Вадим Рутковский: Без бога, зато в золоте. Болгарский мрак победил в Локарно
Надо бы про искусство, но мой бывший начальник Николай Усков давно убедил меня, что людям интереснее про деньги, а в Швейцарии о деньгах не думать невозможно. С них и начну, тем более что даже проходящая сейчас в Цюрихе 11-я биеннале современного искусства Manifesta (10-я была в Петербурге, мы о ней в свое время писали) выбрала тему «Что люди делают за деньги». Ответ оказался предсказуемым: всё, но, чтобы его дать, художники объединились с представителями самых разных профессий. Для, кроме шуток, гениальной работы из нескольких тонн дерьма Майк Буше вступил в коллаборацию с сотрудниками цюрихской канализации. Получился экскрементальный эпос, сказание о тщетности и нужности всего сущего. К моему приезду адский запах, добивавший, судя по рассказам первопроходцев, в начале «Манифесты», присмирел и звучал сердечно — как навоз в деревенских сумерках, с нотами дерева, также использованного в работе, и вообще как-то с душой.
Но я отвлекся (опять на искусство, будь оно неладно). Про деньги. Лично у меня их нет. Спасибо новым фестивальным порядкам — сэкономил на фестивальной сумке. Раньше в Локарно служба безопасности если и существовала, то была невидима для постороннего глаза. А тут страх террористической угрозы заразил даже расслабленных швейцарцев — и секьюрити стали шмонать сумки. Типа так положено на фестивалях. Но смысл этого занятия остался не ясен: вот в Канне, я понимаю, работники службы безопасности целый год, до следующего фестиваля, могут жить на сыре, шоколадках и печенье, конфискованных на входе в зал. А тут никаких запрещенных предметов — готовую бомбу они, что ли, думают найти, роясь с фонариком в безразмерных рюкзаках чинных швейцарских обывателей? В карманы же никто не заглядывает, и металлоискатели до Локарно еще не добрались; смешная получилась процедура. Но сумку я впервые за семь лет покупать не стал и страшно горд экономией 10–20 франков. Призеры же фестиваля зарабатывают куда более значительные суммы: так Pardo d'oro, главный приз, — не просто красивая статуэтка, но и 90 тысяч швейцарских франков (которые делятся пополам между режиссером и продюсером). В этом году они достались дебютантке Ралице Петровой (которая, надо полагать, поделится с продюсером Росицей Валкановой) за фильм о безбожии.
Поясню, отчего я оставил без перевода оригинальное болгарское название «Безбог» (англоязычный вариант — Godless), а не выбрал «Безбожницу», что, в общем, подходит героине, медсестре из социальной службы помощи одиноким старикам, морфинистке и мошеннице: Гана крадет у беззащитных людей удостоверения личности и продает их монструозному полицейскому чиновнику для использования в финансовых махинациях; оказавшись на репетиции любительского хора, исполняющего духовную музыку, Гана осознает и, насколько позволяет ее полуживотное состояние, переживает отсутствие в своей жизни божественного начала.
Подошли бы и «Безбожники»: в беспросветном мире фильма невинных, кажется, нет (сложно сочувствовать даже пациентам Ганы — одна старуха лопается от ненависти ко всему и вся, другая бредит тем, как добры и воспитанны были немцы, оккупировавшие страну во Вторую мировую); разве что Йоан, когда-то отмотавший незаслуженный срок и мечтавший о мести, теперь смиривший своих демонов и руководящий тем самым хором. Но дело в том, что Безбог — географическое название, гора в Болгарии, легенду о которой вспоминает один из персонажей: в стародавние времена священник увел туда свою паству, мол, на вершине — ближе к Богу, легче укрыться от турок. Там-то янычары всех и перерезали. Нет Бога на горе Безбог, но нет его и ниже.
Победа дебютантки из страны, редко попадающей на большие кинофестивали, оказалась не то чтобы совсем сюрпризом — в Локарно поддерживают молодых, драматургия фильма выверена, отношения героев не избиты, гиперреализм зловеще мутирует в Кафку и едва ли не в хоррор, религиозная линия цепляет парадоксальностью: попробую без спойлеров, но все же скажу, что в финале картина о земле без справедливости и христианского милосердия вдруг являет гневного ветхозаветного бога, который наказывает (и как жестоко) здесь и сейчас. Тем не менее «Безбог», показанный под конец фестиваля, особого резонанса не вызвал, большинство же наблюдателей предрекало победу фильмам, о которых я рассказывал в предыдущем репортаже — «Орнитологу» (Жоау Педру Родригеш получил приз за режиссуру и 30 тысяч франков) и «Мистеру Вселенная» (Тицца Кови и Райнер Фриммель удостоились специального упоминания без финансового бонуса).
