Жизнь после наркотиков

— Когда я смотрю всякие романтические фильмы, где герой красиво несет на руках только что трагически умершую героиню — а это стандартная сцена, согласитесь, — всегда думаю: а ему совсем не мешает то, что она вообще-то только что, умерев, описалась и обкакалась?

На вид моему посетителю было лет 25–27. Я молчала, выжидая. Эпатирует? Зачем? Вроде не мальчик. А ко мне-то он по какому поводу?

— Мне просто самому по обстоятельствам не один раз приходилось покойников... ну и переносить в том числе...

— Кто вы по профессии?

— Я студент. Медик, четвертый курс.

— Ааа... — я не обучалась в медицинском. Кто их знает, что они там делают. Может, он в морге подрабатывает.

— Но я вообще-то имел в виду другое. Друзей я имел в виду, приятелей или там просто знакомых.

Он куда-то носил на руках некоторое количество обкакавшихся мертвых приятелей? Воевал где-то? Непохоже — или я уж совсем ничего в людях не понимаю. И зачем эта игра в загадки?

— Зачем эта игра в загадки? — вслух спросила я.

— Простите. Видимо, я просто волнуюсь. Меня зовут Станислав. Я наркоман. В ремиссии, длительной, — он заторопился. — Я знаю, что вы с наркоманами не работаете. Да с ними и никто не работает, если честно. Так, иллюзии всякие и разговорчики в пользу бедных...

Он использовал выражение, которое употребляла моя бабушка, и это парадоксальным образом меня к нему расположило. Но не мог же он знать? Или мог? Читал что-то мое, где я сама его употребляла?

— Бросить можно, только если сам человек очень захочет, и еще там внутри хоть что-то осталось, плюс обстоятельства как-то так сложатся, и рядом кто-то...

— У вас ремиссия по какому из упомянутых вариантов? Желание и сила личности? Сложившиеся обстоятельства? Или кто-то рядом?

— Мне голос был, — спокойно сообщил мой посетитель.

«Та-а-ак, — подумала я и засомневалась: — А есть ли ремиссия?»

— Вы уверены, что пришли по адресу? — спросила я вслух.

— Да, — твердо сказал Станислав. — Уверен. Я к вам по поводу ребенка пришел. У меня есть дочь.

«Еще того не легче», — мысленно вздохнула я и простилась с надеждой перенаправить его к наркологу, попу или психиатру.

— Сколько лет дочери? Где она сейчас? Она родилась до того, как вы начали употреблять наркотики, во время или уже когда вы были в ремиссии? Что вы употребляли?

— Проще, наверное, перечислить, что я не употреблял, — вздохнул мужчина.

— Тяжелые наркотики тоже?

Он кивнул и оставил голову опущенной.

— Рассказывайте подробнее. Сколько вам лет?

— Мне двадцать шесть. Дочери исполнится шесть через месяц. Она сейчас живет с бабушкой.

— Где ее мать?

— Она умерла. Почти три года назад. Тогда я услышал...

— А, голос. («Ну ладно, хоть это понятно, — подумала я. — Действующему наркоману любые голоса — обычное дело. Может, это вообще обычный телефонный звонок был, с сообщением о смерти матери его ребенка».) А дальше?

— Дальше я завязал. Лечился — недолго, всего два месяца. Тут мне отец помог. Потом восстановился в институте. Теперь учусь.

— С дочерью видитесь?

— Нет, совсем. В том-то и дело. Бабушка меня к ней не допускает, категорически.

— Ну, ее можно понять.

— Да разумеется! — горячо воскликнул Станислав. — Она же считает, что это я ее дочь, бедную хорошую девочку, на наркотики посадил.

— А на самом деле?

— На самом деле так и было, — кивнул Станислав. — Только я этого, разумеется, не хотел. Я ей говорил, что я пропащий, от меня надо держаться подальше и все такое, а она... она влюбилась. И вот, знаете, все это глупое, девичье: я его спасу! Моя любовь его излечит! Я с ним все разделю! Она действительно была добрая, чистая и хорошая — понимаете? Знаете, бывает, говорят: на все можно с двух сторон поглядеть... А тут нет никаких двух сторон, только одна: я — действительно причина ее смерти. И точка.

— Понимаю, — сказала я, представляя себе при этом чувства не девочки, влюбленной в умного, чувствительного, несчастного и обаятельного наркомана, а ее матери.

— И ребенок родился у двух действующих наркоманов?

— Вроде бы она во время беременности не употребляла ничего. Мы тогда сразу расстались, мать ее фактически под замок посадила, а потом и вовсе к тетке в Самару увезла. («Разумный ход», — подумала я). Я, если честно, уговаривал ее аборт сделать, а она опять думала, что ребенок что-то для нас изменит и у нас будет семья...

— О, господи...

— Ну конечно. Я-то уже тогда все понимал, слишком много разного видел...

— Вы-то с какого возраста наркоманите?

