Вдовьи бреды
Душный, жаркий июнь в Москве. Город не остывает за короткую ночь. Все полуголые. Шаркают сандалетами. На лицах глянец пота. Она уверенно входит, обмахиваясь огромным бумажным конвертом, зажатым в толстых розовых пальцах. Ей примерно 65. Рыхлая женщина на рубеже превращения в старуху. Белая, нелепая полотняная кепка громоздится на дыбом стоящих коротких седых волосах.
На ней легкое, приличное платье. Она слегка сутулится. Она вся нездорово-розовая, и от жары как бы плавает, колыхаясь в собственном теле, как в пузыре.
Позвонила вчера вечером. Бог знает, кто и как сообщил ей номер моего телефона.
— Меня зовут Маша, я продюсер общественного телевидения. У меня к вам есть предложение.
Так она прогудела если не молодым, то вполне свежим голосом.
Я зарабатывал написанием сценариев. Заказы были выгодные, поступали равномерно; я выбирал самое лучшее. Пожилая Маша не сумела внятно выразить свои притязания на мои мозги. Речь шла о «цикле программ по тематике криминала и истории».
Но что-то в ней было, какая-то своя энергия. Уверенный напор. Я сказал, что встретиться в ближайшие дни не смогу, улетаю в Лос-Анджелес, — и она, засмеявшись, похвалила меня: «Молодец!»
Чего бы тебе меня хвалить, подумал тогда я цинично. Ты меня совсем не знаешь. Вдруг я плохой человек?
Но о встрече условился.
Я стараюсь внимательно рассматривать любые предложения от любых людей, знакомых и незнакомых. Из ста встреч девяносто восемь не приносят результата. Зато две оставшиеся вырастают в серьезные многолетние отношения. В дружбы даже. Главное — пропускать через себя людей, любых.
Через две недели Маша сидела напротив, капризно прогоняя официанта за новым стаканом: первый показался ей недостаточно чистым. Обмахивалась конвертом. Через минуту я уже тосковал. В московских барах только очень глупые люди ведут себя привередливо и просят официанта проследить за температурой чая или пива; все прочие понимают, что официант забудет особые пожелания клиента ровно через пять секунд после того, как их услышит.
Маша уверенно пыхтела:
— Народное телевидение… Это нашего премьер-министра идея… Выделено — десять миллиардов! Они не знают, куда девать деньги. Там бардак, надо ловить момент! Вы молодец! Вы — энергичный! Это ваш шанс!
— Согласен, — сказал я, — а что конкретно нужно?
— Все что угодно! Мне дают место в сетке! Двенадцать часов. Двадцать четыре документальных программы по полчаса каждая.
— Отлично, — сказал я, — мне нравится. Двенадцать часов продукта. Большая работа.
Она сверкнула выцветшими глазами.
— Вот именно! А если дело пойдет — получим еще больше! Мы им нужны. У меня уже есть идеи, как делать первую и вторую программы… Вот смотрите: один советский летчик попадает к канадским индейцам…
— Подождите, — сказал я. — Кто заказывает работу?
— Пока никто. Мы напишем двадцать четыре заявки, совсем короткие, на полторы страницы каждая…
— А, — сказал я. — «Мы напишем». Ясно.
— Да! Вы же молодой и талантливый. Вам это раз плюнуть. Вы десять романов написали. Вот смотрите: летчик попадает к индейцам и становится их вождем. Это реальная история! И вот однажды к ним приезжают советские туристы — а все индейцы вдруг начинают петь: «Ой ты степь широ-о-о-ка-а-а-я-я…»
И она расправила плечи, освобождая дыхание, и запела, помогая себе рукой, довольно звучно, и ее глаза заслезились; взгляд улетел в никуда; полтора десятка посетителей бара — клерков и менеджеров из неподалеку расположенного офисного центра — обернулись и бросили в нашу сторону недоуменные взгляды.
— Маша, — сказал я. — Давайте я все обдумаю — и позвоню? Завтра?