Резонно было предположить, что жюри под руководством Артура Рипштейна, мексиканского классика со вкусом к изощренной стилизации и эротике, выберет более эстетское кино. Но нет, предпочли резкое и пессимистичное высказывание, отметив еще и Ирену Иванову, исполнительницу роли Ганы, призом за женскую роль. Вот это уже немного перебор, и даже регламент вроде запрещает давать другие награды победителю, но, как и год назад, вышел дубль; подозреваю, что заседавшей в жюри актрисе Кейт Моран было легче наградить вопиюще некрасивую коллегу, чем, например, отлично сыгравшую в другом болгарском конкурсанте «Слава» Маргиту Гошеву или умопомрачительный женский ансамбль из египетского балагана «Ручьи, луга и милые лица».
«Безбог» тонко вписался в генеральную кураторскую линию этого года. Самые разные фильмы — от бредового упражнения Ангелы Шанелек «Призрачная дорога» до запутанной картины таиландки Аночи Сувичикорнпонг «Дао Кханонг», отправляющей в лабиринты истории и современности, реальности и ее киношной имитации, от легкомысленной комедии Аксель Ропер до тяжеловесной польской драмы «Последняя семья» — посвящены течению времени и прошлому, которое не исчезает; past don't pass. Об этом же говорят не только фильмы, но и почетные премии Локарно, с одной стороны, заглядывающего в будущее, с другой — отдающего почести богам прошлого: обложки фестивального ежедневника Pardo Live походили на галерею дома ветеранов — Джейн Биркин, Стефания Сандрелли, Харви Кейтель, Эдгар Райц, Алехандро Ходоровский, Марио Адорф. Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет.
Вообще, итоги Локарно-69 выглядят очень обидными для российской кинематографии: все основные призеры, за исключением португальца Родригеша, — из бывшего социалистического блока. Спецприз, второй по значимости (30 тысяч франков) — «Зарубцевавшимся сердцам» румына Раду Жуде, блестяще экранизировавшего автобиографическую прозу поэта Макса Блехера (1909–1938). Герой, страдающий туберкулезом костного мозга, проводит последние дни (они же последние мирные дни — фашизм в Румынии набирает силу, Европа живет в предчувствии Второй мировой) в приморском санатории; титры с цитатами из его дневников транслируют тоску и боль, но сам Эмануэль (так зовут альтер эго Блехера) сохраняет завидную бодрость и радость жизни, умудряясь завести сразу два романа, практически не вставая с больничной койки. Жуде работает с пленкой, завораживает архивным форматом кадра и, как все актуальные румыны, выстраивает изумительные длинные планы.
Приз за мужскую роль — поляку Анджею Северину, сыгравшему в «Последней семье» Здзислава Бексиньского, мрачного художника и ироничного человека. Могло бы российские кинематографисты быть на их месте? Теоретически да — если бы, при активной поддержке государства, не утратили критического мышления, способности экспериментировать и снимать кино без установки на механическое развлечение. А так, пока Россия празднует год кино (с таким же успехом можно было объявить 2016-й годом кенгуру и ехидны), к румынской волне добавилась поросль молодых болгарских режиссеров.
Второй конкурс Локарно — дебютный Cineasti del presente — судило жюри Дарио Ардженто, и выбор выглядит безупречным. Кровавый Дарио, мэтр джалло, певец психопатологий и фобий, оказался прозорливым судьей, выделившим из двух десятков новичков самых оригинальных. Главный приз (и 40 тысяч франков) — диковинной картине аргентинца Эдуардо Уильямса «Апогей человеческого». Один из самых оригинальных и толковых фильмов года — хотя смотреть его буквально почти невозможно: первые две трети, снятые на Super 16, погружают в бесконечные сумерки и расфокус. И с сюжетом разобраться нелегко: три истории, вроде бы не связанные ничем, кроме всемирной сети интернет и муравьев, путешествующих по континентам. Истории о молодых бездельниках, черной, неквалифицированной или унизительной работе (что люди делают за деньги?!) и компьютерах, переносящих в дивный онлайн-мир даже из самых глухих районов Земли. Каким бы сложным (почти невозможным) для восприятия «Апогей» ни был, я бы рекомендовал его к обязательному просмотру. А приз за режиссуру команда Ардженто вручила адреналиновому безумию японца Марико Тецуи Destruction Babies, где, действительно, все 108 минут на экране царят деструкция и насилие. Жанр этого фильма — драка, простор для интерпретаций бесконечный, но и без них, в дистиллированном виде насилие может превратиться как в абсурдистский фарс, так и в чистую поэзию.