«Песнь пророка» и русский Нобель. Большой разговор о книжных премиях с Андреем Аствацатуровым, Игорем Сухих и Татьяной Емельяновой

Существует представление, что литературные премии — это очень конъюнктурная история. Что побеждают там не хорошие тексты, а какие-то удобные по политическим или каким-то иным критериям фигуры. Так ли это?

Андрей Аствацатуров: Так получилось, что я несколько лет был членом жюри литературных премий «Нос» и «Национальный бестселлер», а сейчас нахожусь в жюри литературной премии «Большая книга». Если говорить о конъюнктуре, тут есть несколько главных факторов. Во-первых, определенные премии курируют определенные издательства. Так часто бывает, и в России так тоже бывало. Скажем, «Национальный бестселлер» был привязан к издательству «Лимбус пресс». Соответственно, в шорт-листе премии всегда находились книжки «Лимбуса», хотя премия позиционировалась как независимая. Безусловно, издательские группы лоббируют свои интересы. И каждому издательству желательно иметь какую-то премию, посредством которой можно продвигать свои новые книги. 

Во-вторых, имеет место и политическая конъюнктура. Современные культурные тренды, необязательно протестные, а вообще любые, тоже увеличивают шансы на попадание книги в шорт-лист или победу на литературной премии. Если говорить о самой большой и влиятельной, Нобелевской премии, вы сами видите, что в последние годы она глубоко удручает. Когда мне звонили и спрашивали, что же я думаю по поводу награждения Светланы Алексиевич, я даже не знал, что ответить. Я не против, я не за. Я просто так сильно удивлен, что ничего не могу сказать по этому поводу. И так было уже неоднократно. С Нобелевской премией, безусловно, случались и удачные попадания, но многие великие писатели остались за бортом этой премии. Что касается русских писателей, за исключением Шолохова, все они получили премию в том числе благодаря конъюнктуре. Это касается и Бунина, и Пастернака, и Бродского.

Дело в том, что в культуре существуют определенные тренды, которые также помогают книге получить премию. Условно, в определенный момент необходимо, чтобы в тексте обязательно освобождалась от какого-нибудь ига женщина, для этого пишутся феминистские романы. Либо автору нужно показать, как какие-нибудь национальные меньшинства освобождаются от реального или вымышленного, мифологического угнетения. Некоторые авторы получают премию именно по этому принципу. 

В Соединенных Штатах Америки до какого-то момента премию могли получить только белые англосаксонские протестанты, существовало даже такое идеологическое клише WASP, то есть white anglo-saxon protestant. Но с конца 1970-х они потеряли свое привилегированное положение. Например, Нобелевскую премию не получил Джон Апдайк, зато ее дали еврейскому писателю Исааку Башевису Зингеру. Похожим образом Нобелевскую премию получила Тони Моррисон, потому что она негритянка, а афроамериканца было вроде бы как положено наградить. Такого рода конъюнктура действительно оказывала влияние на политику Нобелевской премии. 

Давайте обратимся к опыту русских писателей. Игорь Николаевич, была ли, на ваш взгляд, Нобелевская премия Ивана Бунина политически мотивированной?

Игорь Сухих: Если говорить о Нобелевской премии, то практически все номинации и победы, в том числе бунинская, были мотивированы не только эстетическими соображениями. Я уверен, что вся наша шестерка русскоязычных лауреатов так или иначе получала премию с каким-то очень важным добавлением, в поворотные исторические моменты.

Иван Бунин получил премию как апатрид, как человек, живущий в изгнании. Борис Пастернак — как писатель, опубликовавший свой роман за границей. Премией Михаилу Шолохову Нобелевский комитет как бы извинялся за Пастернака. Более-менее объективной мне представляется разве что премия Иосифу Бродскому. Но и в этом случае невозможно игнорировать, что это был 1987 год, эйфория перестройки и ее кульминация. Я не исключаю, что вне этого контекста премию бы получил кто-то другой. Так что, если говорить именно о русском Нобеле, это все в той или иной степени политически, культурно мотивированные победы.

Как вам кажется, литературные премии каким-то образом влияют на читательский интерес? Нобелевская премия или любая отечественная премия помогают привлечь внимание к книге или для аудитории это неважно?

И. С.: Если мы говорим о локальном контексте, я бы сформулировал вот такой парадокс. Никакие западные премии на русского читателя не действуют. Очень многие нобелевские лауреаты в России доблестно проваливались, никакого повышенного внимания к их текстам не возникало. Некоторые из победителей, конечно, свою долю славы у нас получали, но, я думаю, что это не напрямую было связано с литературной премией. Потому что самыми популярными писателями в разные эпохи оказывались люди, которые не получали и, может быть, никогда не получат Нобелевскую премию. Это, например, Харуки Мураками, которого все сватают-сватают, но без толку.

С русскими премиями возникает еще более парадоксальная ситуация. Они не оказывают практически никакого влияния на читательский интерес. Как правило, известность писателя у нас связана с какими-то другими культурными институциями и процессами. Обратимся, например, к одной из самых популярных фигур последних 20 лет. Может ли кто-то вспомнить, какие премии получил Виктор Пелевин? Он их, конечно же, получал, но его книги самодостаточны, им никакие премии не нужны. Если каким-то чудом Пелевин получит третью «Большую книгу» за свой новый роман, это будет плюс в копилку не Пелевину, а самой премии, которую Пелевин прорекламирует.

В 2023 году Букеровскую премию получил ирландский писатель Пол Линч за свой последний на данный момент роман «Песнь пророка». Почему жюри премии выбрало именно этот текст, чем он примечателен и чему посвящен?

