Каждый легок и мал. Как писал поэт Леонид Аронзон

Леонид Аронзон — один из самых талантливых русских поэтов, который до сих пор остается известен только очень узкому кругу исследователей поэзии. В 1960-х он работал учителем литературы, ходил в геологические экспедиции, писал сценарии для документального кино, но за всю жизнь так и не напечатал ни одного стихотворения. Советскому читателю Аронзон мог быть знаком разве что как молодой человек, который, согласно обличавшей Иосифа Бродского статье «Окололитературный трутень», перепечатывал стихи будущего классика на машинке. 

Иронично, что в начале 1960-х Аронзон был, пожалуй, главным литературным соперником Бродского. Ранние тексты поэтов и правда сильно перекликались, хотя сами они от этого сходства открещивались и не упускали возможности поиздеваться друг над другом в стихах. Вот только Бродского ждали всемирное признание и Нобелевская премия, а Аронзона — пуля из нагана, которую он то ли случайно, то ли намеренно выпустил сам в себя во время одной из экспедиций под Ташкентом.

Сам Бродский называл Аронзона «больным человеком, из двенадцати месяцев восемь проводящим в больнице». Своим язвительным комментарием Иосиф отсылался к вполне конкретной истории. Во время экспедиций по тайге, куда Леонид попал во многом благодаря Бродскому, у поэта заболела нога и началась сильная лихорадка. Аронзон очень быстро терял вес, но ни в одном из поселков поблизости ему не могли помочь. После непродолжительной забастовки, в ходе которой Леонид поджег занавес палатки керосиновой лампой, чтобы на него наконец обратили внимание товарищи по путешествию, поэта отправили в Москву. Оттуда он полумертвый на почтовом самолете долетел до Ленинграда, где ему диагностировали остеомиелит. 

Врачи подозревали у Леонида саркому и даже собирались ампутировать ногу, но благодаря нескольким сложным операциям и упорству матери Аронзона конечность удалось сохранить. В общей сложности поэт пролежал в больнице чуть меньше года. Мы не можем однозначно утверждать, что эта история оставила какой-то особый отпечаток на его сознании, однако, балансируя на грани жизни и смерти, Аронзон явно научился острее видеть и слышать те вещи, которых обычные люди не замечают вовсе. 

В пасмурном парке рисуй на песке мое имя, как при свече,

и доживи до лета, чтобы сплетать венки, которые унесет ручей.

Вот он петляет вдоль мелколесья, рисуя имя мое на песке,

словно высохшей веткой, которую ты держишь сейчас в руке.

Высокая здесь трава, и лежат зеркалами спокойных небыстрых небес

голубые озера, качая удвоенный лес,

и вибрируют сонно папиросные крылья стрекоз голубых,

ты идешь вдоль ручья и роняешь цветы, смотришь радужных рыб.

В отличие от Бродского, который писал об окружающих его условностях, Аронзон по мере своего поэтического становления все больше отдалялся от жизнеописания. Леонида интересовал Рай — некое идеальное, первобытное пространство, и состояние полной безмятежности, где все вещественное и телесное перестает иметь какое-либо значение. Художественный мир Аронзона — это вечнозеленый сад под низким и серым, характерно ленинградским небом, где речная вода прозрачна, а листва шумит не переставая. В каждом втором тексте лирический герой Аронзона сонно плывет по волнам вибрирующей тишины, пока в океане тумана над ним точно так же плавают стрекозы или случайно просочившиеся в рай самолеты.

Иногда в стихотворениях Леонида все же возникает образ Ленинграда, но даже он выглядит расплывчато и сонно. Петербург у Аронзона напоминает обветшалую декорацию, залитую рассветным солнцем. Каждая улица здесь уходит в море, тонет в хлопьях плотного и сырого тумана или растворяется в непрекращающемся дожде. Находясь в заведомо мертвом Ленинграде герой тоскует по райскому саду, пытается вслушаться в окружающее его молчание, чтобы найти обратный путь на небо:

Несчастно как-то в Петербурге.

Посмотришь в небо — где оно?

Лишь лета нежилой каркас

гостит в пустом моем лорнете.

Полулежу. Полулечу.

Кто там полулетит навстречу?

Друг другу в приоткрытый рот,

кивком раскланявшись, влетаем.

