Фотограф Юрий Абрамочкин: За фотографию Boney M я получил партийный выговор

О Гагарине, Королёве и неожиданных командировках

Меня долго не брали в штат Агентства печати «Новости», но говорили: «Ты приходи, если будешь нужен — мы тебя отправим куда-нибудь». Поэтому я постоянно крутился в редакции с фотоаппаратом. И однажды подходит редактор и говорит: «Стой здесь и никуда не девайся, сейчас отправимся в одно место, а в какое — не скажу!» Я простоял как вкопанный часа полтора, в конце концов он меня забирает с собой на аэродром, где нас сажают в «начальский» самолет ИЛ-14. Уже в воздухе нам говорят, что мы летим в Сочи, на интервью с Гагариным, — в тот момент он уже стал первым человеком в космосе.

Гагарин давал большое интервью «Правде», а мы с еще несколькими фотографами снимали. И через некоторое время органы безопасности забрали у корреспондентов записные книжки, а у нас — пленки. Мы подняли шум, потому что разрешение на съемку у нас было — для этого, собственно, нас туда частным бортом и привезли. Мимо идет человек в модных широких брюках и в косоворотке, типичный курортник, и говорит: «А что вы тут раскричались? Тут вообще-то люди отдыхают!». Мы только усмехнулись. Через некоторое время нас заводят в помещение, где этот же человек сидит на венском стуле, а все остальные ему в рот смотрят. Я спрашиваю: «А это кто?» «Это С. П.», — отвечают. Я не знал, кто этот С. П., и мне объяснили, что это Сергей Павлович Королев. Он подзывает человека из органов и, обращаясь к нему на ты, говорит, чтобы нам отдали пленки. Вы, говорит, еще потеряете, а фотографы за негативы головой отвечают.

На следующее утро я, имея один кадр, сделанный на интервью с Гагариным, выхожу из своего номера, а на лавочке сидит — он! И говорит мне: «Если хочешь сфотографировать, давай скорее, пока никто не пришел и не запретил несанкционированную съемку». Я сделал несколько снимков, он еще и подпрыгнул для меня пару раз. Люди из органов опять пришли, зашумели, но Гагарин меня не выдал, сказал, что я без их разрешения не думал начинать фотографировать. Какой-то генерал видел, как я днем раньше разговаривал с Королевым, и разрешил остаться. Я сумел сфотографировать, как Гагарин с женой письма разбирают, и много чего еще.

О фотографах старшего поколения

Фотографы, которые прошли войну, помнят ужас того времени, когда расстрелять могли за что угодно, хоть за гвоздь. При виде партийных боссов и вождей у них начинали дрожать руки. Однажды меня отправили снимать Хрущева в Кремле в полдвенадцатого ночи. Как обычно, не сказали, кого снимать надо — в таких случаях на вопросы отвечали: «Сам все увидишь!». Хрущев тогда только вернулся из Америки. Он вышел, я быстренько его снял и сдал пленку в проявку. Моя начальница, когда увидела снимки, сказала только одно: «Слава богу, четко вышло!». У меня-то руки уже не дрожали — я не знаю того, чему были свидетелями Евгений Халдей и другие «отцы-фотографы».

О группе Boney M и зависти

За фотографию Boney M на Красной площади я почти получил партийный выговор. Я к тому моменту достаточно проработал в Агентстве печати «Новости» и был, скажем так, не последним репортером, поэтому получил задание сфотографировать музыкантов. Важные задания не проходили мимо меня, потому что система так работала: человек тянет, вроде делает что-то неплохо — значит, нет смысла экспериментировать и искать еще кого-то, пусть тянет. Когда упадет, тогда и заменим. Вот меня и не меняли, всегда давали важные задания.

Журнал Stern заказал сфотографировать пребывание Boney M в Москве — для них это была первая поездка в Советский Союз, более того, раньше такие группы к нам не приезжали. Их пригласил Брежнев — кто-то ему сказал, что они интересные. Не очень интересно было снимать их в концертном зале, и мы пошли на улицу. Всех убрали из кадра — не гоняли, но убедительно попросили отойти, так что вокруг нас было много людей. Потом они обступили группу, стали брать автографы — и я взял и тут же начал этим хвастаться на работе. Нашлись те, кто это запомнил, и высказал на партийном собрании: дескать, зачем вы его нахваливаете — мало того, что он штук десять фотографий напечатал за счет государства, он еще и занимается какой-то пропагандой! Это было не что иное как зависть. Но я пожаловался кому следовало, и от меня отлипли.

О первом Nikon и Косыгине

Я всегда с фотоаппаратом. Вот прямо сейчас у меня камера с собой — маленький Nikon, который сам наводится. Nikon, кстати, попал в Советский Союз благодаря мне. Однажды стоим я, тассовец, знаменитый фотокорреспондент «Известий» Сергей Смирнов и телевизионщики в предбаннике некоего помещения в ожидании, когда нас впустят сделать репортаж о выступлении Хрущева. У меня на шее «Зенит». Смотрю — навстречу идет тогдашний премьер-министр Косыгин. Он затормозил возле меня и спрашивает: «Это у вас что за аппарат? Наш? И как он?». Ответить, что плохой, нельзя было, непатриотично. Поэтому я отвечаю: «Объектив хороший, а в аппарате вот — отвинчиваю объектив — зеркало поднимается с помощью веревочки. Когда она порвется, ничего нельзя будет исправить» — «А лучше модели есть?» — «Есть, Nikon». На вопрос о том, откуда я знаю, что это хороший, я ответил, что в журнале из спецхрана на обложке такой видел. «Не держали в руках, но утверждаете, что он хороший?», — усмехается он. «Конечно, — расхожусь я. — Весь мир уже с ними работает». Тут Хрущева заводят, дают полторы минуты на работу.

Возвращаюсь в редакцию — на меня секретарь налетает: «А ну, к начальству!». Мой начальник был адекватным. «Что ты там наговорил Косыгину про советские аппараты?». Я ему повторил все слово в слово, он подумал и говорит: «Ну ладно, раз так нужен Nikon, заказывай. Не только себе, но и коллегам». К заказу присоединились фотографы нескольких других изданий, мы сделали заявку в ЦК, тот дал задание работникам министерства внешней торговли, а те уже связались с фирмой. Фотоаппараты по редакциям распределяло государство. Кстати, ту камеру, которую я получил тогда, я смог выкупить, и она до сих пор в рабочем состоянии — надо только почистить, ищу мастера.

О современности

Благодаря своей работе я очень много путешествовал, объездил все самые большие союзные стройки. Я всегда старался сделать так, чтобы на фотографии был запечатлен узнаваемый момент истории — когда смотришь и понимаешь, в каком году снято. Сегодня передать образ временного периода так хорошо уже не удается: все, что изображено на фотографии, сегодня есть, а завтра может не быть.