А. А.: «Песнь пророка» — это политический роман, написанный в жанре антиутопии, но антиутопия эта очень похожа на реальность. Ничего фантастического в устройстве мира, который нам представляет Пол Линч, нет. Мы легко можем себе вообразить такие обстоятельства, поскольку от окружающего нас мира они почти не отличаются.

Это интересный текст, потому что автор прекрасно понимает уязвимость либеральной системы, ее склонность к перерождению в нечто противоположное, тоталитарное. 

Ирландия, изображенная в романе, — это страна с очень серьезными политическими ограничения, с тайной полицией, которая похищает и пытает людей. Пол Линч предчувствует то, что может произойти в Западной Европе, если она продолжит стремительно тотализироваться. Может показаться, что Линч рассуждает о будущем, хотя на самом деле утописты и антиутописты глубоко актуальны, они пишут о том, что происходит здесь и сейчас, о современных болезнях или перспективах общества, которые в условиях недалекого будущего оказывается проще предъявить читателю.

Поскольку мы говорим об антиутопии, идея здесь может возобладать над художественными решениями. Редкий образец утопии или антиутопии мы можем назвать великолепной и самодостаточной, прекрасно организованной художественной прозой. Чаще это романы-тезы, посредством которых авторы утверждают какую-то идею. При этом «Песнь пророка» написана великолепно. Это современный модернистский роман с удивительным вниманием к слову и деталям. Текст не делится на традиционные абзацы, реплики персонажей никак не выделяются. Роман представляет собой поток впечатлений, вещей и событий, но несколько более организованный, чем это было, например, в произведениях Вирджинии Вулф. 

Татьяна Емельянова: В отношении этого романа хочется обратить внимание на два момента.  Во-первых, для российского читателя издательство «Азбука-Аттикус» выпустило книгу Пола Линча буквально спустя пару месяцев после объявления финалистов Букера. Очень редко современные тексты становятся доступны для прочтения в русском переводе так скоро. Мы начали переводить «Песнь пророка» уже на этапе лонг-листа, потому что коллеги из редакции верили в эту книгу вне зависимости от того, получит она Букеровскую премию или нет. Издательство поставило на эту книгу просто потому, что это хорошая литература, которую мы как раз и стараемся издавать. Как читатель я хочу заметить, что в центре сюжета «Песни пророка» — обычная семья. Главная героиня — это многодетная мать, которая борется за своих детей и за своего мужа. В женском сердце это здорово откликается. С первых же страниц романа ты ощущаешь приятную напряженность, переживаешь за героя и с интересом ожидаешь развязки. Изначально давящее предчувствие катастрофы постепенно нарастает, история ощущается трагической, но читать ее все равно очень увлекательно.

В последние несколько лет перестали существовать «Национальный бестселлер», «Русский Букер» и другие большие премии. Можно ли сказать, что сегодня книжная индустрия находится в кризисном периоде?

А. А.: Сейчас очень сложно говорить, потому что сильно меняется политическая ситуация в стране и вокруг каждой премии происходят ожесточенные дискуссии. Нынешний период действительно стоит воспринимать именно как кризисный, потому что, действительно, многие влиятельные премии приказали долго жить. Это и «Русский Букер», и «Национальный бестселлер» и премия «Нос», где были крупные денежные вознаграждения. 

Игорь Николаевич сказал одну очень важную вещь. Часто бывает, что премию дают какому-то писателю с большим именем, чтобы привлечь внимание к премии.

Какой-нибудь лоббист или издатель обязательно дает премию кому-то известному и тут же дает эту премию своему автору, чтобы таким образом сравнять номинантов. Порядок может быть и обратным, но так действительно происходит очень часто. Точно так же и члены жюри прежде всего обращают внимание на уже известные имена.

Важно понимать, что любая западная премия, от Хьюго до Букера, существенно поднимает тиражи. Это и есть назначение премии. Но здесь существует проблема позиционирования. В России литераторы существуют по линии Роспечати. На государственном уровне нами занимается Роспечать, то есть мы приравнены к газетам, журналам и тетрадкам. А на Западе литература приравнена к медиа. Писатели стоят рядом с продюсерами, режиссерами и киноактерами — это на уровне индустрии совсем другая компания. И это тоже влияет на премиальный процесс. 

Премия должна поднимать тиражи — это и ежу понятно. Если премия никак не влияет на тираж, значит, возможно, допущена какая-то ошибка с выбором текста. За всю историю «Русского Букера», насколько мне известно, значительнее всего тиражи росли в 2008 году, когда премию получил Михаил Елизаров за роман «Библиотекарь». Первый тираж был скромным, 8000 экземпляров, но после присуждения «Русского Букера» он поднялся до 70 000, все эти книги были распроданы за пару лет и продолжают продаваться до сих пор в связи с интересом к телесериалу. Так было и с романом «Лавр» Евгения Германовича Водолазкина: он очень понравился аудитории, книга неплохо продавалась, но увеличила тиражи именно «Большая книга». 

Однако куда чаще «Большая книга» незначительно влияла на продажи. После получения гран-при обычно допечатывали небольшую партию книг автора, а попадание в шорт-лист не производило вообще никакого эффекта — тиражи оставались теми же. Соответственно, какие-то проблемы, возможно, с личными интересами, со «вкусовщиной» у отечественных премий есть. Если премия хронически не увеличивает тиражи, значит, она не справляется со своей главной задачей. 

И. С.: Пока никто не проговорил один довольно очевидный момент. У Михаила Зощенко есть такой афоризм: «Работаем мы, конечно, не для денег, но гонорар вносит некоторую приятность в наше существование». Литературная премия — это едва ли не единственная возможность для писателя получить какие-то приличные деньги. Если бы уровень оплаты труда литераторов остался таким, каким он был в советское время, литературные премии значили бы намного меньше.

Беседовал Егор Спесивцев