«Что пошло не так?» История матери, которая все делала по правилам

— Я хотела бы не только у вас спросить, я хотела бы еще и понять, — весьма экспрессивно заявила женщина.

Я сначала удивилась, а потом задумалась.

— Вы полагаете, что это два отдельных процесса? Можно отдельно спросить, а пониманием ответа не удосуживаться? На самом деле, в вашем предположении что-то безусловно есть…

— Да бросьте прикалываться! — абсолютно безосновательно (ибо я в это время уже мысленно погрузилась в аналитические рассуждения по теме с широким привлечением своего богатого жизненного опыта) бросила она. — Вы же прекрасно понимаете: я хочу спросить одно, а понять — другое.

— О, ну вот теперь-то мне наконец все стало ясно! — сыронизировала я.

— Ну вот и слава богу! — серьезно сказал женщина.

Да, с пониманием у нас с ней как-то не заладилось с самого начала…

У Маргариты — так ее звали — был 12-летний сын Алексей.

— Пытаясь объяснить сама себе происходящее между нами, я, можно сказать, прошла все этапы эволюции. Считала себя плохой матерью или просто ни в чем не разбирающейся слабоумной идиоткой. Потом — плохим, недостойным человеком. В промежутках решала, что это, наоборот, мой сын — урожденный мерзавец-манипулятор. Некоторое время считала, что у него болезнь из области неврологии или психиатрии, и даже водила его на обследования. Отдыхала на теории, что с нами обоими все в порядке, просто мы категорически не подходим друг другу психофизиологически, по темпераменту и другим индивидуальным характеристикам, причем здесь я опиралась на одну из ваших давних историй, в которых вы что-то похожее описывали и объясняли это категорическим несовпадением характеров детей и родителей. Но, увы, долго отдыхать у меня не получалось, так как темпераменты у нас очевидно одинаковые, да и вообще мы с ним довольно похожи, и это не только я сама, но и окружающие регулярно отмечают…

В этом месте я, как мне самой казалось, весьма закономерно попросила Маргариту объяснить, что же, собственно говоря, у них с сыном происходит. Однако она заявила, что сначала хотела бы рассказать мне о другом. И чтобы я сказала ей без всякой предвзятости…

Тут я не стала ей говорить, что некоторая предвзятость у меня уже, увы, образовалась, и просто кивнула.

— Понимаете, у меня было не случайное, а осознанное материнство. Я к этому шла и с самого начала собиралась все сделать правильно. Еще до рождения Лешки много читала, слушала лекции лучших специалистов. Пыталась обсуждать все это с мужем, но, если честно, понимания у него не находила. Он говорил: ну давай он сначала родится, а потом как-нибудь уже и воспитается. А я не хотела «как-нибудь». «Как-нибудь» родители воспитывали в 90-е нас самих, и теперь у нашего поколения (я не только о себе, но и о большинстве своих друзей и знакомых говорю) много вопросов к родителям и своему детству. Мне-то еще повезло, а некоторые мои сверстники годами от психологов и психотерапевтов не вылезают, прорабатывая детские травмы.

Я же искренне хотела своему сыну дать то, что соответствует не каменному веку, не Домострою и не временам СССР, а нынешним наработкам психологии.

Не подумайте только, что я слепо кому-то там поверила и делала все как велели. Я читала разное, осмысляла, прикидывала, что мне нравится, что подходит, что кажется разумным и правильным. Ближе всего мне, конечно, казалось гуманистическое направление. Ребенок — это в первую очередь личность со своими особенностями и потребностями. Нельзя относиться к нему как к предмету, объекту или домашнему животному. С ним нужно разговаривать, все ему объяснять, в первую очередь, почему ты что-то делаешь и почему нужно делать именно это. Да, где-то должны быть и границы, там, где опасность для жизни или еще что-то такое. Я об этом как следует подумала, и Лешке мы почти сразу такие границы поставили. Их было три: не трогать плиту, не открывать дверь чужим, не залезать на подоконник и не открывать окно (мы живем на 11-м этаже). Все три границы Леша сразу усвоил и соблюдал неукоснительно.

Все прочее я делала тоже в соответствии со своим планом осознанного воспитания. Пока он был маленький, я всегда заранее проговаривала, если собиралась делать что-то, его касающееся. Всегда объясняла, почему и зачем мы с ним делаем то или иное. Объяснять старалась на уровне, соответствующем его возрасту. Всегда уважала его желания, если они не выходили за границы наших возможностей. Если выходили, то каждый раз объясняла, почему нет. Старалась, как рекомендуют психологи, максимально предоставлять ему выбор. Вот это нельзя, зато можно вот то, это, и еще вот то.

Всегда, во всем я была на стороне своего ребенка — именно так, как писали и пишут классики отечественной и зарубежной психологии. Когда Лешку ругала воспитательница в детском саду, я всегда старалась разобраться, что именно там произошло и действительно ли мой ребенок в чем-то виноват. Никогда ни в чем не обвиняла его огульно. Пыталась понять причины и проанализировать мотивы его поступков. Когда он стал постарше, мы все это с ним обсуждали, вместе искали выход. Если бывала неправа, — я вспыльчива и иногда могу начать орать прежде, чем включу тот самый анализ, — то всегда потом извинялась. Когда Лешу травили одноклассники во втором классе и учительница вместо того, чтобы это решительно прекратить, сама фактически присоединилась к травле и возглавила ее, я, как только поняла, что происходит, сразу перевела его в другую школу. Но и этого дела так не оставила — учительница в результате возбужденных мною через гороно проверок тоже уволилась.

