Тонкая грань между войной и миром

— Скажите, доктор, ведь даже если развод хороший, это ведь все равно плохо, да? — женщина смотрела тревожно, бесцельно перебирала на коленях какие-то бумажки, причем бумажки были отнюдь не детскими рисунками и не школьными тетрадками (рисунки я прошу приносить, они бывают информативны, а тетрадки разумные родители часто приносят сами, когда речь идет о школьных проблемах чада), а что-то явно медицинское.

— В каком смысле «хороший», и в каком смысле «плохо»? — решила уточнить я.

— Ну, мы с бывшим мужем никогда при ребенке не ругались, не оскорбляли друг друга, относились всегда с уважением, расстались культурно, дочку никогда не «делили», она с отцом после развода стала, может быть, даже больше общаться. Раньше он все на работе, или спит, или у телевизора, а тут все-таки два вечера в неделю чисто ей посвящены. У нас и теперь с ним очень хорошие, по-настоящему дружеские отношения.

«Чего ж вообще разводились при таком благолепии-то?» — подумала я, но вслух ничего не сказала.

— Но ведь ребенку все равно плохо, если родители развелись? Это для него психологическая травма? Я в книжках читала, да и сама понимаю. И педиатр нам сказал…

— Ну, ничего особо хорошего, конечно, — я пожала плечами. — Но обычно современные дети легко приспосабливаются. Тем паче, что с отцом ваша дочь свободно и позитивно общается, гадостей ей про него вы, насколько я понимаю, не рассказываете, он ей про вас — тоже.

— Нет, нет, что вы!

— Так что, собственно, вас волнует?

— Понимаете, она все время болеет! — женщина положила внушительную кипу медицинских бумажек на угол моего столика. — Причем какими-то невразумительными заболеваниями, которым медики толком не находят причин. Дерматит без аллергии (мы проверялись в аллергоцентре), дискинезия кишечника, голова кружится, сердце болит, что-то с суставами, недавно вдруг начала хромать, потом перестала, потом начали слезиться и распухать глаза, еще вылезали волосы и слоились ногти...

— Это не имеет никакого отношения к вашему разводу! — твердо сказала я, сама не на шутку встревожившись. — Это похоже на какое-то системное заболевание. Может быть, на сложную инфекцию, грибковое поражение, глистную инвазию… Вы обследовались?

— Три раза, полностью, в диагностическом центре. Нашли лямблий. Лечились. На третьем обследовании вроде бы нашли нехватку какого-то фермента, но клиническая картина не совпадает совершенно.

— Может, что-то генетическое? В роду ничего такого?

— Ничего! И, понимаете, все дело в том, что Варя-то росла совершенно здоровым ребенком, даже простудами болела крайне редко. И все это началось практически внезапно, три года назад, через полгода после нашего развода.

— Правда? — глупо спросила я, значительно растерявшись. Но ведь бывают же и совпадения. Развод родителей вполне мог по времени совпасть с первыми проявлениями какой-то загадочной болезни, которую вот уже три года не может найти и определить коллектив профессиональных диагностов. Честно сказать, я уже и сама в это не очень верила.

— Варе сейчас четырнадцать. Значит, когда вы развелись, ей было одиннадцать.

— Да. Эндокринолог нам говорила, что, может быть, когда начнутся месячные, она это все перерастет. Мы поверили и ждали (надо же на что-то надеяться), месячные начались год назад, но ничего, увы, не изменилось.

Внутренне приняв к рассмотрению психосоматическую гипотезу происходящего, я быстренько прошлась по самым важным и уязвимым местам: отношения Вари с отчимом, с новой женой отца, с дочерью новой жены (почти взрослая девушка, старше Вари), с новорожденным сводным братиком, с одноклассниками, с учителями, с другими сверстниками.

Ни-че-го. Варя ко всем относится хорошо, всеми любима, можно даже сказать, что ее обожают. А за что ее не любить-то? Вот все говорят: подростковый возраст, подростковый возраст. А родные ничего и не заметили такого. То есть что-то вроде вот как раз в одиннадцать лет начиналось ершистое, а потом тут же и кончилось. Варя умеет говорить комплименты, она услужлива и спокойна, у нее много подружек, они приходят к ней в гости и зовут к себе, учителя готовы идти на любые уступки, чтобы она могла досдать пропущенное. Отчим говорит: если наш вырастет хоть вполовину таким же умным и добрым, как Варька… Новая жена отца готова всей семьей ехать на тот кишечный курорт, который рекомендовали Варе. Сводная сестра (со слов отца) говорит: я даже удивилась, что с такой малявкой можно дружить. Мальчики пишут ей «ВКонтакте» и приглашают на свидания, но она, к сожалению, слишком часто болеет.

— Приводите Варю!

* * *

Девочка выглядит ужасно: худенькая до прозрачности, мешки под глазами, сами глаза красные и слезятся, едва слышный голос, тонкие, ломкие на вид волосы, все время почесывается (между пальцами какие-то корочки, на шее и лбу — красные пятна) и нервно зевает. Все свои хорошие отношения со всеми — подтверждает однозначно. С удовольствием рассказывает об обеих семьях, о брате и сестре, о подружках. Говорит, что читала мою книжку — едва слышно, но умно хвалит. Что-то меня тут царапает, но я гоню это прочь: вот только не хватало думать о своих писательских амбициях, когда перед тобой ребенок, который так явно и тяжело болен!

С сожалением вздыхая (неприятно рушить очередную надежду), говорю матери: увы, ничем не могу вам помочь, можете проконсультироваться с кем-то еще, но вряд ли это психосоматика, никаких психологических проблем у Вари я даже предположить не могу. Надо обследоваться, искать дальше.

