам уже премирован на Санденс-фестивале. Но я бы предпочел менее однозначный результат, благо было из чего выбирать: жюри проигнорировало и меланхолично-комическую зарисовку из жизни бакинского рокера «Печаль моя светла» Руфата Гасанова, и живописное эссе о деревенском мечтателе «Юра» Светланы Черниковой, и развязный комикс о бомбисте-романтике «Ночные зимние люди» Валерия Полиенко.
Жюри главного конкурса «Движение. Вперед» поступило смелее и, в конечном счете, мудрее: победа Владимира Бека — замечательный результат фестиваля. Консервативно настроенные зрители прочили Гран-при мистической и моралистической драме из Якутии «Белый день», предполагая, что именно эти качества — мистика и мораль (а также этнографическая экзотика) — покорят председателя жюри Владимира Хотиненко, автора, в частности, фильмов «Рой» и «Поп». Никто бы не возражал. «Белый день» (его рабочее название «Белый белый день» полностью дублировало рабочее название фильма Тарковского «Зеркало») — вторая большая работа Михаила Лукачевского, героя фестиваля 2morrow, на который мои коллеги Мария Кувшинова и Иван Чувиляев привозят авторские фильмы из регионов России. Говорят, что республика Саха (кстати, самый крупный регион России) — один из самых успешных в плане кинематографии: местное кинопроизводство процветает и развивается на прибыли от проката. «Белый день», который удивил программного директора «Движения» Стаса Тыркина профессионализмом, действительно, хорошо сделан: полон саспенса и эффектных, выстроенных твердой режиссерской рукой кадров. Только драматургических векторов оказалось, на мой вкус, слишком много. Толчком для создания «Белого дня», действие которого замкнуто в пределах одной темной ночи, послужила реальная история из 1990-х: на трассе замерзла семья, в автомобиле которой сломался мотор. В ожидании помощи люди пытались согреться, разведя костер из всего, что можно было сжечь — шин, обивки сидений, но ни один из проезжавших мимо водителей не остановился. Кто-то из погибших успел написать на снегу номера равнодушных машин, их обнаружили рядом с трупами. У Лукачевского эта жуткая и мощная история обрастает подробностями с экологическими оттенками: прежде чем заглохнуть в ледяной пустыне, разбитый уазик с бесноватым шофером, взявшимся подвезти семью с младенцем, девушку-студентку и школьника-подростка, сбивает олениху. Отношения между вполне себе плакатными персонажами напоминают эксперимент по поведению людей в замкнутом пространстве и в экстремальных обстоятельствах: кто-то непременно должен взять на себя диктаторские функции, кто-то — превратиться в жертву. Отдельный мотив — обряд инициации, который невольно вынужден пройти школьник, чтобы из застенчивого мальчика превратиться в мужа, ритуал, напоминающий о фильме Николаса Роуга «Обход» (не важно, что там местом действия была раскаленная австралийская пустыня). Но и это еще не все: параллельно снежной трагедии разыгрываются сцены из несчастливой супружеской жизни родителей школьника — они вспоминают взаимные обиды в теплом благоустроенном доме под баян и красное вино, и уже не разберешь, серьезен здесь Лукачевский или потешается над этой богемной парой из «музыканта и поэтессы». А закольцовывает «Белый день» явление мистической старухи — то ли способного жить на 50-градусном морозе шамана, то ли таежного духа.
Из двух снежных экзотических фильмов конкурса жюри предпочло наградить за режиссуру снятую на Камчатке неигровую работу Серика Бейсеуова и Сергея Догорова «Русские гонки», обошедшуюся без мистики, но не удержавшуюся от дидактики: один из участников гонки на собачьих упряжках — православный священник Владислав, и мчится батюшка не азарта ради, а исключительно во исполнение нужд своих растерявшихся в белой безмолвной вселенной прихожан.
Актерские награды разделили Виталий Хаев и Карина Андоленко, сыгравшие в телеромане Андрея Прошкина «Переводчик». Хаев — «Чарли Чаплина из Таганрога», смешного и нелепого интеллигента Старикова, школьного учителя, вынужденного пойти на службу к оккупационной немецко-фашистской власти, Андоленко — его жену Дуняшу, знойную бабу из станицы, чей южный говорок так контрастирует с идеальным русским языком мужа. Сильный дуэт, мастерски сделанный фильм, в котором все же ощутима присущая только телесериалам рутинность, бег по замкнутому кругу декораций. И — при всех претензиях на многомерность (ну а как же: главный положительный герой — коллаборационист, да и немцы, хоть и по уши в крови, выглядят не фантастическими монстрами, а живыми людьми, уж точно более достойными, чем стукачи, сдающие своих же сограждан) — ориентация на драматургические клише, опробованные в сотнях других фильмов о Второй мировой. Потому и приз за сценарий отдали куда менее предсказуемому фильму «Аптекарь», рискнувшему перевести на киноязык озорной роман советского мистика Владимира Орлова.
Гран-при стал признанием, возможно, самого молодого из ныне действующих режиссеров: Владимиру Беку всего 21 год, при этом в его активе уже несколько интересных короткометражек («Первый день» можно посмотреть у нас, «Нырок» — на vimeo) и полный метр «Без кожи», снятый без всякой государственной поддержки, исключительно силами своей камерной творческой группы — из оператора Ксении Середы (приз «Движения» за операторскую работу) и актеров Петра Скворцова и Елизаветы Рыжих. И снятый — last but not least — в жанре эротической драмы из жизни сверстников, что почти немыслимо для среднестатистического студента ВГИКа, предпочитающего высказываться на абстрактные темы и о пожилых людях. Правда, абстракций достаточно и в фильме Бека. Представляя картину в Омске, режиссер сказал, что пытался запечатлеть рождение чувства и пожелал зрителям это чувство разделить. Но для этого есть сознательно выстроенные формалистические барьеры. Прикидывающееся документальным начало — зафиксированный в формате любительского видео экзамен в школе-студии МХАТ, на котором и знакомятся абитуриенты, мальчик из Петрозаводска Петр Скворцов и столичная штучка Лиза Рыжих (действующие лица и исполнители носят одинаковые имена) — оборачивается томительной, манерной и мучительной любовной игрой, замкнутой в душной мастерской покойного скульптора, отца героини. Среди советских каменных истуканов сами персонажи превращаются в статуи — их обнаженные тела отливают мраморным блеском, приметы быта сведены к минимуму, редкие вылазки на улицу приводят любовников в условный город, где московские пейзажи смешаны с петербургскими. В этом почти безвоздушном пространстве не хватает психологических мотивировок — их начинаешь домысливать, отталкиваясь из намеков на социальное происхождение героев: тогда балансирующие на грани с садомазохистскими отношения напоминают об архетипе стриндберговской «Фрекен Жюли», его легко спроецировать на роман провинциального ветрогона и глубоко травмированной отношениями с авторитарным отцом сумасшедшей москвички из ну очень хорошей семьи. Но в конечном счете эти подпорки оказываются не обязательными: в фильме Бека есть главное, что позволяет подключиться к нему энергетически и не требовать вербальных объяснений, — пластическая, визуальная убедительность, чисто кинематографическое движение. Оно и — вместе с молодостью — победило.