Пахарь расправил плечи. Продолжение

Благодарю всех, кто прислал свои размышления по поводу истории Ефима. Они опубликованы в моем блоге, в рубрике «Люди пишут письма» — письма-мнения очень интересные и глубокие.

Кто-то откровенно осуждает жену и детей Ефима за потребительское отношение к нему, кто-то винит общество, которое это самое отношение развивает и превозносит. Другие, напротив, говорят о свойственных Ефиму косности и неумении развиваться и даже развлекаться. «А что его радует-то? — спрашивают читатели. — И кто его в этот унылый тупик загнал? Если ждать от семьи какого-то неведомого “уважения”, а детям только делать замечания, то как раз вот это вот и получишь». Некоторые читатели на вопрос «кто загнал?» дают ответ: отец. У него, видите ли, перед смертью наступило просветление, и он поделился с внушаемым подростком своей придуманной «мудростью» — иди и делай. Тот и пошел, и десятилетиями делает, не понимая толком, зачем и почему, и живет, в сущности, не свою жизнь.

Такой вот получился разброс мнений, в очередной раз напоминающий нам, как по-разному люди видят и оценивают один и тот же набор фактов.

***

— Это только ваше видение ситуации, — сказала я Ефиму. — Чтобы что-то понять и, может быть, изменить, мне нужен объем. Девочку с ее тиктоком трогать пока не будем. Попросите прийти старшего сына и жену — она придет, если окончила психологические курсы, ей даже интересно будет.

Жена Ефима прибежала чуть ли не на следующий день. Много и подробно рассказывала о своем саморазвитии, о том, что «родители должны уделять внимание развитию детей» и как важно выстраивать с ними «равные и доверительные» отношения, говорила о дорогих кружках и о том, как сложно учиться в современной школе, а также о том, как Ефим «прикапывается» к детям на пустом месте, а в последнее время и к ней тоже. Она даже рада, что он к специалисту обратился. Может, ему надо попить какие-нибудь таблетки, чтобы не был таким занудным и придирчивым? Но только чтобы они на концентрацию внимания не повлияли, потому что он тогда работать не сможет.

— Может, аналитическая психотерапия? — спросила я.

— Ой, что вы, это очень дорого, да и бесполезно — он просто по уровню развития не потянет. Вы же его видели, он говорит-то с трудом.

И дальше — опять про то, как развивается она сама и как развивает детей.

— Раз вы столько уже знаете и научились, может, вам теперь поработать, применить навыки? — предложила я. — И старшему сыну поработать тоже, допустим, на каникулах? Может, это поспособствует улучшению взаимопонимания в семье, в рамках наверняка вам известной мировоззренческой парадигмы Ефима?

— Мировоззренческой… чего? Поработать? Сыну? И мне? — удивилась женщина. — А хозяйством, детьми кто будет заниматься?

— Дети уже большие, помогут. Да и Ефим, мне показалось, не откажется где-то помочь.

— Детям надо получать образование — это сейчас их главная задача. А у меня тогда совершенно не останется времени на…

Если честно, я ее даже не дослушала.

***

Мальчик был исполнен природой в более светлых тонах (мать в юности, видимо, была натуральной блондинкой), но упрямыми, грубоватыми чертами лица похож на Ефима.

— Вы отцовскую теорию про пахарей слышали? Так вот она — полный отстой. Есть толпа и есть те, кто ей управляет и всем владеет. И все, больше ничего нет.

Три категории деда внук свел к двум.

— Ты хочешь управлять?

— Конечно. Все хотят, но не все могут. Управлять можно по-разному. Не обязательно быть королем или президентом. Блогер тоже управляет.

— Согласна. А какой у тебя план?

— Я еще не решил. Но мама и учителя говорят, что нужно поступить в институт.

Я разочарована.

— Просто — в институт? Вместе с толпой? А где же ты сам? Мне вначале показалось, что в тебе больше родового упрямства.

— Что это — родовое упрямство?

— Как раз собираюсь объяснить.

***

— Ваши предки — богатые крестьяне? — спрашиваю у Ефима. — Вы что-нибудь о них знаете?

— Да. А как вы узнали? Прапрадед у деревенских пьяниц и у вдов землю скупал. Говорили: мироед. На него каждое лето от рассвета до заката 20 человек в поле работали. Он сам тоже работал. Плюс жена, их пятеро детей, свекор-вдовец. Дочери рояль купил. Один сын потом к красным ушел, убили его. Прадеда после раскулачили.

— Сослали? Погиб?

— Да с чего бы? — усмехнулся Ефим. — Перековался вмиг. Маслобойку и граммофон в колхоз на своей телеге отвез, красный флаг на дом вывесил, кричал везде: я брат погибшего героя-красноармейца. Всех кулаков в районе кого выселили, кого в ЧК забрали, а он остался. Работал в конторе бухгалтером, все деньги проходили через него, председатель, бывший матрос, чуть ли не крестом подписывался, а прадед так и руководил там до смерти фактически всем.