— Со школы. Я учился в очень сильной гимназии и даже там был почти отличником. Родители думают, хорошая школа — это гарантия какая-то, так вот — ничего подобного, там еще больше всякого предлагают, потому что дети обычно из небедных семей.

— Но почему так вышло — как вы теперь думаете?

— Моя мать умерла, когда мне было 14. До этого она три года болела. А у отца уже в то время была любовница молодая — после он на ней женился и до сих пор с ней живет. Мама все знала и не осуждала его, говорила: ему же тяжело. Как я его за эту любовницу ненавидел! А теперь понимаю, что это она его тогда поддерживала и благодаря ей он мог все это выносить и на нас с мамой никогда не срываться. Всегда бодрый такой, уверенный, с улыбкой: сейчас все разрулим! Это решаемая проблема! Ну вот ты у меня и молодец! А меня просто душило от ненависти. И когда мама умерла, любовница почти сразу к нам переехала — года не прошло. Я готов был за что угодно схватиться — подвернулись наркотики.

— Когда ваш отец понял?

— Когда я деньги воровать стал. Он сначала пытался что-то предпринять, но он ведь врач и тоже знает, что в таких случаях снаружи ничего сделать нельзя. Когда я в институт поступил, он купил мне квартиру, оформил ее на себя, чтоб я ее продать не мог, и сказал: живи, сколько проживешь. Если решишь что-то изменить, ты всегда знаешь, где меня найти. У них тогда как раз дочка родилась.

— Ваша девочка... что у нее со здоровьем? С развитием?

— Она ходит в обычный детский сад. И выглядит... обычно. Вот все, что я знаю. К сожалению.

— На кого вы учитесь?

— На нарколога.

Я не смогла удержаться от улыбки.

— А что? Обычное дело! — горячо возразил на мою невысказанную мысль Станислав. — У моей подруги в детстве лейкоз был, она девять лет в ремиссии — так она теперь на химиотерапевта учится. Она, кстати, очень меня поддерживает.

— В чем поддерживает? И что вы, кстати, у меня-то хотите узнать, если свою дочь видите только издали?

— У моей подруги не может быть детей. И она говорит: ты прав, отец должен воспитывать дочь. Давай возьмем ее и будем растить вместе...

«Везет парню на самоотверженных дур!» — нетолерантно подумала я, а вслух сказала:

— Может быть, пока возможен какой-то компромиссный вариант вашего участия в судьбе дочери? Ваш императивный голос и последовавшая ремиссия — это конечно ресурс, но... Все-таки она живой человечек и привыкла к той жизни, которой живет.

— Вы абсолютно правы! — подтвердил Станислав. — Я все это прекрасно понимаю. Я не могу считаться нормальным человеком. Но есть ли вообще нормальные? Может быть, я слишком долго смотрел на жизнь с изнанки, да и медицинское образование... Мне сейчас кажется, что все как минимум со странностями. И она же моя дочь! Насчет компромисса... Я пытался! Не один раз за эти годы и даже не пять! В конце концов бабушка мне сказала: «Если ты будешь дальше настаивать или как-то ее уведешь, или в суд подашь — я тебе ее отдам. Насовсем. Расти ее как знаешь. Но тогда больше — слышать про вас всех не желаю. Просто нет у меня сил еще и на это — годами (если повезет) осторожно эдак у внучки расспрашивать, не закидывается ли ее папаша чем-нибудь эдаким. А если ты опять сорвешься — ее в себя приводить. И неизвестно сколько кругов так. Нет! Не могу и не хочу! Либо тебя нет в ее жизни, либо меня. Решай сам. И постарайся решить из ее интересов, а не из своих». Вот так.

— Логично, — признала я.

— Да я сам понимаю, — вздохнул Станислав. — Но и забыть, что у меня есть дочь, тоже никак не могу. И не хочу на самом деле. И вот я к вам за советом.

— Вы хотите, чтобы эту дилемму разрешила я? И сказала, что вам делать? — удивилась я. Он казался мне умнее.

— Нет, конечно, — улыбнулся Станислав. — Мне нужно экспертное мнение «нормальных» людей. У вас же есть такие люди. Пожалуйста, если вы согласитесь, спросите у них. А решение я, разумеется, приму сам.

Я согласилась, поскольку ситуацию действительно никак не назовешь тривиальной. И вот, спрашиваю у вас, уважаемые читатели: что, с вашей точки зрения, следует предпринять Станиславу?

Сразу прошу: не надо ничего говорить о том, что следовало бы предпринять бабушке. Ее позиция определена, и никакого влияния на нее Станислав не имеет. Что делать ему самому?

Жду ваших мнений.

***

Прощаясь, я спросила Станислава:

— Вы говорите: никто ничего не может, и при этом собираетесь стать наркологом. В чем же смысл?

— Да, наркоманов нельзя вылечить, — улыбнулся Станислав. — Уж я-то знаю. Но можно попытаться стать «голосом» со специальным образованием. Вот я и решил попробовать.