Последняя выставка Аркадия Ипполитова: «Русская ярмарка. Торг. Гулянье. Балаган» в Нижнем Новгороде

— На «Ночь музеев» пришло 2000 человек, — восклицает Зельфира Трегулова.

И я слышу, как ее голос звенит от счастья.

На самом деле для музейщика не существует большей гордости и радости, чем километровые очереди у входа. Даже компьютерные плашки «Все билеты проданы», зависшие на музейном сайте, не вызывают такого восторга. Это всего лишь заставка — появилась-исчезла. А очередь, живая! Она тут, под окнами. Наливается ожиданием и тревогой. Радостно устремляется к заветной двери, как только охранник дает отмашку. Мерзнет в холод, укрывается от зноя и дождя зонтами, изнемогая от нестерпимого желания припасть к Великому и Вечному. И нет на свете такой силы, которая может ее разогнать или заставить разойтись. Великая музейная очередь! Всем лучшим в своей жизни я обязан ей.  

Конечно, «Ночь музеев» в Нижнем Новгороде — особый формат. В обычные дни особого столпотворения у Главного Выставочного Пакгауза пока не наблюдается. Тем не менее новая масштабная выставка «Ярмарка. Торг. Гулянье. Балаган» уже вполне может претендовать на звание одного из самых ярких музейных проектов нынешнего лета в России.

О его идее я впервые услышал от своего покойного друга, искусствоведа и писателя Аркадия Ипполитова (1958–2023). В дни затяжной депрессии выставка была единственным просветом, спасительным кругом, за который он ухватился без особой надежды, скорее, по инерции и привычке профессионала. Ведь надо же что-то делать, даже когда все рушится и совсем не хочется жить. 

Придумать выставку в Нижнем Новгороде ему предложила его многолетняя соратница, выдающийся музейный директор Зельфира Трегулова. К этому времени, правда, она лишилась своего кабинета в Третьяковке. Но, даже перейдя в статус свободного игрока, не собиралась сдаваться. За ней — ее имя, репутация, великие выставки-блокбастеры, которые вошли в историю как беспрецедентные по своему масштабу и зрительскому успеху. Куратором нескольких из них был Аркадий.

Он-то и рассказал мне весной 2023 года о своей встрече с Зельфирой в Петербурге. Об их долгом кофе в пустом ресторане напротив Шереметевского дворца. Слово «ярмарка» тогда еще не прозвучало. Но я сразу посоветовал соглашаться. Есть Зельфира! Есть Нижний Новгород. Аркадий пообещал подумать. А потом прислал две странички концепции будущей выставки про ярмарку, и я понял, что предложение Зельфиры его зацепило, увлекло, окрылило. Он быстро включился в азартную игру со многими неизвестными и совершенно негарантированным результатом.

Русская провинция, километры добротной, скучной реалистической живописи, бесконечные портреты бородатых купцов и строгих купчих с недовольно поджатыми губами… Что со всем этим добром делать тонкому ценителю и знатоку итальянского маньеризма, просвещенному русскому европейцу? Как не заскучать, не закиснуть среди бесконечных прилавков, вывесок колониальных товаров, среди этого утопического и утомительного царства изобилия, пригрезившегося когда-то или честно списанного с натуры?

Но ярмарочная карусель неожиданно лихо закрутилась, дело пошло, лед тронулся… Зельфира звонила… С Зельфорой едем в Нижний… А потом вдруг неожиданно прозвучало в телефонной трубке священное для отечественного искусствоведения имя: «Бахтин!» Стало понятно, что карнавальное начало, низовая смеховая культура и прочие открытия, сделанные Михаилом Бахтиным, как нельзя лучше рифмуются с нижегородским проектом Ипполитова и Трегуловой.

Ярмарка как символ русской жизни. Где все продается, все покупается и одномоментно все спускается в бешеной, безумной гульбе. Отсюда и главная картина выставки — «Вихрь» Филиппа Малявина. Неистовство пурпура на зеленом, изумрудном фоне. Полыхание крестьянских сарафанов, похожих на красные знамена, а еще больше — на кровавое месиво. И эти смеющиеся бабы в платочках — беззаботное торжество силы. Раскинутые руки как приглашение отдаться танцу, как призыв довериться судьбе, которая и есть «Вихрь». Недаром это полотно произвело на современников такое впечатление. «„Вихрь”… восхитил меня, — писал Илья Репин. — Вот символ жизни 1905 и 1906 гг.!!! Вот она: бесформенная, оглушительная, звонкая, как колокола и трубы, оргия красок… Еще издали вся картина кажется колоссальным кровавым потопом…»

Никакого потопа Аркадий на самом деле не хотел. И о нем не помышлял. Он всегда был человеком меры и вкуса. В его планы входило неспешно и степенно пройтись по ярмарочными рядами, насладиться былым богатством, полюбоваться отобранными шедеврами — «Хлеб на синем» Петра Кончаловского, «Груши» Игоря Грабаря на зеленой драпировке, истекающая сахаром арбузная мякоть на картинах Бориса Кустодиева…

И тут же знаменитые народные гулянья и балаганы Константина Маковского на Адмиралтейской площади — церемонный кивок столичного, чиновного Петербурга в сторону купеческого Нижнего Новгорода. Петербургскую ярмарку хорошо описал Александр Бенуа в своих мемуарах. Самое сильное воспоминание детства, к которому он будет потом многократно возвращаться на протяжении всей жизни. Та же ярмарка вдохновила и другого знатного петербуржца Игоря Стравинского на создание «Петрушки», с которого принято вести летоисчисление балета ХХ века. Эскизы декораций и костюмов Бенуа к «Петрушке» тоже представлены на выставке.