Нет, даже ангела пером

нельзя писать в такую пору:

«Деревья заперты на ключ,

но листьев, листьев шум откуда?»

Мысли лирического героя у Аронзона спутаны, он словно пытается построить предложение, но засыпает на его середине и, очнувшись, начинает говорить заново. Отчасти это напоминает и наркотическую галлюцинацию, из которой персонаж время от времени выпадает в пустой и разлагающийся реальный мир. Это вполне похоже на правду: в нескольких своих текстах Аронзон упоминает курение гашиша.

Интонация автора напоминает зацикленное сонное бормотание. Такого эффекта поэт достигает при помощи инверсии и тавтологии: лирический герой постоянно повторяет одни и те же сочетания слов, постепенно выворачивая их наизнанку. Персонаж как бы входит в состояние транса, спит наяву и разговаривает сам с собой. Особенно эффектно такие сомнамбулические тексты звучат в прочтении самого Аронзона:

Леонид Аронзон был поэтом ощущения. Он писал не рассудочно, как тот же Бродский и другие авторы его поколения, а интуитивно, опираясь исключительно на чувственный опыт. Если Бродский хотел максимально отделиться от мира, Аронзон, напротив, ощущал себя метафизически единым с природой. Для Леонида все в мире, включая его самого, являлось воплощениями божественного. Как это формулировал Аронзон в одном из своих стихотворений: «Все — лицо. Его. Творца. Только сам он без лица».

К концу жизни для рассудочного Бродского центральной темой поэзии стал сам язык, который у него звучал механически и безжизненно. Аронзон не уделял столько внимания каждому слову. В своих текстах он старался посредством самой интонации запечатлеть выветривающийся из памяти сон, чисто интуитивное предчувствие рая, которое дарит ощущение бессмертия и блаженства. Парадоксально, что центральным событием в жизни поэта стала как раз его смерть.

В 1970 году Леонид Аронзон вместе с женой Ритой Пуришинской путешествовал по Средней Азии. 13 октября супруги остановились в случайной пастушьей сторожке в горах под Ташкентом, где Леониду и попало в руки злосчастное охотничье ружье. Посреди ночи он вышел из сторожки, поднялся в горы и покончил с собой. Причиной смерти поэта называют огнестрельное ранение, которое Леонид получил якобы из-за неаккуратного обращения с оружием, однако, скорее всего, это было самоубийство на фоне многолетней депрессии. По крайней мере именно такую версию в предисловии к первой, уже посмертной книге Аронзона подтверждает его жена.

«Меня не было с ним рядом, но я слышала, как в этот момент загрохотали горы, померкла луна и заплакали друзья — его ангелы на небе. И я всё поняла. Его смерть была основным событием его жизни. Таким же, как поэзия, детство, Россия и еврейство, любовь, друзья и веселье. Родом он был из рая, который находился где-то поблизости от смерти», — пишет Пуришинская. Роковой выстрел стал финальным стихотворением Аронзона, логичным завершением его пути. Символично, что прощается с жизнью Леонид в горах Средней Азии, посреди дикого, если и не райского, то очень близкого к нему природного пространства. 

Трагическая судьба Леонида и образовавшаяся вокруг нее персональная мифология поэта повлияли на современную поэзию ничуть не меньше, чем сами стихотворения. Например, некоторые подробности биографии Аронзона для своей литературной мистификации позаимствовал автор стихотворений никогда не существовавшего поэта Федора Терентьева. По легенде, Терентьев погиб в горах одной из советских республик от заражения крови, что перекликается одновременно и с самоубийством Леонида, и с перенесенным им в молодости энцефалитом.

Леонид Аронзон — один из последних больших поэтов в романтическом понимании этого слова. Это человек, судьбе и способу мышления которого при всем желании не получается подражать. По своему архетипу он принадлежит какой-то другой, далекой эпохе. Он жил и писал не столько даже вне времени, сколько вопреки ему. История жизни Леонида, равно как и обстоятельства его смерти, просто не вписывалась в действительность, поэтому Аронзон так и не стал ее частью. Иосиф Бродский получил Нобелевскую премию по литературе. А Леонид Аронзон рассказал, как выглядит рай, людям, которые не верят в Бога, — и добился того, чтобы они поверили. 

Автор: Егор Спесивцев