— Конечно, — разрешила Маша, и придвинулась, обдавая меня карамельной парфюмерной волной, и голос ее заговорщицки треснул. — Слушайте, я вам скажу начистоту. Строго между нами. Моя главная цель — телевизионная лотерея! Мы с мужем десять лет прожили в Америке! Мы знаем нужных людей! Иосиф Кобзон купил половину Лас-Вегаса! Если мы пробьем это дело — нам дадут любое количество денег. Для разгона — три миллиона долларов, сразу. Для этих людей — не сумма, а тьфу!
— Невероятно, — ответил я. — Очень интересно. Дух захватывает. Я все понял. Я позвоню вам завтра во второй половине дня.
— Договорились, — сказала Маша. — Спасибо вам большое. Вот, смотрите: я вам покажу…
Я демонстративно извлек телефон и проверил входящие сообщения. Одновременно привстал. Можно было расплатиться, выйти вместе с нею и даже проводить до метро, затем вернуться назад в бар и закончить ежедневную норму в четыре страницы. Но Маша уже тянула из конверта старые черно-белые фотографии, раскладывая передо мной веер: вот она с космонавтом Андрияном Николаевым, вот она с певцом Муслимом Магомаевым. Огромные узлы цветастых галстуков, огромные цветы на платьях, приятные лица, свободные открытые улыбки. Семидесятые годы подмигнули мне благожелательно. Крепдешин, маргарин, капрон, «Союз-Аполлон», — из этого культурного слоя пророс и я сам.
Молодая, цветущая Маша, с прической «бабетта» и круглыми полными коленями, храбро улыбалась. Магомаев и Николаев источали величие. Старая, полуразрушенная Маша сидела напротив, и огонек безумия горел в прозрачных глазах.
Она хотела, чтоб я ей верил, она боялась, что ее не примут всерьез. Она знала, что безумна, — иначе не носила бы фотографии с собой.
Мы вышли в горячий, липкий, расслабленный, многоязыкий город, он весь слегка бредил от духоты, и было легко, прислушавшись и присмотревшись, ощутить разнообразные бреды, окружающие нас со всех сторон; наверное, пятая, если не четвертая часть жизни человека проходит в тех или иных бредах — любовных и алкогольных, наркотических и душевных; в бредах старости, горя, отчаяния. И вот попадаешь, выходишь на чистый источник бреда, на колодец, откуда бред поступает в мир; в такие колодцы обязательно надо заглядывать.
На второй встрече — там же, спустя несколько дней — я в течение часа молчал, а Маша извергалась историями своего восхождения и падения, а также детально разработанными планами головоломных затей. В самых важных местах она понижала голос и совершала головой вращательные движения, как бы пытаясь просверлить меня концом внушительного, чуть кривого носа.
— Есть люди, сразу платят миллион за фотографию с принцем Уэльским. То есть, они плохо себе представляют, кто такой принц Уэльский, — но фотографию хотят. Желательно — в обнимку. Что надо? Пустяк: слетать в Лондон и там, прямо в аэропорту, взять справочник «Желтые страницы». На первом же развороте указан телефон приемной Букингемского дворца… Потом — просто позвонить и договориться…
— Есть люди, они спят и видят, чтоб создать особый фонд для съемок православных блокбастеров. Сейчас наступит эпоха православных блокбастеров. Надо написать заявку хорошего православного блокбастера, короткую, страниц буквально на тридцать, и представить. Сразу выплатят миллион долларов. Должно быть максимальное количество православия и батальные сцены с кровью.
— Есть люди, они сейчас везут в Москву Леонардо ДиКаприо. Он будет играть Распутина. Звезда желает проконсультироваться насчет водки и прочих русских народных обычаев. И чтоб поправили диалоги в сценарии. А то будет развесистая клюква. ДиКаприо — серьезный актер, он не хочет, чтоб в России над ним смеялись. Там сразу выписывают пятьсот тыщ долларов за мастер-класс русского пьянства…
Она не сочиняла на ходу, нет — все было уложено в систему, с обязательной ставкой: от полумиллиона в твердой валюте. Но насчет сумм она перебирала, перевирала, ей бы убрать один нолик из любого расклада. Двадцать тысяч за пьянку с ДиКаприо, пятьдесят за батально-православный сценарий. Было бы достовернее.