И тут же совсем скромные по формату темные, монохромные работы художников XIX века Леонида Соломаткина и Ивана Щедровского «Сцены из русского народного быта», где совсем не чувствуется никакого «вихря», а есть добросовестно запечатленная трудовая, честная жизнь, какой она по большей части и была в те времена.

Аркадий очень хотел, чтобы эти литографии и полотна обязательно присутствовали на выставке, чтобы их не заглушили, не подавили цветовой разгул и мощь Лентулова, Коровина, Юона. Поэтому они существует немного отдельно, требуя для себя особого внимания и сосредоточенной тишины.

Вообще в этом прощальном проходе Аркадия Ипполитова по «Нижегородской ярмарке» есть что-то от финальных кадров «Леопарда», где князь Салина в исполнении Берта Ланкастера медленно идет мимо танцующих и пирующих, уже как будто чужой и ненужный на празднике, который сам же устроил. 

И так же, как у Висконти, по экрану плыли и полыхали краски нескончаемого бала, так и сейчас сияют на синих стенах и выгородках Нижегородского Пакгауза картины, отобранные из собраний более чем 30 региональных и столичных музеев.

Едва ли еще они когда-нибудь соберутся вместе под одной крышей. Тут нужны хватка, целеустремленность и музейные связи Трегуловой, чтобы довести до конца замысел Аркадия Ипполитова.

Он скончался в начале ноября 2023 года в самый разгар подготовки выставки. Его кураторскую работу поделили между собой Зельфира и координатор проекта замечательная Сабина Мельник.  

…Мне рассказывала Зельфира, как в один из совместных приездов в Нижний ее с Аркадием повезли в Макарьев, где находится большой монастырь, вокруг которого до 1817 года разворачивалась знаменитая Макарьевская ярмарка.  Туда довольно трудно добраться случайному туристу. Двери собора открыты лишь на время службы. А в сам монастырь пускают только по специальной договоренности. Им это обеспечили. Потом у них на пути были еще Городец и Печерский монастырь, где хранится главная святыня — икона св. Макария Желтоводского, написанная Симоном Ушаковым в 1661 году. Авторство доподлинно установлено и подтверждено.

Поразительно, но, как только вошли в церковь, Аркадий сразу безошибочно направился к киоту с Макарием, будто заранее знал, где икона находится. Стоял там долго, отключившись от всех. Разговор с настоятелем взяла на себя Зельфира. А когда пришла пора прощаться, попросил их у выхода немного его подождать и снова вернулся к иконе Макария. О чем просил? За кого молился и молился ли он там? Не знаю.

Аркадий не был набожным человеком, но сейчас, когда я представляю его, стоящим перед старинной иконой 17-го века в пустом храме, то вспоминаю строчки из его эссе «Ноябрь», написанного когда-то для «Сноба»:  

«Да, каждый смертен, я это знаю и знал всегда, и в этом знании нет особой исключительности: какая разница, знаешь ли ты, что умрешь через пять лет или через десять, или ничего не знаешь, а умрешь завтра — тоже мне проблема. Каждый ведь бессмертен, я это тоже знаю, потому что хоть и нет во мне Веры, но какая маленькая вера, как в каждом мыслящем человеке, во мне присутствует».

Икона св. Макария в специальной капсуле с особыми предосторожностями была доставлена на выставку. И в этом тоже видится знак судьбы. Ведь в XIX веке все ярмарки в Нижнем начинались с торжественного молебна в шествия именно с этой иконой. Св. Макарий как бы примирял все земное и небесное, осеняя ярмарку своим скорбным и строгим ликом. На него молились, ему клялись, к нему возносили жаркие мольбы и практические просьбы. Есть многочисленные свидетельства, как нижегородские купцы, отгуляв до четырех утра, уже в шесть стояли на заутрене. Грешить и каяться — это очень по-русски. И об этом тоже выставка в Нижнем.      

А заканчивается выставка многозначительно и печально двумя картинами — трагическим натюрмортом Иван Хруцкого со свечой и черепом и небольшой назидательной картиной неизвестного художника «Купец и Смерть». Аркадий нашел ее в запасниках и попросил обязательно включить в экспозицию.

Торг окончен, гульба тоже. Балаган уехал… Дальше тишина.

Напоследок на синей стене мы вдруг находим игриво-легкомысленные и одновременно грустно-прощальные стихи Михаила Кузмина, написанные в 1926 году. И я понимаю, что это как бумажный самолетик, исписанный быстрым почерком Аркадия и посланный из «ниоткуда с любовью». Долетит ли? Хочется надеяться!      

Как бусы нанизать на нить

И слушателей тем пронзить.

Но вышло все совсем не так, —

И сам попался я впросак.

И яд мне оказался нов

Моих же выдумок и слов.

Стал вспоминать я, например,

Что были весны, был Альбер,

Что жизнь была на жизнь похожа,

Что были Вы и я моложе,

Теперь же все мечты бесцельны,

А песенка живет отдельно,

И, верно, плоховат поэт,

Коль со стихами сладу нет.