— Откуда вы все это знаете?

— Отец сестре в ее детстве истории рассказывал, а она потом еще искала информацию и даже фотографию прапрадеда где-то нашла. На ней изображен такой мужичище с бородищей в сапогах-гармошкой, рядом с ним жена в платке как палка стоит, и оба глаза в объектив таращат. Сестра увеличила фото, вставила в резную раму, теперь оно у нее в рабочем кабинете висит, а она всем говорит: мы — династия предпринимателей. Но скажите мне: как вы угадали?

— Да было в вашем рассказе что-то такое… — я неопределенно помахала в воздухе рукой. — И имена ваши: Мирон и Ефим.

— А вот тут и неправда ваша, — Ефим едва ли не первый раз за все время нашего разговора улыбнулся. — Наши с братом имена — это отцова прихоть, и в честь кого бы, вы думали, нас назвали?

— Никого известного с такими именами не знаю, — подумав, честно сказала я.

— А вот знаете, — усмехнулся Ефим. — Братья Черепановы.

— Это которые паровоз построили? — ахнула я. — Надо же! Никогда не знала, как их звали.

— Теперь знаете. Мой дед из колхоза уехал, потому что его уже больше не к земле, а к ремеслу, к заводам тянуло. Прадед ему паспорт выправил и всякие бумаги, по большей части фальшивые, и даже комнату через знакомства добыл в Москве. Дед стал мастером, начальником цеха. Воевал потом, был ранен, за Уралом работал. А из эвакуации вместе с заводом и с одной ногой уже в Ленинград вернулся.

— Вы понимаете, какие они у вас все были сильные и живучие?

— Понимаю.

— А сыну вы все это рассказывали?

— Да он и слушать не станет. Ему это неинтересно. Если бы они князья были или хоть артисты…

***

Я вложилась в рассказ, потому что мне самой было интересно.

У мальчишки блестели глаза.

— И, пойми, они не просто пахали. Они всегда системно осмысляли свой то и дело ломающийся мир и потом устраивались на его обломках по своим и его возможностям. Ими никто никогда не владел и не управлял. Ты — их наследник.

— Да, — кивнул сын Ефима.

— Какой-нибудь институт? Потому что так сказали? — усмехнулась я.

— Институт, — подтвердил мальчик. — Но не потому, что сказали. Сам решил. Сейчас вокруг опять все ломается. Значит, опять надо что-то другое придумывать. Я еще буду думать и делать, и опять устроюсь на обломках. Как мои предки. Хорошо, что я теперь о них знаю. А так я думал: что за страхолюды такие у тетки на картине? Зачем они? Маленький был — даже боялся их. А теперь понял. И сестре расскажу.

***

— Не волнуйтесь, он совершенно такой же, как вы все, не лучше и не хуже, — сказала я Ефиму. — Просто идет дальше и будет другим. Вот как ваш прадед, бухгалтер в колхозе, отличался и от своего отца — крестьянина-«мироеда», и от своего сына — мастера механического цеха. Мир-то меняется.

— Еще как меняется, — согласился мужчина. — А что же мне делать?

— А что бы вы хотели?

— Я думал. Вы же и в прошлый раз спрашивали. Получается, я все хотел от семьи, а надо — от себя, так?

— В значительной степени так.

Мужчина долго молчал, медленно сжимая и разжимая большие кулаки.

— Я хочу теперь стать странником, — вдруг неожиданно выпалил Ефим.

— Что это значит? Завернуться в желтое полотно и уйти в Тибет? Искать просветления?

— Нет! Нет! — Ефим явно испугался и даже изобразил рукой какой-то древний отрицающий жест.

— А что же тогда?

— Я хочу мотоцикл с коляской купить. Старый. Отремонтировать и ездить на нем.

— Ага. Вот тут у вас будет такая бандана, — прикинула я. — Тут куртка такая, вся в заклепках. А вокруг такие же мужчины средних лет на своих мотоциклах, и все вы с ревом куда-то едете сквозь осень по мокрому шоссе. Вам пойдет.

— А еще пойти работать в конструкторское бюро. Меня давно зовут, я же все что угодно могу и смонтировать, и спаять, и свинтить, и отпилить, и сколотить. И программировать даже немного научился.

— Идите.

— Там зарплата намного меньше, чем я сейчас…

— Ничего страшного. Вы там тоже будете странником, поможете прокладывать путь.

— Но семья…

— Перебьются. Жена поможет, работать пойдет. Тут-то у нее и начнется наконец настоящая самореализация.

— Вы правда так думаете? Не смеетесь надо мной?

— Я абсолютно серьезно.

— Тогда я, пожалуй, попробую, — сказал Ефим и ушел. Мне показалось, что на выходе у него даже плечи слегка расправились.