Но матери явно не хочется уходить, она хочет поговорить еще, может быть, в чем-то убедиться. Почему нет? Я расспрашиваю ее о Варе, о раннем детстве (мне все не верится, что ребенок был совершенно, редкостно даже здоров), о том, что она любит и любила раньше, о ее увлечениях.

— Варя много читает?

— Нет. Книг совсем не читает. Вообще. Так и не сумели мы с отцом ее приучить. Только по программе, и то с трудом, норовит — в кратком пересказе. Вот фильмы смотреть любит, это да.

— Она сказала мне, что прочла мою книжку.

— Соврала, должно быть, — усмехнулась мать. — Чтобы вам приятное сделать. Это я ей сказала, что вы еще и книжки пишете.

Я задумалась. Варя ведь не просто сказала, что, мол, читала и понравилось. Она еще и либо узнала откуда-то краткое содержание, либо просто нашла в Интернете и запомнила какую-то дежурную похвалу. Видимо, это меня тогда и царапнуло — взрослый комплимент, выпадающий по первой ссылке, я его когда-то уже видела.

Моя почти равнодушная расслабленность исчезла, теперь я уже расспрашивала мать вполне целенаправленно. Она сразу почувствовала, что я за что-то ухватилась и отвечала четко и внятно.

* * *

— Варя, ты всегда говоришь людям то, что они, с твоей точки зрения, хотят услышать. Ты умная и наблюдательная, у тебя обычно неплохо получается. Зачем ты это делаешь?

Девочка колебалась всего несколько секунд. Я загнала ее в нехитрую ловушку: вы уже перестали пить коньяк по утрам?

— Чтобы меня любили, конечно. Этого же всем надо. И никому не плохо. Разве неправильно?

— Когда это началось? Ну, когда ты догадалась так делать?

— Когда мама с папой развелись. Мама все время плакала, а я ходила к папе, а там уже тетя Света была и Эвелина. Она спрашивала меня, и папа спрашивал. Я сначала растерялась и правду говорила, ну, что мама плачет, а папа с Эвелиной — хорошо, и тетя Света веселая и красивая. И они оба только расстраивались. А потом я прочла совет на одном сайте — там, кажется, была статья о том, как парню понравиться девушке: говорите людям то, что они хотят услышать. Я решила попробовать, и у меня сразу получилось. Я маме сказала, что папа не очень-то счастлив, и тетя Света (она его старше) его просто окрутила. Папе — что мама уже начала опять краситься и ходить в театр. Тете Свете — что мне у них даже веселее, чем дома. Эвелине — что я всегда мечтала иметь старшую сестру (на самом деле я всегда старшего брата хотела). И сразу стало хорошо. Потом мама вышла замуж за дядю Олега, и я ему сразу сказала, что папа в основном перед телевизором лежал, а он все время все чинит и это круто, а подружки и учителя — это уже легкотня была после всего.

— То есть ты сейчас не врешь только годовалому брату, да и то только потому, что он еще ничего не понимает.

— Получается так, — Варя опустила голову. — Но, знаете, братика я на самом деле люблю!

— И на том спасибо, — вздохнула я. — Но только, знаешь, теперь тебе надо будет перестать все это делать. Из соображений оздоровления внешней и внутренней среды.

— То есть это было все-таки неправильно? Ну, в общем-то, я знаю, что врать нехорошо… Но почему же тогда так хорошо получалось и ничего плохого не было?

— Фигушки, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — возразила я, растопырила пальцы перед Вариной физиономией и яростно почесала между ними.

— Вы думаете?! — всплеснула руками Варя.

— Почти уверена. Но проверить надо в любом случае.

* * *

— У нас просто ужасная катавасия какая-то! — воскликнула мать.

Я, в общем-то, знала, что она скажет дальше, и начала прикидывать происхождение слова «катавасия». Приятно было думать, что оно произошло от словосочетания «кот Васька», который катавасию и устроил. Котом Васькой в этой истории была я.

— Помните, я вам говорила, что у Вари нет подросткового кризиса? Так вот, он у нее внезапно наступил в самой резкой форме, она наговорила всем ужасных вещей, перессорилась почти со всеми, Светлана ее теперь вообще видеть не хочет. А как же Варе туда ездить, если она говорит: я с отцом езжу общаться и с Эвелиной.

— С Эвелиной не поссорилась?

— Нет, та наоборот сказала: «Наконец-то сестренка ожила, а то все была как из сладкой ваты сделана».

— А здоровье-то?

— Выздоровела совершенно, в том-то и дело! Как и не было ничего! Выходит, прав был эндокринолог? Но учителя меня уже третий раз за четверть вызывают! И я сама с ней постоянно собачусь: я ей слово — она мне десять! Олег говорит: может, ее в церковь сводить? Что же это делается-то?!

* * *

— Ну как тебе теперь?

— Воинственно. Зато смотрите: вообще не чешусь.

— Вижу. Будем учиться искать грань?

— Какую грань?

— Между подростковым максимализмом и сахарной ватой. Не пропадать же совсем такому шикарному навыку, в котором ты три года упражнялась!

— Что ж, давайте… — вздохнула Варя. — А то я тут даже со своей лучшей подругой Лидкой разругалась. Да и с мамой надоело ссориться. Но я от этого опять чесаться и поносом страдать не начну? — спросила с подозрением.

— Ну, мы постараемся осторожно. В людях ведь на самом деле, по правде много хорошего.