— Есть люди, они вам сделают грин-кард. Учите английский! Вашу книгу издадут в университете штата Нью-Джерси. Считайте, уже издали. Я договорюсь. Там огромный рынок. Вы взлетите мгновенно. За вторую книгу получаете миллионный аванс. И одновременно пропихиваем вас в совет директоров народного телевидения. Писать ничего сами не будете. Пусть другие пишут. Вы выбираете по конкурсу и верстаете бюджет.
— Есть люди, они организовывают звонок из администрации президента. Это стоит триста тыщ, но мне сделают за двести. Вы заходите в любое министерство с любым предложением. У меня есть идея. Серия альбомов о красотах России. Подарочное издание. Мелованная бумага. Финская. Идите в Минкульт! Предлагайте. Потом позвонят из администрации, и дело в шляпе. Укажем тираж — сто пятьдесят тыщ. Напечатаем пятнадцать. Остальное поделим. Под каждой фотографией стихи дадим. У меня есть подруга, замечательно пишет. Любовь, как розовый бутон, сверкает черный небосклон, и кровь на полях страны прольют ее верные сыны…
К концу второй встречи в гудящей голове всплыло простонародное выражение «нашла свободные уши». И опять в финале она приосанилась, сердечно улыбнулась несвежим ртом и устало подняла ладони: вот, мол, чем приходится заниматься, в столь преклонную пору, миллионы туда-сюда двигать, а пора бы внуков нянчить, — и снова не нашлось отваги отказать ей твердо.
Я даже взял у Маши рукопись с изложением приключений авиатора-индейца. Манускрипт читать не стал, а позвонил старому другу Семену Макарову и рассказал все.
— Больше с ней не говори, — сурово велел Семен. — Я сам. Текст мне отдай. И работай спокойно.
Он тоже писал сценарии, и мы действовали в тандеме. Круг наш узок, все продюсеры и кино-теле-драматурги знакомы друг с другом, тех и других на всю страну — не более трехсот персон. Отношения портить нежелательно. Слухи распространяются мгновенно, обиды помнятся десятилетиями. Если надо было кому-то отказать — я не отказывал сам. Приходил Семен, представлялся моим ассистентом. Сообщал, что я «занят на другом проекте». Либо, наоборот, вместо Семена в игру включался я, и произносил ту же фразу. Так мы создавали впечатление «конторы», организации, движущегося солидного дела. Кроме того, Семен тоже был жадным до человеков, и он с наслаждением сообщил, спустя несколько дней, что бреды продюсера Маши произвели на него большое впечатление.
— За два часа всю жизнь рассказала. Жена бывшего министра. Из прежних времен, советских. Хватка прекрасная. Вцепляется и не отпускает. Но к народному телевидению не имеет никакого отношения.
— И что? — спросил я. — Ты, наверно, денег ей дал?
— Конечно, — вздохнул Семен. — Пятьдесят долларов. Очень обрадовалась. А вообще, у нее муж умер недавно. Сорок лет вместе прожили. Она в горе. Помутилась рассудком. Забудь.
«Продюсер Маша» звонила мне еще раз двадцать, обычно — вечером рабочего дня, когда я укладывал спать шестимесячную дочь, или утром выходного дня. Два или три раза я с ней говорил, в прочие моменты не отвечал или отправлял сообщения с вежливыми извинениями. Как себя вести с женщиной, похоронившей мужа, я не знал. Возможно, ее супруг, будучи живым, укрощал ее тягу к аферам и прожектам. Возможно, она ужаснулась своему одиночеству и от страха пошла «к людям», готовая предложить первому встречному миллион, десять миллионов, мировую славу, дружбу с королями и звездами экрана. Фантазия и отвага спасали ее от сумасшествия.
Все, что мы могли, — восхититься ею и посочувствовать ей.
Она была упорна и педантична. В какой-то момент перестала звонить мне, полностью переключилась на Семена. Семен несколько раз встречался со вдовой. Он давал ей деньги. Он внимательно прочитал историю летчика-индейца. К сожалению, история была настоящая, а значит — недостаточно бредовая, чтоб переделывать ее в полноценный текст. В конце концов Семен устал и прекратил встречи. Рукопись вернуть забыл.
В конце лета он показал мне последнее сообщение от Маши: «Верни сценарий, или прокляну твоего сына».