— А как и за что травили Лешу? — спросила я. — Что в нем не устраивало одноклассников?

— Понимаете, я с ним очень много занималась до школы, плюс кружки, плюс курсы, в результате он пришел туда очень подготовленным, учительница в подаче материала ориентировалась на самых слабых, и ему было скучновато. Он пытался как-то развлечься, привлекал к себе внимание детей, дергал их, на переменах предлагал слишком сложные для их интеллектуального уровня игры и не хотел играть в то, во что играли они. Я пыталась объяснить ему, что нужно сначала поиграть в какие-то их игры, но он отвечал: а если они что-то совсем дурацкое предлагают, на уровне средней группы детского сада? Тут я, признаюсь, терялась. В конце концов дети решили, что Лешка слишком много о себе воображает и надо вломить ему как следует, а учительница фактически с ними согласилась.

Потом, с третьего раза, мы нашли частную школу с индивидуальным подходом к ученикам, и сейчас у Леши все более-менее хорошо.

Когда мы с мужем расстались (у нас был относительно хороший развод, и сейчас и отец с сыном регулярно видятся, и мы с бывшим мужем достаточно конструктивно обсуждаем и решаем все вопросы), мы не поставили его просто перед фактом, а я тоже все ему по возможности объяснила. И отец по моей настоятельной просьбе тоже попытался это сделать.

И я всегда, всегда старалась с ним обо всем разговаривать. Называла и показывала чувства, как рекомендуют психологи. Когда он был маленьким, присаживалась на корточки, чтобы быть на его уровне. Спрашивала обо всем. Сама старалась рассказывать. Уделяла ему фактически все свое свободное время. Водила в музеи, в театры, в кружки, на выставки, в развлекательные центры. Но не таскала на аркане, а всегда предварительно с ним советовалась, что бы он сам хотел посмотреть и узнать.

Но вот что я хотела бы теперь понять: что и когда я сделала не так?!

Последнюю фразу Маргарита практически выкрикнула.

— Но почему, на основании чего вы решили, что сделали что-то не так?

— Потому что не проходит и дня, чтобы мой сын Алексей не закатил мне скандал, во время которого кричит, что я испортила ему все детство, что он меня ненавидит. В последнее время начал говорить, что ему вообще не нужна такая жизнь и лучше бы он вообще не рождался — мне кажется, он стал это использовать потому, что видит: именно это задевает меня сильнее всего.

— В какой момент вашей совместной жизни начинается такой скандал?

— В абсолютно любой. Но чаще всего, конечно, когда я что-то от него требую. Преимущественно связанное со школой — уроки, оценки. Но совершенно необязательно. Может случиться, когда я просто говорю, чтобы он убрал за собой, вышел погулять с собакой (собаку я завела конкретно ему, после его настойчивых просьб и заверений, сама я животных не особо люблю).

В остальное время, когда нет скандалов, он ведет себя так, как будто я в чем-то перед ним виновата, в чем-то обманула его ожидания. Но — как и в чем?! Я пыталась спросить напрямую. Он, конечно, отвечает: я не знаю. Я в ужасе и растерянности. Временами меня пугают мои собственные чувства по отношению к моему ребенку. И будущее моего единственного сына. Я хотела бы понять свою ошибку. И спросить: что мне делать дальше?

***

Уважаемые читатели, у нас с вами давно не было психологических задачек. Предлагаю сегодня своеобразную психологическую «угадайку». Случаев, подобных этому, у меня сейчас очень много. Они совпадают буквально до слов и деталей, и это значит, что мы имеем дело с каким-то алгоритмом. Давайте попытаемся совместными усилиями его вскрыть и проанализировать. Я предлагаю вам этот «мозговой штурм» сразу из трех соображений.

Первое: я не совсем уверена в своей собственной трактовке и своих действиях. Все-таки я человек предыдущей генерации и каких-то современных тонкостей психологии современных родителей и детей могу уже не улавливать. Ваши советы помогут мне отладить калибровку.

Второе: я уверена, что всегда полезно анализировать чужую ситуацию и дать совет другому. В процессе многое поймешь про себя и свою собственную ситуацию.

Третье: я считаю, что в сложившейся сегодня общественно-политической ситуации людям критически полезно любыми способами говорить на общие, объединяющие, интересующие всех темы — детство, родительство, воспитание, понимание-непонимание, ошибки и их исправление. Давайте разговаривать между собой — это хоть какой-то шанс не растерять связи.

Итак, вопросы к моим уважаемым читателям:

1. В чем, по-вашему, причина ситуации, сложившейся в семье Маргариты?
2. Что делать Маргарите, чтобы улучшить ситуацию?

Пишите свои мнения по адресу [email protected]. Ваши письма и свое собственное видение ситуации я опубликую в посте в следующий понедельник.

Спасибо. Давайте разговаривать.

Продолжение: «Мало в детстве били». Когда старшие не авторитет — это поколенческое явление или новая норма?